Томас Мор - Утопический роман XVI-XVII веков

• Название: Утопический роман XVI-XVII веков
• Автор: Томас Мор
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1971

Вашему вниманию предлагается антология «Утопический роман XVI–XVII веков».

Вступительная статья Л. Воробьева

Примечания А. Малеина, Ф. Петровского, Ф. Коган-Бернштейн, Ф. Шуваевой.

Иллюстрации Ю. Селиверстова.

---

Летом 1515 года Томас Мор отправился во Фландрию с важным дипломатическим поручением от короля. Его ожидал Эразм Роттердамский, давний друг, посвятивший Мору свою знаменитую «Похвалу глупости» (1509), в которой сатирически высмеивалась нелепость господствующих порядков и доставалось даже самому папе. Эразм восхищался Мором, в одном из писем он риторически вопрошал: «Создавала ли природа когда-либо что-нибудь более светлое, достойное любви, чем гений Томаса Мора? Мор стал желанным гостем кружка местных гуманистов, наступило время осуществить давно задуманное.

Мор пишет на латинском языке «Утопию», вышедшую в 1516 году в Лувене.

Беседа между персонажами «Утопии» лишь по внешности напоминает платоновские диалоги. Платона носителем абсолютной мудрости сделал Сократ, разящий противников силой логики. (Между Мором и Гитлодеем обязанности разделены по-иному: один рассказывает, другой сомневается, и убедить последнего может только факт. Мор как участник диалога осторожен: его-то не удастся упрекнуть в легковерии, он знает цену человеческой косности. «Ведь нельзя, — говорит он, — чтобы все было хорошо, раз не хороши все люди, а я пе ожидаю, что это случится всего через несколько лет в будущем». Сам Мор будто бы и ни при чем, он благонамерен и не покушается иа права и прерогативы власти. Но весь внутренний смысл его сомнений и вопросов в том, чтобы подтолкнуть вымышленного Гитлодея к критике существующих порядков и обоснованию нового справедливого общества.

«Утопия» состоит из двух частей. Они резко антиномичны, и динамика повествования (а диалог в «Утопии» постоянно переходит в повествование) развертывается через противопоставление господствующих порядков и идеального общественного устройств.

В первой части речь идет не о каком-нибудь абстрактном государстве: перед нами Англия начала XVI века и ее жизненные проблемы «огораживания», сгон несчастных арендаторов с земли, которую обрабатывали их отцы и деды, бесконечные лишения и нищета! Кроткие овцы, не догадываясь о содеянном, поистине «поедают людей», зверские законы против бродяг, не повинных в своем бродяжничестве, смертная казнь. Но «ни одно наказание не является настолько сильным, чтобы удержать от разбоев тех, у кого нет никакого другого способа снискать пропитание». C другой стороны, как проявление резкого социального контраста, неуместные излишества в еде и чрезмерная прихотливость в одежде лордов и высшего дворянства, священников и монахов, войска и челяди. Множатся притоны, игорные и публичные дома, эти язвы общественной жизни, свидетельствующие о глубоком моральном упадке. Чего хорошего можно ждать от порядков, порождающих воровство н бродяжничество, чтобы потом жестоко и беззастенчиво карать их?

Что делать? Мору неведома неотвратимость процесса, протекающего на ею глазах. Ему кажется, что все можно направить но иному руслу, но не средствами обычной политики, вызывающей отвращение. Нельзя ли стать советником какого-либо великого государя и внушать ему «надлежащие честные мысли»? Нельзя ли самого цезаря превратить в философа на манер мудрого правителя Платона? Идеальный монарх должен выгнать вон льстивых и корыстных советников, поднять благосостояние народа, а не заботиться только о собственной казне. Мор попросту ругает королей нищетой народа ибо: «Кто интенсивнее стремится к перевороту, как не тот, кому отнюдь не нравится существующий строп жизни?». Гитлодей сурово и небезосновательно замечает своему собеседнику, что «государи с гораздо большим удовольствием, гораздо больше заботятся о том, как бы законными и незаконными путями приобрести себе новые царства, нежели о том, как надлежаще управлять приобретенным».

На последних страницах первой части «Утопии» Мор приходит к подготовленному всем ходом раздумий решению: преградой на пути к справедливости и счастью стоит частная собственность. Он ссылается на авторитет Платона и провозглашает, «что один-единственный путь к благополучию общества заключается в объявлении имущественного равенства, а вряд ли это когда-либо можно выполнить там, где у каждого есть своя собственность». Речь идет не о поравнении граждан, не об ограничении имущественного неравенства и злоупотреблений, с ним связанных, а именно о совершенном уничтожении частной собственности. С мнимой наивностью Мор так перекраивает аристократическую утопию Платона, что се и не узнать. У последнего философская элита регулирует все стороны общественной жизни и в конечном итоге — собственность. В идеальном государстве Мора люди равны во всех отношениях, не исключая ни экономического, ни политического»?)

Теперь Мор готов нарисовать конкретную картину идеального, социалистического общества. (Термины «социализм» и «коммунизм» будут введены в обиход гораздо позже, французскими утопистами 30-х годов XIX века, но у Мора речь идет именно о социализме.) Последние сомнения… «Никогда нельзя жить богато там, где все общее. Каким образом может получиться изобилие продуктов, если каждый будет уклоняться от работы, так как его не вынуждает к пей расчет на личную прибыль, а, с другой стороны, твердая надежда на чужой труд дает возможность лениться?» Это не моровские сомнения, они чуждые, пошлые, и как напоминают они все наветы всех критиков социализма и коммунизма во все последующие века! Но Томас Мор должен быть добросовестным, не утаивать никаких «против», чтобы убедительно опровергнуть их.

Итак, остров Утопия, не известный никому из европейцев. Образ нового общества предстает как противоположность старого, разъедаемого язвами собственности?

Утопия это не анархия, это организованное государство, учрежденное легендарным королем Утопом, идеальным монархом, в стародавние времена и достигшее высокой степени культуры и образованности. На острове пятьдесят четыре города, в главном из которых, Амауроте, собирается нечто вроде парламента старейшин для обсуждения текущих дел. Постоянных сельских поселений нет, граждане поочередно занимаются земледельческим трудом. Семья не отменена, как у Платона, напротив, семейная патриархальная община есть основа государства, которое организуется по иерархическому принципу и возглавляется пожизненно избираемым князем. Однако «кто путем происков добивается получить какую-либо должность, лишается надежды на достижение всех». Нравственные ограничения, налагаемые существованием семьи, весьма строги, но не бесчеловечны: при определенных условиях брак может быть расторгнут. По существу, все основано на доверии: общественные рынки, где семьи получают все необходимое без денег, открытые двери домов без запоров. Отсутствует частная собственность, и нечего охранять… Нет надобности перечислять подробности жизни Утопии, читатель познакомится с ними сам.

Отмена частной собственности в Утопии, вообще-то говоря, не новость. Самое главное в фантазии Мора, где он пошел дальше требований плебейских масс, это организация производства. Для того чтобы все получили всё необходимое, оно должно быть произведено. Мор рисует картину трудового общества, где от физического труда освобождены только занятые государственной деятельностью и люди науки, мыслители, и то на определенное время. Производство — и ремесленное и земледельческое — организовано по плановому принципу. Но производство материальных благ не самоцель. Физическому труду в соответствии со склонностями человека отдано лишь шесть часов в сутки. Остальное время посвящено наукам, образованию, духовному совершенствованию.

Ныне, с высот научного коммунизма, нетрудно подметить многие наивности и несообразности утопии Мора. Изобилие материальных благ на основе простого физического труда, к тому же столь ограниченного временем, вещь крайне сомнительная. Мор взывает к науке и от нее ждет помощи труду, но его воображение ограничено: он предвидел только инкубатор для домашней птицы, изобретенный в конце будущего, XVII столетия. Поэтому он не знает, что делать, например, с неприятными, унижающими достоинство человека работами. Для Роберта Оуэна в начале XIX века это не проблема: уборные в коммунах очищаются механически, без прикосновения человеческих рук. А Мор вынужден ввести в своей утопии институт общественных рабов — преступников, иноземцев, — что никак не вяжется с общими основами утопийской жизни и нашло бы законное место в аристократическом государстве Платона. Мор и сам сомневается в возможности постоянного изобилия, он призывает к разумному ограничению потребностей, к скромности, а значит, к единообразию. «Кто узнает хотя бы один город, тот узнает все города Утопии», — пишет Мор. Можно добавить: кто узнает одного утопийского гражданина, то узнает всех. Единообразие одежд и единообразие регламента жизни являются внешним проявлением унификации личности. Мор только прокламирует богатство интересов, но не знает, как его достичь, и это не единственная неясность его утопических фантазий. Но, следует еще раз подчеркнуть, Мор первым в истории человечества провозгласил возможность организации общественного производства на началах равенства, без частной собственности, а следовательно, возможность трудового преобразования, трудового перевоспитания человека?