Мэри Уэсли - Опыт воображения. Разумная жизнь

• Название: Опыт воображения. Разумная жизнь
• Автор: Мэри Уэсли
• Издательство: АО „Издательство «Новости»“
• Жанр: Любовные романы
• Год: 1998
• ISBN: 5-7020-0943-6

Два столь разных по сюжету любовных романа отличают глубокое проникновение автора в психологию героев, тонкое и эмоциональное описание их чувств и страстей, сложных житейских коллизий.

* * *

ОПЫТ ВООБРАЖЕНИЯ

Преуспевающий издатель Сильвестр Уайкс мельком увидел Джулию Пайпер из окна поезда, и образ молодой миловидной женщины, столь не похожей на бросившую его жену-мещанку, глубоко запечатлелся в его сознании. Джулия, пережившая неудачный брак, а затем и подлинное горе — гибель сына, ушла в себя, отгородилась от людей. По случайному стечению обстоятельств она устраивается приходящей горничной в дом Сильвестра. А тот, оставляя ей по утрам записки с поручениями, не подозревает, что его новая прислуга и есть та самая женщина, которую он не может забыть. Однажды он находит ее спящей в своем доме…

РАЗУМНАЯ ЖИЗНЬ

Курортный городок на юге Франции. Главная героиня романа, юная красавица Флора Тревельян, знакомится с тремя молодыми людьми, приехавшими на отдых, — двумя англичанами и голландцем. Их внимание настолько льстит девушке, что она влюбляется… во всех троих. Кого же предпочесть? Флоре понадобится пройти через многие испытания, годы войны и невзгод, разочарований и потерь, прежде чем она сделает свой трудный выбор.

---

Пассажиров было очень много — все ринулись домой до начала забастовки, — и понадобился дополнительный катер, а два катера, совершенно перегруженные, сидели очень низко в воде. На всех пассажиров не хватило кают, папы стояли плечом к плечу, подняв воротники и надвинув шляпы на нос. Космо и Бланко неловко пытались открыть зонтик, но он выворачивался на ветру. Хозяйка зонтика протестующе закричала, а они рассмеялись, и ветер подхватил и унес их смех.

Ее родители нашли себе место в каюте на первом же судне, их не было видно, когда Флора смотрела, как катера качались на воде, погружаясь все ниже в неспокойные воды. Махнули ли они ей рукой на прощанье? Группа носильщиков, которая притащила багаж пассажиров из отелей, загородила ей часть панорамы. Они стояли и сплетничали, подсчитывали чаевые, в то время как Мэбс и Таши, забыв, что они совсем взрослые, будто снова вернулись в детство — размахивали зонтами и пронзительно вопили на ветру:

— До свидания! До следующих каникул!

Теми же зонтиками полчаса раньше они так же махали Феликсу и Элизабет:

— Приезжайте к нам в Англию. Почему бы вам не приехать и не пожить у нас? Да-да, приезжайте!

Как и где раздобыли они эти яркие зонтики — редкость по тем временам, у Мэбс — зеленый, у Таши — голубой, — неизвестно. Потом, когда Феликс скрылся из виду, они попросили у Джойс Виллоубай, которая уже была в школьной форме, ее адрес, будто они стали задушевными подругами в эти каникулы.

Флора шла со всеми до залива и смотрела, как они садились на натер. Джойс оттеснили от матери, и она оказалась рядом с Леями. Космо подал ей руку, помогая подняться на судно. Может, ее родители мимолетно и попрощались с ней, но Флора не могла вспомнить. Она слышала про ужасную катастрофу с перегруженным катером, все утонули, и она не хотела, чтобы такое повторилось сегодня. Ни Космо, ни Бланко не помахали ей на прощанье, а почему они должны были? Она ведь держалась так незаметно, не желая, чтобы они увидели ее заплаканное лицо.

В старости, вспоминая это, она снова чувствовала, как тогда горячие слезы смешивались с холодными каплями дождя. Это она прекрасно помнила. И помнила печаль, смешанную с отчаянным гневом, со страстью, которая потрясла все ее существо, пока она стояла под дождем.

Когда катера пропали из виду, исчезли за сплошной пеленой дождя, она повернулась и побежала по мокрым улицам на пляж, к холму, мимо казино, мимо поворота на рю де Тур и к дому, где жила мадам Тарасова, прямо к полупоезду-полутрамваю, который, подняв пары перед выездом на маршрут через побережье к Сен-Энога и Сен-Бриак, уже пронзительно свистел и начинал крутить колесами. Тяжело дыша, она вскарабкалась на площадку вагона и, измученная острой болью, задыхаясь от нестерпимого желания избавиться от невыносимой утраты, внезапно осознала, и это потрясло ее: она влюблена в Феликса, Космо и Бланко сразу — и во всех одинаково.

В старости Флора улыбнется, вспомнив девочку, верившую, что любовь должна быть только к одному человеку и навсегда, на все счастливые времена.

Кондуктор, идя вдоль вагона и раскачиваясь, говорил:

— Ну так, месье и мадам, ваши билеты, пожалуйста.

Он чуть не поймал ее, поскольку у нее не было денег. Она пробиралась впереди кондуктора вдоль поезда. Так как у вагонов не было боковых стенок, можно было высунуться и зацепиться за перекладину, как это делал кондуктор, перейти в следующий — пока не дойдешь до первого, за паровозом, который тащил весь поезд, — присесть, пусть поезд идет (он никогда не ходил быстрее, чем пять или шесть миль в час), а потом оказаться за спиной у кондуктора. Флора видела, как отчаянные мальчишки поступали так, но сама, боясь разбиться, никогда не пыталась. Но в тот день, расхрабрившаяся от печали и отчаяния, она пошла на риск, к изумлению пассажиров и к раздражению кондуктора. Хотела бы я, чтобы у меня сохранилась та ловкость, подумает она в старости. Прибыв в Сен-Бриак она, прихрамывая, побрела через мыс, чувствуя усталость от того, что ее сердце отяжелело и, превратившись в кусочек свинца, застряло где-то в солнечном сплетении. Ее твидовая юбка промокла до нитки, и подол больно натирал под коленками.

Прилив смыл вчерашние следы, смахнул все песчаные замки, заполнил водой выкопанные рвы. Ручей в долине вытянул через песок свою ледяную пятерню туда, где волны ударялись о берег, шлепая и шипя накатывала волна прилива.

Она подошла близко к воде, пытаясь вернуть в памяти ощущение тепла руки Феликса, когда он вел ее по улице, и почувствовать вкус крови Бланко, когда она укусила его, и улыбку Космо, покупавшего ей мороженое в Сен-Мало. Воспоминания были какие-то неясные, мерцающие. Она присела у края воды и написала по буквам имена: Феликс, Космо, Бланко. Когда-нибудь мне будет семнадцать, и я могла бы выйти замуж за Феликса, ему будет двадцать семь, а мне семнадцать. Могла бы выйти замуж за Бланко или Космо, им будет двадцать два. Но море набежало и смыло имена, наполнив ее туфли пенистой водой с песком. Она поднялась и крикнула ветру:

— Я буду… буду… буду…

Потом море, подгоняемое ветром и поднимающимся приливом, стало набрасываться на нее, и ей пришлось снять промокшие насквозь туфли и чулки и побежать вперед без остановки до линии, дальше которой у прилива не хватало сил заходить. Там она обнаружила остатки костра от пикника, темный холодный круг от него. Флора присела возле угольков, черных и мокрых, и сидела долго, погруженная в свою печаль, не заметив, как в ней подбежал Тонтон. Он толкнул ее носом, покрутился в замешательстве, нырнул обратно за скалу. В старости она уже не вспомнит собаку в тот день, не вспомнит, как добралась обратно до „Марджолайн“ — провал в памяти, — возможно, она вернулась на трамвае.

ЧАСТЬ II

ГЛАВА 18

— Она никак не могла понравиться, эта миссис Тревельян, — сказала Милли.

— А кто такая была миссис Тревельян?

Роуз и Милли, встретившись за чаем у Гунтерсов, вспоминали пасхальные каникулы 1926 года в связи с недавним открытием Мэбс и Таши — неважно, кем именно, подруги были близки, как сестры, — что маленькая портниха мадам Тарасова, которую посещали дамы из отеля „Марджолайн“ в ее обветшалой комнате над мясной лавкой, открыла свое дело в комнатах над антикварным магазином на Бошам-Плейс SW3.

— Конечно, сейчас она берет гораздо больше, чем тогда, — сказала Милли про мадам Тарасову, но девочки говорят, что ее работа того стоит.

— Я слышала, она переехала в Лондон. Одна из моих девочек, думаю, Долли, узнала от Феликса. А может, Энн — от него. Но скорее всего Долли, она больше всех интересуется нарядами. Да, Феликс сказал ей.

— А почему Феликс?.. — Милли подняла брови.

— Феликс в ту пору интересовался беженцами, и маленькая русская была одной из тех, у которой не было ничего, кроме паспорта Нансена, и он представил ее моему шурину, который занимался такими делами, когда она захотела ехать в Англию. Что-то вроде этого. Я не думаю, что он у нее что-то заказывал. — И Роуз весело рассмеялась.

Милли тоже.

— Конечно. Это миссис Тревельян заказывала платья. Я не вспоминала о ней многие годы, все то лето она шила и шила себе тряпки, чтобы повезти их в Индию. Она буквально монополизировала ту женщину. Никому из нас она не нравилась. Интересно, почему? Она ведь была хорошенькая, почти красивая.

— Слишком занятая мужем, да? В этом было что-то ненормальное. Она совсем не обращала внимания на ребенка. Вы, наверное, помните ту девочку, она оставила ее в отеле, когда вернулась обратно в Англию с мужем. И предполагалось, мы должны были присмотреть за ней. Я бы хотела еще пирожных, если можно. Я не изнуряю себя заботами о фигуре, как вы, Милли. — Роуз сделала знак официанту. — Ну съешьте эклеры. Они такие вкусные. Надо пригласить вас в Голландию, вы бы там немножко поправились.

— Нет, спасибо. Но, по-моему, мы мало что тогда сделали для девочки. Как ужасно, Роуз, меня это мучит до сих пор. Разве мы не могли? Никак не вспомню, сделали ли мы что-то вообще.

— Если мне не изменяет память, — сказала Роуз, изучая предложенные официантом пирожные, — она брала уроки у Тарасовой и, я думаю, платила за это, и разве она не учила итальянский? Что-то в этом роде. И была французская гувернантка, — Роуз указала на пирожное, — я вот это съем и вот то, спасибо. Я помню, ребенок не докучал, она всегда была при деле, выгуливала собак разных хозяев.

— Сейчас вспоминаю, я как-то спросила, не хочет ли она есть за нашим столом, — сказала Милли. — Но она отказалась. И даже не знаю, где и когда она ела. Ужасно быть такой стеснительной.

— Она, видимо, договорилась с прислугой. Дети в этом плане хорошо устраиваются.

— О, Роуз, я должна была что-то для нее сделать. Я чувствую себя виноватой.

— Жалеть о прошлом — бесполезное занятие, — сказала Роуз, впиваясь в пирожное.