Дональд Калшед - Травма и душа. Духовно-психологический подход к человеческому развитию и его прерыванию

• Название: Травма и душа. Духовно-психологический подход к человеческому развитию и его прерыванию
• Автор: Дональд Калшед
• Жанр: Психология
• Год: 2015
• ISBN: 978-0-415-68146-9, 978-5-89353-444-3

В основу психотерапии посттравматических расстройств личности Дональд Калшед кладет идею о том, что душа живет между двумя мирами – материальным и духовным, а культура предоставляет личности мифопоэтическую матрицу, помогающую выжить после тяжелой травмы. Анализируя сходства и различия юнгианского и психоаналитического подходов к терапии, автор раскрывает тонкости психологической работы со сновидениями и телесными симптомами людей, переживших ранние травмы. Особое внимание уделяется проработке в терапии диссоциации и саморазрушительных тенденций, специфике переноса/контрпереноса и недостаточной символизации. Для иллюстрации своих выводов автор использует клинический материал и художественные образы, в том числе сказки.

---

Я вспомнил об этом случае здесь, в начале моего повествования, потому что он является хорошей иллюстрацией основной идеи этой книги о важности сохранения в поле зрения двойной перспективы – духовного и материального – в шокирующих ситуациях, подобных описанной в этом примере. Возвращаясь к нашей эскимосской маске «Сказителя» из введения (рисунок 1.1), можно сказать, что такая позиция означает одновременное сосредоточение взгляда, направленного и вовнутрь, и вовне – «бинокулярное» видение. Только оставаясь на такой парадоксальной позиции, мы можем в полной мере получить доступ к таинству, открывающемуся в подобных случаях. Винникотт настаивает на том, что когда ребенок одновременно создал образ материнской груди и обнаружил реальную грудь, то далее возникает «договоренность между нами и ребенком о том, что мы никогда не спрашиваем его: «Ты сам создал или получил это извне?» (Winnicott, 1971: 12). Мы никогда также не спросили бы травмированную девочку из описанного выше случая, «встретила» ли она ангела как фигуру внешнего мира или «создала» его во внутреннем? Такой вопрос был бы насилием над душой, потому что поставил бы под угрозу промежуточное пространство, мифопоэтическую матрицу, где человеческая душа находит посредника, помогающего ей расти и развиваться. Из этой матрицы вырастают все существенные истории, а душе нужна история – резонансный образ – то, что соответствует ее собственной биографии.

Посещения в момент умирания

В следующих примерах приведено описание околосмертного опыта двух детей, когда каждый из них решал вопрос о жизни и смерти в присутствии и при помощи удивительных существ, которые уверили детей, что у них есть выбор относительно жизни в этом мире. В обоих случаях история такого присутствия хранилась ото всех в секрете как личная тайна из опасения, что другие люди их высмеют и посчитают «сумасшедшими». Рассказ другому человеку о том, что с ними произошло, когда они были близки к смерти, сам по себе оказал целительное воздействие на них.

Дженнифер и ангел

Маленькая девочка, которую я называю здесь Дженнифер, стала моей пациенткой, будучи уже взрослой. С большой горечью она вспоминала место на школьной детской площадке, где она сидела в стороне от других детей, когда поняла, что она «разбита». Ей было всего восемь лет. В течение двух лет она подвергалась регулярному сексуальному насилию со стороны сводного старшего брата, который угрожал покалечить ее, если она скажет кому-либо о том, что он с ней делал. Она ощущала себя изменившейся, другой – поврежденной, не в состоянии принимать участие в играх, преступным образом лишенной невинности, сломанной. Мы могли бы сказать, что ее сердце было разбито. Это так и было, но она смогла почувствовать свою печаль из-за этих утрат лишь намного позже, в терапии. А пока она чувствовала себя «плохой», диссоциированной, отвергнутой и чужой в этом мире, который, как ей казалось, другие дети осваивали без труда. Это отчуждение было двойным – от людей во внешнем мире и от себя самой. Если раньше она была «в гармонии» с собой, играла и росла, как обычный ребенок, то после сексуального насилия она была «не в ладах» с собой, «отстраненной» от себя, расщепленной надвое. Одна ее часть наблюдала, упрекала, критиковала и сравнивала ее с другими, а другая была полна стыда, с тревогой пыталась быть как все. Ее сущностная часть, по которой она знала, какая она есть, – самая сердцевина ее личности – скрылась, ушла в такие глубины, что она потеряла контакт с ней. Она упорно преодолевала трудности жизни, проживаемой ей лишь наполовину, но что-то главное теперь в ней отсутствовало, и она не могла понять, что же это было, чего ей не хватало.

Когда Дженнифер выросла и начала терапию со мной, она как-то сказала мне, что когда-то давно потеряла свою душу. Она сообщила, что у нее бывали мимолетные состояния, когда душа возвращалась, если она в одиночестве рисовала в своей студии или бывала одна на природе, но большую часть времени она чувствовала себя лишенной внутренней ценности и была убеждена в своей неполноценности – в собственной «плохости». Она ужасно страдала, и большая часть этих страданий была из-за едкой самокритики и стыда за себя, которые никогда не смягчались, даже если она находила в своем окружении любовь и признание. Как будто душа покинула внутреннее пространство, и ее место занял мрачный глумливый дух, ментальная сущность, которая все отвергала, наполняя ее отчаянием и безнадежностью. Шли годы, и она чувствовала себя все более и более сломленной, все чаще и чаще «неудачницей» по сравнению с другими, обстоятельства ее жизни все чаще вызывали у нее горькую обиду и ощущение себя жертвой. Она выжила, но не жила. «Я должна постоянно придумывать себя, кем я являюсь, – сказала она мне позже, – у меня не получается просто быть такой, какая я есть на самом деле. Как будто я лишена права вести жизнь так, как это «делают» другие люди, у которых такое право есть… я всегда должна быть для кого-то или служить чьим-то целям».

Терапия предоставила ей пространство, в котором она смогла приступить к составлению и изложению своей подлинной истории, и это уже не было ложной историей жертвы-преступницы, наполненной самообвинениями, которую нашептывали ей исподтишка ее внутренние «голоса», или то, что Корриган и Гордон назвали бы «патологический ум-как-объект» (Corrigan, Gordon, 1995). Однако появление подлинной истории сопровождалось сильным сопротивлением Дженнифер из-за чувства горя, которое стало овладевать ей по мере того, как она позволяла себе чувствовать сострадание к той беспомощной и растерянной маленькой девочке, которой она была, когда началось сексуальное насилие над ней. Одно из воспоминаний, которое укрепило ее сострадание к самой себе, было связано с «посещением». Ей было 7 лет, когда она ощутила «присутствие света»; она понимала его как присутствие ангела, представляющего позитивную, интегрирующую сторону духовного мира, и как силу, поддерживающую ее волю к жизни.

Она была при смерти и лежала на каталке в шумном зале реанимации в больнице. У нее был разрыв кишечника после насильственного полового акта, совершенного сводным братом. Вдруг она услышала фразу, брошенную одной из реанимационных медсестер: «Особо не старайся, ей все равно не выкарабкаться». Она вспомнила, как теряла сознание, через силу вдыхая сладкий запах эфира, как обещала себе, что будет жить вопреки им и докажет, что они неправы. Потом она очнулась в узком коридоре больницы и ощутила, что знакомая боль, сопровождавшая ее так долго, сменилась тупой болью от плотных бинтов. Она спрашивала себя, знает ли кто-нибудь, что она находится здесь и еще жива, несмотря на их прогноз. Наконец ее переместили в палату, где находился еще один ребенок. Лежа на спине, она осмотрелась и увидела, что этот другой красивый и белокурый ребенок сидит на кровати и рисует что-то мелками из коробки, похожей на ту, которой она пользовалась в школе. Именно тогда у нее появилась мысль, что, возможно, есть еще причины продолжить борьбу. Она прикрыла глаза, но образ больших и ярких цветных мелков остался с ней, побуждая рисовать. «Можно мне порисовать? – спросила она. – Я хочу раскрашивать». Ее настойчивость впечатлила медсестер, они разрешили ей попробовать. Она стала их «маленьким чудом» и «чудесным исцелением». Но ее восстановление на этом не закончилось.

Несколько месяцев спустя в жутко холодный зимний день она была одна в мрачном пространстве вне времени, изолированная от окружающего мира лихорадкой и болью из-за рецидива перитонита. Она лежала в постели, то засыпая, то просыпаясь, зная, что с ней все не так, как надо, что ей все хуже вопреки заверениям окружающих, что она выздоравливает. Она была наедине с этой тайной. Сбоку лежало то, что осталось от Рождества, которое прошло без нее. Это была жестяная коробка с акварелью. Ей едва хватало сил держать в руках свое сокровище, но она провела утомительный день, изучая каждый цвет. Каждый из них был подобен прекрасной жемчужине, полной возможностей даже теперь, когда жизнь ее угасала. Она подумала: «Зачем это мне теперь?».

Рядом с ней, справа, появился ангел, испускающий мягкое бело-желтое сияние. Ни мужчина, ни женщина, он был одновременно и жутким, и замечательным, и каким-то удивительно знакомым. Без лишних слов, спокойно и заботливо эфирный посланник заявил: «Тебе не нужно продолжать все это; все будет хорошо, если ты уйдешь сейчас». Он сделал паузу и продолжил: «Если решишь остаться, будет нелегко».

Дженнифер помнит, что в тот момент было так заманчиво уйти и так легко: для этого нужно было всего лишь не звать никого на помощь. Но пока она мучительно размышляла, взгляд ее скользил по коробке акварели и остановился на ярко-красном цвете (роза марена). На нее нахлынула тоска. «Я должна использовать этот цвет, – подумала она. – Как я могу уйти и не порисовать им? Я должна остаться, чтобы рисовать – использовать эти краски». Не осмеливаясь взглянуть прямо в сторону ангельского сияния, она сказала своему посетителю, что знает, что должна остаться в живых.