Франк Туохи - На живца

• Название: На живца
• Автор: Франк Туохи
• Жанр: Проза

---

В большой нарядной коробке оказалось всего лишь несколько конфет. Пока Эндрю рылся в хрустящих гофрированных пустых бумажках, старик сказал ему:

- Надеюсь, ты должным образом выразил миссис Певерилл благодарность. Это честь для такого мальчика, как ты, большая честь.

- Да, я сказал ей спасибо.

- Не рассчитывай приезжать сюда часто. Об этом не может быть и речи. С Джерими обстоит иначе. Он это понимает.

Эндрю кивнул. Когда имеешь дело со взрослыми, только и жди, что они выкинут какую-нибудь дикость. Правда, майор Певерилл не совсем походил на взрослого, скорее - на переростка, который до старости засиделся в школьниках.

Он положил Эндрю руку на плечо и, крепко разминая его, сказал с насмешкой в голосе:

- Тебе очень повезло, что ты учишься в Чолгроув-парке. Раньше это была одна из лучших частных школ в стране.

- Да, так оно и есть.

- Ну, предположим, так было. Для людей такого круга, как твои родители, она должна быть дороговата.

Эндрю повторил слова, которые, понизив голос, столько раз многозначительно и непонятно произносили в его присутствии:

- Я принят на особых условиях.

У старика вырвался сухой смешок.

- Боже ты мой, он сам в этом признается! Сам признается, пащенок этакий.

- Что это он? - спросил Эндрю, когда они наконец вырвались на волю.

Джерими поддал ногой камень, и он полетел через дорогу.

- А-а, он тронутый. По крайней мере все так говорят. Давай лучше есть конфеты.

Эндрю осмотрел свою шоколадку: она была покрыта зеленоватым налетом. Он откусил, и кислый вкус плесени распространился у него во рту. Он сплюнул и стал отхаркиваться. Джерими тоже. Мальчики переглянулись и, словно по команде, разразились громкими стонами - кончилось тем, что оба покатились со смеху и принялись бодаться, поминутно валясь на траву.

Обессилев, они выпрямились и подняли головы. За зеркальным окном зимнего сада стоял майор Певерилл, плотно прижимаясь лицом к стеклу и расплющив кончик носа в бледный пятачок.

- Может, зайти извиниться?

- Нет, поехали домой. Он роли не играет.

Когда они выводили велосипеды, Эндрю спросил:

- Он что, Роинин дядя?

- Вроде как. Не настоящий. Она у них приемыш. Поженились, когда уже поздно было иметь детей.

- Кто?

- Родители. В смысле, что они ей - не родители. Дочь миссис Певерилл. В общем, сам понимаешь.

Эндрю был не очень уверен, что понимает, но, видно, здесь было такое, о чем у взрослых не принято говорить вслух, - вроде затянувшегося отсутствия его отца и постоянного присутствия в доме полковника авиации Уира, друга матери.

- Откуда ты знаешь про Роину?

- Об этом няни всегда судачили на детских праздниках.

Обоим стало неловко от этого разговора. Признавать, что ты когда-то был маленький, считалось постыдным. Когда у кого-нибудь в школе обнаруживался младший брат или, не приведи господи, сестра, человек краснел и отпирался. Какой взыскательный Судия положил быть по сему, никто не ведал. Но только приговор его, как убедился Эндрю, не терял силы даже в сновидениях.

3

На свободном ходу он проехал по поселку, по мосту над мутной речушкой, в которой он с десяти лет удил рыбу. У переезда через железную дорогу на огромном щите красовалась реклама: "БОВРИЛ [говяжья паста для бульона и бутербродов] - лучшее средство, когда сосет под ложечкой".

Их дом стоял недалеко от станции: кирпичный, красный, с названием "Брейсайд", выведенным на окошке с веерообразным переплетом над парадной дверью. Соседние дома назывались: "Эмблсайд" и "Глен-Ломонд". В гостиной каждого дома стояло пианино, но играть по-настоящему умела только его мать, и в летнее время, когда окна были открыты, он, приближаясь к трем домам, всегда мог отличить, она ли это играет. И по тому, какая это вещь, - определить, что происходит в доме: если нехитрая пьеска, которую, сбиваясь, одолевает ученик, или отрывистые аккорды и гаммы - значит, она дает урок, если Шопен или Шуман - играет для себя, а каскады легкой музыки означали, что у нее в гостях полковник Уир.

Она легко загоралась и увлекалась, его мать, - причиной бурных восторгов могло стать новое знакомство, письмо от старой подруги, очередной роман, взятый в библиотеке, заложенный замшевой закладкой и лежащий в гостиной на индийском столике с бронзовой столешницей. Мать для него была прикосновением нежной кожи, живым теплом, запахом сладкого пирога. Впрочем, с недавних пор Эндрю стал приучать себя глядеть на нее со стороны, как на чужую. Тогда он видел рыжеватую маленькую блондинку со склонностью к полноте и мягким румянцем, которая с большим выражением играет пьесу любимого своего Билли Мейерла: в углу рта - сигарета, кольца положены на край пианино, пухлые маленькие руки округло и дробно склевывают звуки с клавиш, рассыпая их блестящими каскадами, а на диванчике, усердно выскребая из трубки остатки табаку, сидит Годфри Уир.

Играя на рояле, она не слышала стрекот велосипеда, когда Эндрю катил его к заднему крыльцу по шлаковой дорожке. В сарайчике у черного хода, где он держал свое имущество, стояли еще два сундука, не жестяные - те отец забрал с собой в Египет, - а дорожный сундук матери и другой - старый, с горбатой крышкой, запертый на ключ. В нем, помимо прочего, хранилась снасть для морской рыбной ловли, купленная года четыре тому назад, когда они удили сайду в Девоне.

После ужина он попросит, чтобы мать открыла этот сундук. В него сложены отцовские вещи, от которых словно бы исходит зловещая сила. Всякий раз, когда он думал о них, у него, как сказано в рекламе "Боврила", начинало сосать под ложечкой и вспоминался тот день, когда мать тихим, горестным голосом сказала ему, что отец уехал в отпуск на Кипр с какой-то гречанкой. Потом он раза два слышал, как она плачет в другой комнате.

Взяв рыболовную сумку, он пошел на кухню. Слышно было, как за тонкой стеной, содрогаясь, гремит пианино. Эндрю открыл сумку, и в лицо ему пахнуло волнующим запахом рыбьей слизи и мокрой резины. Он вынул свой улов, вывернул сумку наизнанку и подставил под струю воды из крана. Уснув, два окуня выглядели менее привлекательно: колючие плавники прижаты к туловищу, темные полоски потускнели. Он достал ржавый кухонный нож, вспорол им брюхо, от анальной дырочки до головы, и вытащил внутренности. Его больше не мутило при этом - доказательство, что можно приучить себя к чему угодно, если, скажем, пойти в ветеринары или врачи. Эндрю промыл выпотрошенных рыб, натер их солью и на белой тарелке положил в холодный шкаф: наутро он их съест за завтраком. Когда музыка смолкла, он вошел в гостиную.

- А, вот и он! Ты давно дома? Поди-ка поцелуй маму.

Годфри Уир был в форме, но вид имел довольно неказистый. Китель топорщился на его большом заду, топорщились волосы на затылке, где их безжалостно обкорнали.

- Эндрю! Привет, старик.

- Здравствуйте. - Как обращаться к Годфри Уиру, Эндрю не знал. Если бы понадобилось окликнуть его на улице, пришлось бы крикнуть: "Эй, послушайте!"

- Ну, наудил что-нибудь? Он ездил в имение Певериллов, Брэксби-парк.

- Озеро там классное. Я поймал трех окуней и поделился с Джерими: он поймал одного. А один человек, с которым мы встретились, говорит, что в озере живет громадная щука. - Ему показалось неудобным признаться, что он пил чай у Певериллов.

За ужином он спросил:

- Можно, я открою большой сундук в сарае?

Мать заволновалась.

- Зачем тебе? Это же не твои вещи.

Он ответил с полным ртом:

- Там морская снасть. Подойдет для щуки.

Мать сказала:

- Я думаю, мы это лучше обсудим в другой раз. Хотите еще ветчины, Годфри?

- Мне нужно. Сегодня нужно, после ужина.

- Помолчи. - Она дрожала, явно негодуя на него.

Годфри Уир перехватил его взгляд и подмигнул. Подлизывается, с презрением подумал Эндрю, а ведь понятия не имеет, о чем спор.

4

На второй день они ничего не поймали. Стало намного жарче; над кувшинками, делая внезапные повороты, парили стрекозы. Ближе к середине дня Джерими объявил, что сегодня ему нужно раньше быть дома, потому что к чаю приедут родственники. Эндрю приуныл, чуя подвох, гадая, правда это или отговорка, предвещающая начало конца. Он решил остаться.

Вооружась удочкой потоньше, он удил с мостков. Вокруг, отражая по-летнему тучную листву, темнела вода. Пара стрекоз, кружась в брачном танце, опустилась на его поплавок.

Но вот за привычной сумятицей звуков он услышал, что кто-то приближается издалека сквозь подлесок: треск веток, тяжелые шаги, а потом и шумное дыхание. Первым его побуждением было спрятаться и посмотреть, что будет, но он устоял; шаги между тем захрустели совсем близко, по палым листьям, по валежнику.

На дорожку к мосткам вышла девочка. Ее лицо пылало темным румянцем, обрывки зелени запутались в длинных косах.

- Я шла напрямик. Думала, не успею.

- Ты что, сбежала?

Для него такой поступок был бы вполне в порядке вещей. Ученики из школ-интернатов сбегали сплошь да рядом, хотя в Чолгроув-парке, который славился своей дисциплиной, это случалось редко.