Галина Евдокимова - Самая страшная книга 2015 (сборник)

• Название: Самая страшная книга 2015 (сборник)
• Автор: Галина Евдокимова
• Издательство: Литагент «АСТ»c9a05514-1ce6-11e2-86b3-b737ee03444a
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-17-088634-0

Еще больше. Еще лучше. Еще страшнее.

Каждая антология проекта «Самая страшная книга» – уникальна.

Каждый том предлагает читателю знакомство с жанром ужасов во всем его современном многоцветии.

Если вы не читали «Самую страшную книгу», значит, вы не знаете русского хоррора.

Традиционно пугающие сюжеты, места, образы – и новые находки в извечном царстве кошмаров. Истории, способные вызвать дрожь.

Эти рассказы отбирали не «всеведущие знатоки», а обычные читатели – разного пола, возраста, с разными вкусами и предпочтениями. Из четырех сотен произведений на этот раз было выбрано двадцать пять.

Самых лучших. Самых интересных. Самых страшных.

---

В какой-то момент, когда падение наше остановилось, и мы со Штырем уже рухнули без сил, разлепив объятия, земля под нами вдруг ощутимо дрогнула, раздался грохот, в котором потонул рев настигающего нас чудовища.

Тяжело дыша, мы смотрели друг на друга. Прошла минута, другая, а чудище о четырех колесах все не появлялось, и никто не шел к нам с ружьем в руках.

– Какого хрена они тянут?

– Тихо, – сказал Штырь, шевеля своими чудесными нетопыриными ушами.

Тут до меня дошло. И правда – тихо! Не слышно ни мотора, не стрельбы, ни криков преследователей. Неужели спаслись?..

Затем из предрассветного зарева явились они – Янка и остальные. С луками, дубинками, ножами, осторожно выкарабкались с обеих сторон дороги. Разбившись на группы по двое, перебежками подтянулись к нам. Последней подбежала Янка, у которой пары не было, склонилась надо мной, обняла, поцеловала мои опухшие губы – никогда еще ее поцелуи не были так приятны, а собственная соленая кровь показалась мне на вкус слаще сахара. Янка помогла мне встать. Штырь успел подняться сам, раньше, и теперь, стоя наверху, на краю оврага, смотрел оттуда на нас – и хохотал.

– Кранты губеровским… мост рухнул… завалило… – давясь смехом, утирая слезы, говорил Штырь. – Дорогу-то перед войной… к поместью… дорогу новую отгрохал, сука, а на мосту… ха… сэкономил!

Выглядел Штырь совсем даже не отвратительным мутантом, скорее – смешным. Высокий, тощий, похожий на огородное пугало уродец, скалящий гнилые зубы на фоне багровых рассветных туч. Таким я его запомнил. Случилось то, что случилось, как в дешевом старом кино про гангстеров: бандит выполз из разбитой машины и, умирая, нажал на курок. Взорвалась хлопушка – и полы старенькой ветровки распахнулись, книга вылетела оттуда, запестрев страницами, как голубь какой-нибудь голубиными своими крыльями. А на голой костлявой груди появилась дыра размером с ладонь. Штырь выронил арматуру, а потом упал сам и больше уже не вставал.

Нет, умер он не сразу. Такие люди, как Штырь, сразу концы не отдают, даже если пробитые насквозь легкие и развороченные ребра не оставляют шансов. Когда мы с Янкой подошли, он хрипел. Кровь пузырилась алым на побелевших тонких губах, и с каждым мучительным вздохом бурые капли взлетали и падали, рассыпаясь мелким бисером на лицо и даже на покрытый болезненными пятнами плешивый затылок. Штырь пытался что-то сказать, и мне пришлось прижать ухо к его рту, чтобы разобрать слова.

– Книгу сыну… читать будешь. Вот для чего они… книги… Как сказки…

Не знаю, почему он решил, что у нас с Янкой именно сын родится. Но, как выяснилось спустя пять месяцев, Штырь угадал.

Он говорил еще, хотя точно разобрать уже было сложно. Что-то насчет того, что конец одного пути – это всего лишь начало другого, нового. Потом лишенные ресниц веки мелко задрожали, зрачки закатились. Тогда я поднял с земли кусок арматуры и, чтоб он не мучился, добил.

Так и умер Штырь. Мой друг, Ванька Штырлов, бывший учитель русского языка и литературы…

А мясо губернатора оказалось сочным, сладким. Янке понравилось.

Тэк-с.

Николай Иванов Тишина в дождевой капле

В лесу шел дождь. Капли стучали по листьям, разбивались вдребезги и мелкими осколками умирали в траве. Солнце ушло за тучи, и оттого все цвета вокруг казались невероятно яркими: в них не было сухого белого оттенка, которым дневной свет окрашивает летние дни, не было раскаленного марева, поднимающегося к небу. Очертания деревьев тонули в океане мерцающего сумрака и одновременно с этим сохраняли свои краски, словно на картинах.

Мы с братом промокли до нитки, одежда прилипла к телу, так что от холода, казалось, дрожали даже кости. В складках на футболках и шортах собралась вода, и с каждым шагом она ручейками выплескивалась под ноги. Разбухшие сандалии хлюпали по лужам, что прятались в траве.

В лесу стояла тишина, такая густая, что не было слышно даже шорохов. Муравьи, мухи, стрекозы и птицы исчезли.

Существовал только дождь, прорезавший сумрак холодными каплями.

Пробираясь сквозь духоту, набившуюся в легкие клочками ваты, мы шли туда, куда не вела ни одна тропинка.

– Это не сработает… Ты просто набрал камешков, обычных камешков. Как они помогут? Да ладно, пошли домой, нет никакого Медведя, зачем нам мокнуть? – Мой голос звучал негромко, его мог услышать только Леха. Мне было страшно, впрочем, как и ему.

Это только кажется, что здесь никого нет.

Там, где не слышно птиц и насекомых, есть то, из-за чего птицы и насекомые ушли.

В Лехиной руке – пластмассовый пистолет. Его нам купил папа, один на двоих. Мы постоянно дрались из-за того, кто будет первым с ним играть. Пистолет выглядел как настоящий, да и стрелял по-настоящему: в магазин заряжалось пятнадцать пластмассовых шариков, передергивался затвор, щелчок – и верхний в обойме патрон попадал в ствол. Дело оставалось только за спусковым крючком.

С расстояния пяти метров шарик пробивал тетрадный листок, с расстояния трех – обложку тетради.

Только сейчас в магазине не было шариков. Были камешки, которые Леха целую неделю собирал по улицам, тщательно выискивая подходящие.

– Нет, мы никуда не пойдем, понял? – В Лехином голосе слышалась несгибаемая уверенность, но при этом он все равно дрожал. – Тогда никто не пропадет. Мы дойдем до Пня, убьем и Медведя, и Ста… кх-кх… сам знаешь кого… И можно будет спокойно играть. Ты хочешь спокойно играть?

– Да сказки все это, давай домой…

– А если сказки, то чего боишься? До Пня немного осталось: быстро проверим, что к чему, и назад.

– Не хочу я ничего проверять. Никого там нет – и все! Что толку под дождем мокнуть? Заболеем еще…

Леха презрительно хмыкнул. Настоящий пацан не боится заболеть.

С каждым пройденным метром ноги становились тяжелее и тяжелее. Как можно спокойно идти вперед, зная, что если Медведь действительно существует, если истории, которые шепотом рассказывают о нем, – правда, то все, что мы можем, – выстрелить в него маленьким белым камешком?

Эти мысли сковывали движения. Глаза щипало. Я не сразу понял, что у меня потекли слезы. Хорошо, что под дождем они незаметны: Леха поднял бы меня на смех, узнав, что я вдруг ни с того ни с сего заплакал. Но мне было очень страшно. Как никогда в жизни. Нос шмыгал, словно я схватил насморк. Хотелось закричать – громко, на весь лес.

Может быть, крик смог бы рассеять тишину и хоть на секунду сделать так, чтобы мы перестали бояться.

Леха прибавил шагу, и я начал отставать. Он шел все быстрее и быстрее, словно загипнотизированный: его худая спина ссутулилась, ноги-спички дрожали и подергивались, впиваясь в траву, словно ножи. Он не был похож на человека, скорее, на ожившую проволочную куклу.

Мокрый от дождя пистолет хищно блестел.

Я хотел окликнуть Леху, догнать, растормошить, но ноги переставали двигаться, я постоянно запинался, останавливался, сдирал с сандалий ветки и стебли, запутавшиеся в ногах, и все больше пропитывался гадким страхом.

Лехин силуэт удалялся, пока окончательно не растворился среди деревьев и травы.

Слезы продолжали течь, все так же смешиваясь с дождем. Я по привычке вытирал ладонями глаза, но это не помогало – даже еще больше хотелось плакать. Лицо опухло. Я не понимал, почему мне так больно, почему я не могу переступить через кошмар, через растекшуюся под ногами темноту и броситься вслед за братом. Я знал, куда он идет и что собирается совершить, – догнать его несложно, нужно-то всего пару минут.

Но у меня не получалось сделать и шага.

Стоя среди деревьев в темноте и тишине, я чувствовал, как тело становится скользким, водянистым и холодным, таким же, как падающие с неба капли.

Не выдержав, я развернулся и побежал домой. Так быстро, что, запинаясь и падая, даже не пытался выставить вперед руки для смягчения удара. С каждым падением мне становилось все больнее – как внутри, так и снаружи, – но я вставал и бежал дальше, не обращая внимания на синяки, наливавшиеся бурыми пятнами.

Только выбравшись на окраину леса, я смог перевести дух.

Все это время мой рот был набит грязью и травой.

А еще – солью, набежавшей из глаз.

* * *

«Крыша дома совсем высохла», – подумал я, когда вылез из машины.

Место, где прошло восемнадцать лет, казавшихся в детстве бесконечным миром со спрятанными от посторонних тайнами, из года в год превращалось в игрушечный домик, где живут старик со старухой и день за днем чинят разбитое корыто. Словно деревянная модель из пожелтевшего советского журнала, собранная спустя рукава.

Выжженные солнцем мостки заскрипели, когда я зашагал по ним. Этот скрип был и знакомым, и чужим одновременно: знакомым, потому что вызывал воспоминания – где и как доски должны скрипеть; а чужим из-за того, что звук этот был намного громче, чем я помнил его в детстве. Теперь он был похож на стон, словно я делал больно старому дереву.