Бенгт Янгфельдт - От варягов до Нобеля. Шведы на берегах Невы

• Название: От варягов до Нобеля. Шведы на берегах Невы
• Автор: Бенгт Янгфельдт
• Издательство: Ломоносовъ
• Жанр: История
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-91678-041-3

Иллюстрированная книга о жизни шведов в Санкт-Петербурге представляет собой богатейшее собрание ценных исторических свидетельств, кропотливо собранных доцентом кафедры славистики Стокгольмского университета Бенгтом Янгфельдтом. Умное, увлекательное и иногда очень печальное повествование о жизни шведской колонии пестрит яркими именами: Альфред Нобель, Сельма Лагерлёф, Свен Хедин, Ларс Магнус Эрикссон… — их жизнь предстает перед нами в новом свете. Книга Янгфельдта многое ставит на свои места после почти векового забвения вклада шведов в строительство имперской столицы.

Издание рассчитано на широкий круг читателей, интересующихся историей взаимоотношений России и Швеции.

---

Среди шведских ремесленников в Ниене имелись, в частности, серебряных дел мастера — впрочем, то была профессия, в которой шведские специалисты прославятся и в Петербурге. Еще одним жившим в Ниене выдающимся шведом был Урбан Ерне, родившийся в 1641 г. в имении государственного дротса (наместника) Габриэля Уксеншерны Скворитс (Копорский лен), где его отец служил пастором. В 1647 г. семья переехала в Ниен, и отец занял должность приходского пастора.

В Ниене юный сын священника был определен в тривиальную школу, где обучался логике, риторике, поэзии, грамматике и музыке. Однако знания сочинений Цицерона, Вергилия и Эзопа на латыни и древнегреческом было недостаточно для человека, желавшего обеспечить себе будущность в этой части света, — ситуация в Ингерманландии требовала также хорошего владения живыми языками, причем не одним. В созданном уже на старости лет труде «Orthographia Svecana» (1716) Урбан Ерне вспоминает, как еще ребенком должен был изучать все четыре языка, на которых говорили в Ниене:

«И с тех пор я больше всего полюбил шведский язык, ибо поскольку в моем Отечестве в те времена были в ходу четыре разных языка, а именно шведский, немецкий, финский и русский, то каждый человек изучал тот язык, в котором был воспитан, и старался достичь в нем совершенства».

Отец руководил приходом до 1654 г. После его кончины Урбан вместе со старшим братом Томасом был отправлен в Дерптский университет, где, однако, пробыли недолго из-за недостатка средств, хотя у них и были бесплатные стол и жилье. Они вернулись в Ниен уже через пару месяцев.

Между тем будущее виделось неопределенным и для Урбана Ерне, и для других жителей города. Несмотря на стремление шведского правительства сделать Ниен открытым стапельным городом под властью шведской короны, торговля так и не приобрела значительных объемов. Важная причина такого положения дел заключалась в том, что город не получил защиты в виде мощной крепости. В относящихся к Ниену и Ниеншанцу официальных письмах то и дело повторяется тема о скверном состоянии укреплений. В 1652 г. генерал-губернатор Ингерманландии и Кексгольмского лена Эрик Стенбок отмечает, что город «не укреплен, а стоит совершенно открытым». Спустя два года его преемник Густав Эвертсон Хурн сетует на то, что состояние крепостей лена находится ниже всякой критики: они настолько разрушены, что «во дворах многих сельских жителей ворота лучше, чем те, какие я нашел у государственных крепостей». Эта запущенность имела роковые последствия: летом 1656 г. город и укрепления штурмовали силами нескольких рот русские; многие жители были убиты, а дома обращены в пепел. Что же до Урбана Ерне, то он отправился в Нарву и затем в Стокгольм, где сделал выдающуюся карьеру как врач и естествоиспытатель.

Хотя уже в сентябре шведы смогли вернуть себе укрепление, неожиданно оставленное русскими войсками, происшествие 1656 г. показало цену беспечности. И стокгольмское правительство, и местные королевские военачальники пообещали населению города, что шанец будет укреплен и на строительные работы пришлют даже финских солдат. Но из этих великих планов опять ничего не вышло: обещанные войска прибыли, однако никаких работ произведено не было, поскольку отсутствовали средства на оплату мастеровым людям…

Принимая во внимание стратегическое значение восточных фортификаций, такая Политика властей кажется необъяснимой. Но небрежение крепостями имело свои очевидные причины. Шведская внешняя политика в военном отношении ориентировалась по преимуществу на юг. Для противостояния возможному неприятелю были обеспечены превосходные стратегические позиции. Завоевание Померании создало предпосылки для удара в сердце Германии и Польши, а также для нападения на Данию по суше; к тому же шведский флот имел в Висмаре опорную базу для операций в датском фарватере.

Восточному фронту подобного внимания не уделялось— граница с Россией по Сестре-реке рассматривалась исключительно с оборонительной точки зрения. Задача состояла в том, чтобы не позволить русским сломать замок, запиравший вход в Неву. Русским, чтобы достичь Балтийского моря, и в самом деле было трудно перепрыгнуть через Ладогу и Чудское озеро, но ведь то же самое в равной степени относилось и к шведам, если бы они решили наступать. К этому добавились трудности со снабжением, которые делали Ингерманландию непригодной в качестве операционной базы при нападении на внутренние районы России. Обеспечение провиантом шведской эскадры в Финском заливе зависело от военно-морских баз Кальмар и Карльскруна, и эскадре каждую осень приходилось возвращаться домой за необходимым продовольствием.

Только один шведский военный высокого ранга осознавал серьезность ситуации — командующий государственными фортификациями Эрик Дальберг. Он раз за разом обращался к Карлу XI, пытаясь привлечь его внимание к жалкому состоянию Ниеншанца. Э. Дальберг передавал королю и письменные описания, и чертежи крепости, а в сентябре 1681 г. лично посетил Ниеншанц. По возвращении в Стокгольм он составил «неоспоримый» отчет, в котором констатировал, что «и городские сооружения, и укрепление в том состоянии, в каком они ныне пребывают, более вредны, нежели полезны». Он продолжает: если Ниен будет «оккупирован русскими», то не только пресечется сообщение между Карелией и Ингерманланди-ей, но и русские смогут «всей своей великой силой войск легко… за краткое время так укрепиться в сей местности между двумя этими значительными реками и наконец (от чего да избавит милостивый Господь) осуществить свое с незапамятных времен испытываемое желание закрепиться на Балтийском море».

Эта бумага произвела определенное впечатление — для Ниеншанца были выделены средства и люди. Но и то, и другое поступило в недостаточных количествах, и в 1695 и 1698 гг. Э. Дальберг снова поднимает вопрос о «маленьком беззащитном шанце». Дальберг исходил из того соображения, что русские не отказались от своих планов и крепость Нотебург едва ли долго продержится. Поэтому генерал-губернатор предлагал королю устроить в Финских шхерах (так называлась местность ближе к устью реки) адмиралтейство с военными кораблями, которые смогли бы защитить шведские позиции на Неве и при необходимости ходить вверх по реке и во внутренние районы России.

В этой ситуации очнулись и другие шведские военные. Генерал-квартирмейстер Карл Магнус Стюарт (впоследствии преемник Дальберга на посту главы фортификационного ведомства) вносил, например, предложение перенести оборонительные сооружения ближе к месту впадения Невы в Балтийское море, на какой-нибудь один из семидесяти болотистых безлюдных островов в ее устье.

Но было поздно. Карл XII бросил все силы на войну в Польше, а шведские войска в Ингерманландии занимали главным образом оборонительные позиции. Король весной 1701 г. выступил с главной армией против польского короля Августа II, и тогда же сложился план шведских наступательных действий в Прибалтийских провинциях. Но все передвижения, едва начавшись, спутались перед лицом угрозы со стороны русской армии, которая весьма усилилась после сокрушительного поражения под Нарвой, понесенного в предыдущем году. Численность шведских войск в Финляндии и Прибалтийских провинциях достигала приблизительно 15 тысяч человек, между тем как русская армия в одной только Ингерманландии была значительно больше.

После того как главное шведское войско было в Лифляндии ослаблено несколькими состоявшимися в 1701–1702 гг. боями, царь Петр ощутил себя достаточно сильным для похода на Нотебург. В сентябре 1702 г. двенадцатитысячная русская армия начала осаду этой крепости, которая и была в следующем месяце взята после двух штурмов. Численность шведского гарнизона едва ли превышала 275 человек, и это кое-что говорит о ее обороноспособности. «…Зело жесток сей орех был, аднака, слава Богу, счасливо разгрызен», — констатировал Петр, намекая на название крепости, сразу же переименованной им в Шлиссельбург.

К замку от Ладоги теперь имелся ключ, и ситуация стала угрожающей. Стюарт осознавал, что для обороны Ингерманландии необходимы скоординированные действия нескольких генералов, но король был недоступен, а сам Стюарт не имел достаточно власти, чтобы повлиять на обстановку. К тому же для отпора русским шведский гарнизон был слишком малочисленным и давно страдал от голода. 23 апреля к Ниеншанцу подошло огромное русское войско под командованием генерал-фельдмаршала Б. П. Шереметева. Сначала были атакованы и заняты так называемые внешние укрепления, которые обороняли полторы сотни человек.

Шереметев разбил лагерь вокруг крепости и города. В ночь на 26 апреля на лодьях от Шлиссельбурга подошла русская артиллерия: 16 мортир и 48 пушек с десятью тысячами бомб. Днем в лагерь прибыл сам царь.

Штурм крепости начался 30 апреля. Ее комендант Юхан Аполлоф имел в своем распоряжении 600 человек против 20 тысяч русских, но на требование капитулировать ответил, что принял от своего короля крепость не для того, чтобы ее сдать, а чтобы защищать.