Джозеф Кутзее - Детство Иисуса

• Название: Детство Иисуса
• Автор: Джозеф Кутзее
• Жанр: Зарубежное современное
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-699-83123-4

«Детство Иисуса» – шестнадцатый по счету роман Кутзее. Наделавший немало шума еще до выхода в свет, он всерьез озадачил критиков во всем мире. Это роман-наваждение, каждое слово которого настолько многозначно, что автор, по его признанию, предпочел бы издать его «с чистой обложкой и с чистым титулом», чтобы можно было обнаружить заглавие лишь в конце книги. Полная символов, зашифрованных смыслов, аллегорическая сказка о детстве, безусловно, заинтригует читателей.

---

– Веры? Вера здесь вообще ни при чем. Вера бывает в то, что делаешь, даже если это не приносит видимых плодов. Центр не таков. Прибывающим людям нужна помощь, и мы им помогаем. Мы помогаем, и жизнь их улучшается. Это все видно. Ничто здесь не требует слепой веры. Мы делаем свою работу, и все устраивается хорошо. Проще некуда.

– Нет ничего незримого?

– Нет ничего незримого. Две недели назад вы были в Бельстаре. На прошлой неделе вы нашли работу в порту. Сегодня у вас пикник в парке. Что тут незримого? Это улучшение, наблюдаемое улучшение. В общем, отвечая на ваш вопрос: нет, я не монахиня.

– Тогда откуда этот аскетизм, который вы проповедуете? Вы велите нам усмирить голод, уморить собаку внутри. С чего? Что плохого в голоде? Аппетит дан для того, чтобы сообщать нам о наших нуждах, разве нет? Не будь у нас аппетита, не будь желаний, как бы мы жили?

Ему этот вопрос кажется хорошим, серьезным – вышколенная молодая монахиня теперь попалась бы.

Ответ ей дается легко – так легко и таким тихим голосом, словно не предназначается ребенку, что он сначала не понимает:

– И куда же, в вашем случае, ведут вас желания?

– Мои желания? Можно, я буду откровенен?

– Можете.

– При всем уважении к вашему гостеприимству, они ведут меня к чему-то большему, чем крекеры и протертая фасоль. Они ведут, например, к бифштексу с картофельным пюре и подливой. И, я уверен, этот юноша, – дотянувшись, он хватает ребенка за руку, – чувствует то же самое. Правда?

Мальчик энергично кивает.

– Бифштекс, истекающий мясным соком, – продолжает он. – Знаете, что меня больше всего удивляет в этой стране? – В голосе его появляется безрассудство, мудрее было бы остановится, но нет. – Она такая бескровная. Все, с кем ни знакомлюсь, такие приличные, милые, благонамеренные. Никто не сквернословит, не гневается. Никто не напивается. Никто не повышает голос. Вы живете на диете из хлеба, воды и протертой фасоли и говорите, что сыты. Как такое может быть, говоря по-человечески? Вы врете – даже себе самой?

Обняв колени, девушка смотрит на него безмолвно, ждет окончания тирады.

– Мы голодны, этот ребенок и я. – Он с силой притягивает к себе мальчика. – Мы все время голодны. Вы говорите мне, что голод – диковина, которую мы привезли с собой, ей здесь не место, и нам предстоит морить себя до полного смирения. Когда изничтожим голод, говорите вы, мы докажем, что можем приспосабливаться, и после этого будет нам счастье на веки вечные. Но я не хочу морить собаку голода! Я хочу ее кормить! Согласен? – Он трясет мальчика. Мальчик зарывается ему под мышку, улыбается, кивает. – Ты согласен, мой мальчик?

Нисходит молчание.

– Вы и впрямь гневаетесь, – говорит Ана.

– Я не гневаюсь, я голодаю! Скажите мне: что плохого в утолении обычного аппетита? Почему простые порывы, голод и желания нужно усмирять?

– Вы уверены, что хотите продолжать в том же духе при ребенке?

– Мне не стыдно за свои слова. Нет в них такого, от чего нужно оградить ребенка. Если ребенку можно спать под открытым небом на голой земле, ему тем более можно слушать прямой взрослый разговор.

– Хорошо, я вам устрою прямой разговор в ответ. То, чего вы от меня хотите, я не делаю.

Он смотрит на нее растерянно.

– Чего я от вас хочу?

– Да. Вы хотите, чтобы я дала вам себя обнять. Мы оба знаем, что это значит, – обнять. А я такого не допускаю.

– Я о том, чтоб вас обнять, ничего не говорил. Но что плохого в объятиях, если вы не монахиня?

– Отказ от желаний не имеет ничего общего с тем, монахиня я или нет. Просто я так не делаю. Не допускаю. Мне не нравится. У меня нет на это аппетита. На это само по себе у меня нет аппетита, и я не желаю видеть, что он делает с людьми. Что он делает с мужчиной.

– В каком смысле – что он делает с мужчиной?

Она многозначительно смотрит на ребенка.

– Вы уверены, что хотите продолжения разговора?

– Продолжайте. Никогда не рано познавать жизнь.

– Прекрасно. Вы считаете меня привлекательной – я это вижу. Вероятно, вы считаете меня даже красивой. И поскольку вы считаете меня красивой, ваш аппетит, ваш порыв – обнять меня. Я правильно считываю знаки, которые вы мне подаете? Если б вы не считали меня красивой, вы бы такого порыва не ощутили.

Он молчит.

– Чем красивее вы меня считаете, тем острее ваш аппетит. Вот как устроены эти ваши аппетиты, которые вы назначили себе путеводной звездой и слепо за ними идете. Теперь задумайтесь. Что, скажите на милость, общего между красотой и объятием, которому вы хотите меня подвергнуть? Какова связь между первым и вторым? Объясните.

Он молчит, даже более того. Он потрясен.

– Ну же. Вы сказали, пусть подопечный слушает. Вы сказали, что хотите, чтобы он познал жизнь.

– Между мужчиной и женщиной, – говорит он наконец, – иногда возникает естественное влечение, непредвиденное, непреднамеренное. Двое считают друг друга привлекательными или даже, иными словами, красивыми. Женщина обычно красивее мужчины. Почему одно должно следовать из другого, притяжение и желание обнять – из красоты, – загадка, которую я не могу объяснить, а могу лишь сказать, что притяжение к женщине – единственный способ воздать должное женской красоте, который известен мне, моему физическому естеству. Я называю это должным, потому что ощущаю это как подношение, а не как оскорбление.

Он умолкает.

– Продолжайте, – говорит она.

– Это все, что я хочу сказать.

– Это все. И как воздание должного – как подношение, а не оскорбление – вы хотите крепко меня схватить и запихнуть часть своего тела в меня. Воздавая должное, как вы говорите. Я растеряна. Для меня все это дело видится нелепым: вам – нелепым делать, а мне – нелепым допускать.

– Кажется нелепым, только если вот так это сказать. Само по себе оно не бессмысленно. Оно не может быть бессмысленным, поскольку это природное желание природного тела. Это природа говорит в нас. Так все устроено. То, как все устроено, не может быть абсурдным.

– Правда? А если я скажу, что, на мой взгляд, это не просто абсурдно, а еще и уродливо?

Он изумленно качает головой.

– Вы не можете так считать. Я‑то, может, стар и непривлекателен – я и мои желания. Но вы наверняка не считаете, что природа сама по себе уродлива?

– Считаю. Природа может иметь красивые черты, а может – и уродливые. Те части наших тел, которые вы скромно не называете в присутствии подопечного, – вы считаете их красивыми?

– Сами по себе? Нет, сами по себе они не красивые. Целое красиво, не его части.

– И вот эти части, которые не красивы, – их вы хотите запихнуть в меня! Как мне это воспринимать?

– Не знаю. Скажите, что сами думаете.

– Все ваши милые разговоры о воздании должного красоте – una tontería. Если б вы сочли меня воплощением добродетели, вы бы не пожелали совершить надо мной подобное действие. Так с чего желать его, если я – воплощение красоты? Красота низменнее добродетели? Объясните.

– Una tontería – это что?

– Чепуха. Чушь.

Он встает на ноги.

– Я не собираюсь больше оправдываться, Ана. Это обсуждение не видится мне плодотворным. Мне кажется, вы не знаете, о чем говорите.

– Правда? Вы думаете, я невежественный ребенок?

– Вы, может, и не ребенок, да, но я думаю, что вы невежественны в жизни. Идем, – говорит он мальчику, беря его за руку. – Пикник окончен, пора поблагодарить даму и пойти поискать себе еду.

Ана откидывается, вытягивает ноги, складывает руки на коленях и насмешливо улыбается.

– Задела за живое, верно? – говорит она.

Он шагает через пустой парк под палящим солнцем, мальчик трусцой спешит за ним.

– Что такое padrino? – спрашивает мальчик.

– Padrino – это человек, который вместо отца, если по каким-то причинам твоего отца рядом нет.

– Ты мой padrino?

– Нет. Никто не приглашал меня к тебе в padrino. Я просто друг.

– Я могу пригласить тебя быть моим padrino.

– Это не тебе делать, мой мальчик. Ты не можешь сам выбрать себе padrino – так же, как и отца. Нет подходящего слова, которым можно назвать меня по отношению к тебе – и нет слова, чтобы назвать тебя по отношению ко мне. Но, если хочешь, можешь звать меня Дядей. Когда люди спрашивают, кто он тебе? – можешь сказать: Он мой дядя. Он мой дядя и меня любит. А я буду говорить: Это мой мальчик.

– А та дама будет мне мамой?

– Ана? Нет. Ей неинтересно быть мамой.

– Ты на ней женишься?

– Конечно, нет. Я здесь не жену ищу, а помогаю тебе найти твою маму, настоящую маму.

Он старается говорить ровно, легким тоном, но правда в том, что девушка вывела его из себя.