Лев Разгон - Шестая станция

• Название: Шестая станция
• Автор: Лев Разгон
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1971

«Станция №6 Ленэнерго» — так сейчас скромно называется электрическая станция на полноводной и бурной реке Волхове около Ленинграда.

Но как часто вспоминают эту небольшую, незаметную станцию!

И есть за что. Она была первой, построенной по инициативе и плану Владимира Ильича Ленина. Ее строили долго и трудно. Близко к ней подходил враг; горели кругом подожженные торфяные болота, и огонь уже подбирался к динамитному складу; утонул в море пароход, который вез оборудование для Волховстроя. Но никакие трудности не останавливали комсомольцев, приехавших на берега Волхова. Любовь к своей станции они пронесли через всю жизнь.

И эту книгу о молодежи, строившей Волховскую станцию, о ее трудной, но такой увлекательной и интересной жизни написал старый комсомолец, старый комсомольский журналист. В ней он раскрывает романтику грозных и прекрасных двадцатых годов.

---

Ксения с хозяйственным звеном, с подводами, на которых лежали палатки, кирпичи, котлы, ложки, миски, уехала в лагерь за целую неделю до выхода отряда.

И вот настал этот день! Миша Куканов еще раз, волнуясь, осмотрел строй ребят. Сорок восемь мальчиков и девочек с… походными сумками за плечами, в красных галстуках не сводят с него глаз… Он уходит с ними на все лето, он будет нести за них всю ответственность перед их родителями, что стоят вокруг, перед комсомолом, перед партией… Он теперь остается их единственным руководителем, наставником, защитником. Уже нельзя будет отправить домой провинившегося парнишку, нельзя будет в трудном случае забежать к Баренцеву спросить совета… Теперь он за все в ответе!

— Отряд, смирно! К выносу знамени… Равнение на знамя! Салют!

Тревожно и торжественно забил барабан, затрубил горн… Сдергивает свою фуражку Степаныч, рабочие обнажают головы перед пламенеющим красным пионерским знаменем, которое выносят из дверей клуба Степа Ананьин и его ассистенты.

— Прямо… Шагом… арш!..

И двинулись. Из окон бараков и домов высовывались люди, махали руками… Вышли за поселок, остановились, перестроились в походный порядок. Впереди идет разведка. Она будет оставлять за собой условные знаки, чтобы отряд мог найти дорогу. В голове колонны — самые маленькие и слабые… Позади — постарше. В конце походной колонны — санитары. Поход нешуточный — двенадцать верст. Через каждый час — десять минут отдыха. На руке у Миши самые настоящие часы — «Мозер»… Это Юрка Кастрицын ему свои часы отдал: как же, в лагере — и без часов!..

Дорога вьется, вьется… По деревенскому проселку, по лесной тропинке… Успевай смотреть, где заломлена ветка, где брошена скомканная бумажка — знаки правильной дороги, оставленные разведчиками. Правда, дорога эта до того уже знакома Мише, что он ее с завязанными глазами найдет… Но это для Миши, а отряд идет по военным приметам.

За деревьями катит свои волны река. Отряд растянулся, бьет барабан, и с горки на горку неутомимо идут ребята в свой первый лагерь. И уже виден у поворота маленький красный флажок — знак: лагерь!.. И замирает сердце от вида белых палаток, посыпанной песком линейки и высокого флагштока — пока еще голого, безжизненного, без знамени. Отрядная колонна останавливается без всякой команды, и общий вздох восторга проносится по рядам. А вместе с ним замирает от восхищения и Миша, как будто впервые он это увидел, как будто не вчера только он устраивал эту линейку, не водружал флагшток…

Это были в биографии Михаила Куканова самые хлопотливые и самые сладостные дни жизни. Сотни забот, больших и малых, сваливались на вожатого лагеря. Вдруг выяснилось, что Ксюша, захватившая в лагерь всевозможные специи, даже какой-то таинственный кардамон, забыла взять соль… И, пока она бегала за ней в Волхов, ребята целый день ели все несоленое. И Миша сидел за длинным столом под соснами, сосредоточенно хлебал невкусный до отвращения суп и поглядывал одним глазом за ребятами: едят? Ребята ели суп мужественно, по-пионерски, не моргнув глазом, ни один из них не пискнул…

А был и ужасный день, когда выписали из лагеря и отправили в поселок Тишку Жаворонкова — такого милого и хорошего паренька, самого маленького и всеобщего любимца. Но он нарушил железный закон лагеря — без разрешения один пошел купаться в Волхов… Тишка плакал так, что у Миши разрывалось сердце. И плакали все девочки, и ребята ходили за Мишей и смотрели на него умоляющими глазами. И все это было так горестно, что под каким-то предлогом Миша забежал в штабную палатку и там всхлипнул от жалости к Тишке, у которого так мало радостей дома… Но он сказал ребятам, что каждый, кто нарушит этот закон, будет изгнан из лагеря! И без всяких исключений! И он не мог… не мог нарушить слово, данное ребятам перед строем!.. И он сам отвел Тишку в Волхов, и Тишка плакал всю долгую дорогу, и, забежав домой, Миша посмотрелся в зеркало — ему показалось, что он поседел от всех этих страшных переживаний…

И бывали дожди — злые, холодные, с ветром, дующим с Ладоги, — когда кухню заливало водой и кормить ребят надо было в палатках и когда явно заболевали ребята младшего звена, а термометр, оказывается, разбили и санитарное звено побоялось об этом сказать вожатому… И тихие, по вечерам, когда пионеры уже спали, ссоры с Ксенией из-за ее дурацких песен, которые перенимали у нее ребята, из-за того, что она выгоняла из кухни мальчиков, когда те срезали с картошки слишком толстую кожуру… Ну, всякое, конечно, бывало… А все-таки, когда Михаил отправлялся по лагерным делам в поселок, ему там не сиделось, и, даже разговаривая с комсомольцами, он торопился и не мог дождаться минуты, когда пойдет обратно в лагерь. Ведь целый день он там не был, и ему казалось, что в лагере за это время произошли всякие невероятные происшествия. Миша торопится, ускоряет шаг, чуть ли не бежит. Солнце уже село, светлые летние сумерки окутывают лес, тропинка становится все менее видной, и вдруг за деревьями раздается знакомый и родной протяжный звук горна:

«Спа-ать, спа-ать по па-ла-ткам!..»

Отбой!.. Ребята спать укладываются! День прошел благополучно.

А самое милое и хорошее время суток — вечер. После ужина, пока дежурное звено моет посуду и убирает лагерь, ребята бегут в лес и начинают таскать оттуда хворост, целые сухие деревца и звонкие, тяжелые от смолы пеньки. Они стаскивают все это к месту отрядного костра — в низинку, у самой реки. И только начнет темнеть, как они уже тянут Мишу к костру, где пирамидой — по-индейски — уложено топливо, а ребята уже расселись крутом на пригорке. Зажигают костер по строгой очереди. Миша протягивает кострожогу спичечную коробку с одной-единственной спичкой. У парнишки от волнения и страха сразу же становятся мокрыми ладони… Костер полагается зажечь одной спичкой, и если это не удастся, костра в этот вечер нет. И, когда так случается, наступает скучный и очень противный вечер. Ребята ходят злые, недовольные, с досадой оглядываясь на притихшего, унылого растяпу, неумейку, который даже костер не сумел по-пионерски разжечь…

Но так бывает очень редко. Кострожог становится на корточки против ветра. Он чиркает спичкой, сразу сует огонек в сдвинутые чашкой ладони и, когда спичка разгорается, подносит ее к любовно выложенному нм гнезду из сухих листьев, смоляных лучинок, наструганных щепочек. Пламя вспыхивает сразу и мгновенно освещает веселые лица пионеров. Сегодня костер будет!..

Бывает, что у костра рассказывают про страшные и таинственные случаи; горячо, с криками и взаимными упреками, обсуждают подробности последней военной игры; слушают, ежась от страха и волнения, рассказы прибежавшего Юры Кастрицына о том, как какой-то необыкновенный доктор Моро на таинственном острове выводил невероятные создания — полулюдей, полуживотных… Ну, а все же больше всего пионеры любят слушать беседы своего вожатого. Миша Куканов не знает таких интересных историй, как Юра Кастрицын. Не так уж много книг он прочитал, да и не умеет он так рассказывать — то повышая, то понижая до шепота голос, делая длинные паузы на самых страшных местах… Миша рассказывает ребятам все, что он прочитал в последнем номере «Комсомольской правды». О том, как в далекой Пензенской губернии три комсомольца отважно вступили в борьбу с кулаками. Как пуля из кулацкого обреза, пущенная в освещенное окно, разбила стекло и пронзила комсомольское сердце. И как перехватили другого комсомольца, несшего в город заметку о врагах-кулаках, и перебили ему руки и ноги… И как третий комсомолец — все равно! — пробрался в город… Прятался в камышах, переплывал речку, держа в руке, поднятой над водой, тряпицу, куда была завернута заметка, разоблачающая кулаков… Рассказывал Миша плохо, петому что он сам очень волновался, горло у него перехватывало, когда он передавал подробности злодейской расправы над смелыми комсомольцами. Но Миша видел застывшие лица ребят, их расширившиеся глаза, и он знал, что они думают так, как он, волнуются, как он, ненавидят, как он, готовы сами взять из окровавленных комсомольских рук исписанную тетрадную страницу и нести ее дальше…

Вы с нами, вы с нами…

А особенно любили ребята, когда Миша рассказывал, как за рубежами Советской страны борются комсомольцы с буржуями. Миша им говорил о том, как проходят по улицам буржуйских городов колонны ребят в зеленых гимнастерках, с поднятой правой рукой, крепко сжатой в кулак… На них налетает полиция в блестящих, лакированных касках, бьет их дубинками, злобно выворачивает руки, втаскивает в полицейские автомобили. Но все равно полицейским не удается захватить красные знамена!

Эти знамена горят и ярко рдеют, как говорится в той гордой и прекрасной песне, что поют пионеры… То наша кровь горит огнем, то кровь работников на нем!..

Охранка, дефензива, сигуранца, сюртэ-женераль… В каждой стране они называются по-разному, эти застенки, построенные для того, чтобы пытать и мучить смелых рабочих за то, что те хотят такой же жизни, как у них, в Советской стране! Высокая тюремная степа теряется во мраке берлинской улицы, на берегу далекой румынской реки стоят столетние сырые башни страшного замка, превращенного в каторжную тюрьму. Зарешеченные окна, из которых вырываются революционные песни, что поют заключенные, пламенеет красный платок, с опасностью для жизни пронесенный в камеру…