Мэри Уэсли - Опыт воображения. Разумная жизнь

• Название: Опыт воображения. Разумная жизнь
• Автор: Мэри Уэсли
• Издательство: АО „Издательство «Новости»“
• Жанр: Любовные романы
• Год: 1998
• ISBN: 5-7020-0943-6

Два столь разных по сюжету любовных романа отличают глубокое проникновение автора в психологию героев, тонкое и эмоциональное описание их чувств и страстей, сложных житейских коллизий.

* * *

ОПЫТ ВООБРАЖЕНИЯ

Преуспевающий издатель Сильвестр Уайкс мельком увидел Джулию Пайпер из окна поезда, и образ молодой миловидной женщины, столь не похожей на бросившую его жену-мещанку, глубоко запечатлелся в его сознании. Джулия, пережившая неудачный брак, а затем и подлинное горе — гибель сына, ушла в себя, отгородилась от людей. По случайному стечению обстоятельств она устраивается приходящей горничной в дом Сильвестра. А тот, оставляя ей по утрам записки с поручениями, не подозревает, что его новая прислуга и есть та самая женщина, которую он не может забыть. Однажды он находит ее спящей в своем доме…

РАЗУМНАЯ ЖИЗНЬ

Курортный городок на юге Франции. Главная героиня романа, юная красавица Флора Тревельян, знакомится с тремя молодыми людьми, приехавшими на отдых, — двумя англичанами и голландцем. Их внимание настолько льстит девушке, что она влюбляется… во всех троих. Кого же предпочесть? Флоре понадобится пройти через многие испытания, годы войны и невзгод, разочарований и потерь, прежде чем она сделает свой трудный выбор.

---

— Похоже, его очаровал малыш Игорь. Извините его за неотесанность, мадам.

— Нет, у него с манерами все в порядке. Добро пожаловать. — Мадам Тарасова протянула руку Космо, когда он вернулся в комнату. — Итак, вы тоже играете в мою национальную игру, триктрак?

— Нет, но я бы хотел научиться, — сказал Космо, глядя сверху вниз на мадам Тарасову, которая была ростом меньше пяти футов, с маленькими ручками и ножками, седыми волосами, собранными в пучок на затылке, с кожей бумажного цвета, большими черными глазами и огромным носом, нависавшим над милым ртом и придающим надменность ее облику. Она казалась гораздо старше своих двадцати девяти лет.

— Бланко сказал мне, что вы играете в эту дьявольскую игру и что вы великая картежница, — Космо улыбался.

— Да этот испорченный мальчишка отвлекает меня от музыкальных гамм и даже бриджа. И моя игра с ним в триктрак — награда за его усердие на уроке. Ну что ж, Бланко, начнем.

— Ну раз надо, — сказал Бланко, усаживаясь верхом на стульчике возле инструмента.

— А твой друг? Он подождет? Немного Шопена, а потом немного бриджа. Потерпите, месье Космо?

— С удовольствием. — И Космо сел на краешек стула у окна.

Бланко, сидя рядом с мадам Тарасовой, принялся за гаммы. „Я мог бы лучше“, — подумал Космо, а потом в его памяти возникла девочка с собакой, но это видение нарушалось и по лицу пробегала гримаса, когда Бланко фальшивил. Эти карие глаза, которые он видел, когда девочка вышла из моря полураздетая и дрожащая, взволновали его. Под мучительно извлекаемые его другом звуки из инструмента, он думал, на самом ли деле эти детские глаза, так кратко сверкнувшие, были таинственными и озорными, как ему показалось? Может, это был просто эффект от очень длинных ресниц. Подошло бы слово „чувственный“, если бы он так сказал о глазах той маленькой худенькой девочки?

ГЛАВА 3

Флора Тревельян быстро неслась по извилистым улочкам, сокращая путь к пляжу. Князь Игорь с трудом поспевал за ней — он переел сочных обрезков конины, которые ему перепали от мясника. Собака упиралась, тянула поводок, мотала головой. Когда они подошли к берегу, Флора отпустила его. Он легонько тяпнул ее за руку, а потом понесся по песку, тявкая на волны. Он носился за ними туда-сюда, стараясь не замочить лапы. Флора огляделась — нет ли немецкого шеферда, который как-то набросился на шпица (неделю назад он загнал его в воду), а то вдруг снова появится и начнет мучить пса. Когда Игорь утомился от беготни, она снова прицепила поводок к ошейнику и уже степенной, размеренной походкой пошла через весь город к причалу, где швартовались катера из Сен-Мало с однодневными экскурсантами и пассажирами из Саутгемптона. У нее были знакомые среди экипажа этих катеров, к тому же она могла поболтать с носильщиками, которых присылали разные отели встречать гостей.

— А когда возвращается твоя мама? Она приедет вместе с папой? — Гастон, носильщик из отеля „Марджолайн“, швырнул в воду окурок.

— Не знаю. Она не писала.

— А она знает, что твоя мадемуазель разрешает тебе одной бегать по городу и к морю?

— Со мной же собака.

— Ты называешь вот это собакой? Этот экземпляр? А от самой-то большевистской пигалицы какая тебе защита?

— Мадам Тарасова не большевик, и я очень часто беру с собой собаку побольше. Между прочим, у Игоря есть зубы.

— У Игоря есть зубы. — Гастон с насмешкой пощелкал пальцами перед носом шпица, который подпрыгнул и злобно рыкнул. Гастон отступил.

— Большевик, — прошипел он собачонке.

— Не дразните его. — Флора слегка ослабила поводок, чтобы собака могла поближе подойти к мужчине. — Если вы будете его злить, я его отпущу.

— А этот смельчак кусает твою мадемуазель? Она вообще понимает что-нибудь в животных?

Флора молчала.

— Твою маман ждали несколько недель назад. Так мне говорила твоя мадемуазель, которая сидит днями напролет в отеле, читает любовные романы и ест шоколад, а ты тут носишься на воле, — не унимался Гастон.

— Она передумала и осталась с папой. У него какие-то дела в Лондоне. Ему скоро возвращаться в Индию, и она хочет побыть с ним подольше, — защищалась Флора.

— Можно понять. Ну а ты разве не хочешь побыть со своим папа? — включился в разговор носильщик из отеля „Британик“.

— Иногда, — осторожно сказала Флора, — не всегда.

Она чувствовала, что Гастон и тот, другой, удивились бы, скажи она, что едва знает своего отца и уж никак не горит желанием узнать его лучше. Эти семейные мужчины не в состоянии понять или признать нравы индийского государственного служащего и его ровное отношение к постоянной разлуке.

— У меня все в порядке, — сказала она.

— А твои уроки? Ты учишься с мадемуазель? — поинтересовался Гастон, чей старший сын работал над дипломом бакалавра.

— Конечно, — соврала Флора, понимая, что они с мадемуазель свели уроки до минимума. Носильщик из отеля „Англетер“, моложе своих коллег и неженатый, заметил:

— Эта маленькая англичанка сама собой занимается, носится с собачонками всяких старушенций. Смешно? — он расхохотался. — Глупо, — добавил по-французски.

— Мадам Тарасова учит меня русскому языку. А взамен я тренирую Игоря.

— А какой толк от русского? От этого противного большевистского языка? Да, твое положение не слишком хорошее.

— Не очень, — согласился носильщик из отеля „Британик“, который до сих пор не проронил ни слова.

— Вообще-то вам лучше бы заняться своими делами, — сказала Флора невесело. — А что за гостей вы ждете?

— Английские семьи, — сказал носильщик из отеля „Британик“.

— Я тоже, — кивнул тот, что из „Англетера“. — Их полно едет. Вообще-то мне плевать на них и на их деньги.

— И мне, — поддержал Гастон, — а я встречаю генерала Лея, мужа красавицы мадам Лей, — сам того не замечая, Гастон, говоря это, подтянулся.

— И на него тоже плевать? — поинтересовалась Флора. — О! — воскликнула она. — Глядите! Натер. Скорее, Игорь, бежим. Я должна отвести тебя домой.

Носильщики наблюдали, как она исчезает, волоча за собой собаку.

— Она что, дьявола увидела? — спросил один.

— Родителей, — сообщил Гастон. — Я узнаю ее мать, а мужчина рядом с ней, должно быть, отец. Вон тот, в черной шляпе, он посинел от холода. А высокий здоровяк рядом с ним — мой клиент, генерал, муж леди, она тут сорит деньгами, которые ты так презираешь, тратит их на модисток. А разве твоя сестра не работает в шляпном магазине на Рю-де-Тур?

Носильщики кончили подпирать стену и, поправив свои фуражки, придали лицам подобострастное выражение.

В то время как Флора, тяжело дыша, бежала через город, волоча за собой Игоря, к мадам Тарасовой, чтобы потом нестись и поднимать с дивана мадемуазель, устроившуюся со своим романом в пристройке отеля „Марджолайн“, Денис Тревельян как-то неотчетливо представлял встречу с дочерью. Ему не понравился переезд из Саутгемптона, он замерз, когда они пересекали залив. Он взял руку жены и засунул ее себе под локоть. Представленная Ангусу Лею, она одолевала его вопросами о том, насколько вероятна всеобщая забастовка, как если бы он был политиком или тред-юнионистом, даже после того, как он скромно пояснил ей, что он военный на пенсии и знает про все это не больше любого читателя „Таймс“ или того, кто слушает радио. Случись всеобщая забастовка, сказал он, он бы предложил жене остаться в Динаре, а сам бы обратно поехал на автомобиле.

— В случае волнений я бы хотел, чтобы моя жена оказалась в стороне от них. Никому сейчас неизвестно, не станут ли дела еще хуже.

— О, Денис. Ты слышал? — Вита подняла глаза на мужа. — А что мы будем делать, если забастовка? И что — если революция?

Денис Тревельян повторил для генерала то, что его жена сама хорошо знала. Что бы там ни было, в конце июня его отпуск завершается, и он должен отплыть в Индию. Во всяком случае, сказал он, опять же больше для генерала, чем для жены, он считает, что эти разговоры о революции — просто паника. При этом он не добавил, что молил Бога, чтобы Вита поехала с ним, он ревностно и страстно любил ее, и перспектива оставить ее здесь причиняла ему боль. Он думал, что нет нужды оставаться ей с Флорой до осени. В Индии на время жары она могла бы поехать в горы, как обычно и делала, и он бы знал, где она. Он думал, что ребенка можно было бы устроить в школу, которую они выберут сразу же, не дожидаясь начала учебного года. Прижимая к своему боку руку жены и поджав губы, он вспомнил, что тогда, на пятом месяце беременности, у Виты едва не случился выкидыш, и он хотел, чтобы ребенка не было. Дети и служба в Индии несовместимы. Нет, думал он с горечью, хотя Вита любила детей. Флора была результатом страсти, достойной сожаления. Ребенок — лишние расходы, неудобства, и он вбивает клин между ним, женой и карьерой.