Даниил Галкин - В тени сталинских высоток. Исповедь архитектора

• Название: В тени сталинских высоток. Исповедь архитектора
• Автор: Даниил Галкин
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-98862-233-8

Это уникальная книга уникального человека: она охватывает огромный отрезок времени отечественной истории, начиная с 1930-х годов до первого десятилетия XXI века. Люди, события, страны и континенты представлены сквозь призму восприятия профессионального архитектора.

Мастера архитектуры Иван Жолтовский, Борис Иофан и Каро Алабян, блистательные актрисы Клара Лучко, Любовь Орлова и Людмила Целиковская, путешественники Зикмунд и Ганзелка, политики и государственные деятели Алексей Косыгин, Николай Подгорный, Петр Машеров, Гейдар Алиев и Екатерина Фурцева, Иосип Броз Тито, а также другие деятели XX века оживают на страницах мемуаров Д. С. Галкина, заслуженного архитектора Российской Федерации, лауреата премий Совета министров СССР. Нашла отражение в книге и «украинская тема» 1930–1940-х годов.

Тонкая наблюдательность, юмор, богатый жизненный опыт позволяют автору создать увлекательное повествование, которое будет интересно всем, кому довелось жить в непростую эпоху перемен и задумываться над происходящим в стране и мире.

---

Началом зарождения самокритичного отношения к себе я считаю осознание одного неблаговидного и по-своему жестокого поступка. Мой дедушка в течение многих лет отращивал бороду, которую очень холил и постоянно поглаживал. Она была невероятно пышной, отливала шелковистой белизной и свисала чуть ли не до колен. После ночных дежурств дедушка отсыпался в кресле-качалке, запрокинув голову. Его борода в такт дыханию то поднималась, то опускалась. Невозможно объяснить почему, но она не давала мне покоя. Какой-то недобрый внутренний голос нашептывал, что с бородой дедушки я должен что-то сотворить. И случай такой представился.

В один из дней бабушка не пустила меня на Днепр из-за легкой простуды от неумеренно долгих купаний. Я злился, завидуя мальчишкам, которые в это время барахтались в теплых водах Днепра. Когда бабушка ушла на рынок, дедушка, по обыкновению, мирно посапывал в кресле-качалке. Пакостная мысль, как игла, вонзилась в перенасыщенную фантастическими бреднями голову. Ловко, чтобы не разбудить дедушку, я заплел бороду в косичку и крепко привязал ее конец к ручке входной двери. Затем в открытое окно комнаты вылез на пустырь и спрятался в огромных лопухах в ожидании дальнейших событий.

Когда синхронно с дверью стала дергаться голова дедушки, стало ясно, что бабушка вернулась с рынка. Не сразу ей удалось протиснуться в полуоткрытую дверь и освободить бороду дедушки. Потом они уселись рядом на старый диван и заплакали, тихо и беззащитно. Картина содеянного впервые потрясла меня небывалым чувством вины. С громкими воплями, что утоплюсь, чтобы искупить свою вину, я помчался в сторону Днепра.

Решение было твердое. Окунувшись с головой, несмотря на простуду и запрет купаться, в последний раз я вынырнул, чтобы попрощаться навсегда с жизнью… но, оглянувшись вокруг, как никогда ощутил земную красоту. И решил все-таки немного повременить. Ведь утопиться я всегда успею! Забравшись под какой-то навес, незаметно задремал. Разбудили меня громкие крики: в толпе людей я увидел дедушку с бабушкой. Напуганные моими воплями, они со всей округой бросились на поиски предполагаемого утопленника. Прижавшись к дедушке, я заплакал. Он погладил меня по густой мальчишеской шевелюре. Пожурив слегка, посоветовал на будущее лучше заплетать косички у девочек, а его бороду оставить в покое.

На следующий день я решил изобразить дедушку, чтобы хоть немного искупить свою вину. Все получилось вполне реалистично. Только «художник» немного перестарался с бородой. Она на рисунке выглядела еще пышнее и длиннее, чем в жизни. Тогда я не знал, что существует Книга рекордов Гиннесса. Наверное, в ней дедушка мог бы претендовать на победу в номинации «обладатель самой большой бороды». Если не на Украине, то в Кременчуге уж точно! Доморощенный рисунок был повешен на стену. Сбоку я поместил короткий стишок:

Ты гордишься предлиннющей бородой,
Белоснежной, удивительно густой…
Извини, дедуленька, прости,
Что в косу ее пытался заплести.

Удар судьбы

Вторую часть лета после возвращения из Кременчуга я проводил дома или в пионерском лагере. Но чаще дома. Из лагеря меня часто досрочно отправляли домой из-за плохого поведения. Самым большим (и довольно опасным) развлечением в долгие летние дни были «каштановые» войны между противоборствующими группами мальчишек. Одна из схваток закончилась для меня трагически. Каштан или камень из рогатки угодил мне в правый глаз. Бедные родители, бросив все дела, отвезли меня в глазную клинику в Харькове. Операцию делал известный офтальмолог профессор Медведев. Она прошла успешно, но зрение в правом глазу ухудшилось.

Другим развлечением в промежутке между «каштановыми войнами» было соревнование в ловкости: надо было взобраться на макушку памятника отдыху царя. На его месте в давние времена стояла казацкая хата. В ней Петр I пировал и почивал после победы над шведами. Это событие изобразил Пушкин в поэме «Полтава»:

Пирует Петр. И горд и ясен
И славы полон взор его,
И царский пир его прекрасен.
При кликах войска своего…

Не имеющий аналогов памятник отдыху царя был осуществлен по замыслу архитектора и художника А. П. Брюллова[8]. К сожалению, отсутствие уважения к историческим святыням сказалось на его состоянии. Металлическое тело памятника было испещрено варварскими автографами и царапинами. Чувство вины за сопричастность к этому я выразил в более зрелом возрасте:

Ватагой хулиганской облепили
Мы памятник великому Петру.
Будь жив, за нашу дурь, что наследили,
Он оторвал бы каждому башку.

Возможно, отрывать башки сопливым мальчишкам Петр бы не стал, а вот своей знаменитой тростью наверняка крепко бы проучил шалунов!

Недалеко от памятника отдыху царя находился еще один объект пристального внимания мальчишеской ватаги – самая древняя на Полтавщине одноглавая Спасская церковь[9]. В те годы борьба с религией стала частью государственной политики. Воинственно настроенные безбожники и несмышленая молодежь стремились поскорее разрушить как можно больше «культовых построек». Белоснежные плоскости стен Спасской церкви покрывали шрамы от сбитой штукатурки – результат самовыражения современных варваров. Непристойные надписи дополняли эту безрадостную картину. Трудно было поверить, что менее ста лет назад ветхая церковь была восстановлена за счет сбора народных средств по призыву царя Александра II и поэта Жуковского… Нас же привлекала возможность проникнуть внутрь через отверстия в изуродованных оконных проемах, а затем в подземелье. Мы мечтали о вознаграждении за сдачу ценных находок в местный краеведческий музей или об их продаже с рук. И заранее предвкушали, сколько разных сладостей сумеем купить на вырученные деньги. Но, как правило, сладкие мечты не осуществлялись. Завалы, мрак и мистические звуки внутри нас отпугивали.

Ходили также легенды, одна страшнее другой, о переплетениях под всем городом бесчисленных подземелий и катакомб. Но доступ в них был под жесточайшим запретом.

Еще оставались летние развлечения в виде налетов на фруктовый Архимандритский сад и арбузные бахчи в пригороде Свинковка. Купание в быстротечной Ворскле совмещалось с вылавливанием ужей на ее заболоченных участках. Любимым развлечением были походы на таинственную монастырскую гору, окруженную высокой железнодорожной насыпью и большим городским кладбищем.

Лето и вольная жизнь во время каникул пролетали быстро. Для всех родителей начиналась лихорадочная пора поисков дефицитной школьной одежды, обуви, а также учебников, тетрадей и прочей атрибутики.

Мои первые школьные годы совпали со страшным Голодомором[10], который охватил богатейшую по продовольственным возможностям Украину. В памяти навсегда отпечатались жуткие картины безысходной массовой трагедии голодающего населения. Ошалевший город был наполнен слухами о многочисленных случаях людоедства. Люди съедали все, что переваривал желудок. Растения и травы, которыми так богат украинский чернозем, превращались в эрзац-салаты. Самой «деликатесной» едой была «макуха» – брикеты жмыха подсолнечника.

Голодные годы ощутимо повлияли на мой характер и привычки. На всю жизнь выработалось подсознательное стремление ограничивать разумными пределами свои желания и слабости.

Появление сестры

Трагизм и тяжесть тех лет смягчались теплой атмосферой в семье и родительской любовью. Отец был необычайно мягким и добрым человеком, несмотря на внешнюю сдержанность и немногословность. Он, его средний брат и сестра на момент моего рождения представляли остаток некогда большой семьи. Ее глава, мой дед, был до революции владельцем небольшого букинистического магазина. От него нам в наследство и досталась внушительная библиотека, которую я читал и перечитывал от корки до корки. Из пяти братьев трое погибли в годы Гражданской войны. Отец добровольцем вступил в Красную армию. К счастью, остался жив. Он обладал красивым баритоном и отменным слухом. Дома, после работы, поужинав, он садился на большой диван, отчитывался маме о событиях истекшего трудового дня. Затем перечитывал газету «Зiрка (Звезда. – Д. Г.) Полтавщины». Как бы «под занавес», перед сном, он успевал тихо напеть какую-нибудь любимую мелодию.

Стержнем маленькой семьи всегда оставалась мама. У нее был цельный, твердый, неподкупный характер. Она никогда не кривила душой. Чтобы пополнить скудный семейный бюджет, в промежутке между хозяйственными заботами она шила и перешивала женскую одежду на машинке известной фирмы «Зингер». Обладая хорошим вкусом, мама украшала интерьер нашего однокомнатного жилища в коммуналке красивыми занавесками и покрывалами. Я дополнял создаваемый ею провинциальный уют своими рисунками, которые развешивались в простенках между окнами в несколько рядов.