Кеннет Славенски - Дж.Д. Сэлинджер. Идя через рожь

• Название: Дж.Д. Сэлинджер. Идя через рожь
• Автор: Кеннет Славенски
• Издательство: КоЛибри : Азбука-Аттикус
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-389-03795-3

Автор культового романа «Над пропастью во ржи» (1951) Дж. Д.Сэлинджер вот уже шесть десятилетий сохраняет статус одной из самых загадочных фигур мировой литературы. Он считался пророком поколения хиппи, и в наши дни его книги являются одними из наиболее часто цитируемых и успешно продающихся. «Над пропастью…» может всерьез поспорить по совокупным тиражам с Библией, «Унесенными ветром» и произведениями Джоан Роулинг.

Сам же писатель не придавал ни малейшего значения своему феноменальному успеху и всегда оставался отстраненным и недосягаемым. Последние полвека своей жизни он провел в затворничестве, прячась от чужих глаз, пресекая любые попытки ворошить его прошлое и настоящее и продолжая работать над новыми текстами, которых никто пока так и не увидел.

Все это время поклонники сэлинджеровского таланта мучились вопросом, сколько еще бесценных шедевров лежит в столе у гения и когда они будут опубликованы. Смерть Сэлинджера придала этим ожиданиям еще большую остроту, а вроде бы появившаяся информация содержала исключительно противоречивые догадки и гипотезы. И только Кеннет Славенски, по крупицам собрав огромный материал, сумел слегка приподнять завесу тайны, окружавшей жизнь и творчество Великого Отшельника.

---

Маленькая девочка носит имя Сибилла, отсылающее к поэме Элиота, но фамилия у нее при этом Карпентер (Плотник), а в ней самой есть что-то от «Агнца» из стихотворения Уильяма Блейка. Все время, что он проводит с ней на пляже и в море, Симор взвешивает соотношение добра и зла в человеческой природе в надежде обрести упование, а то и избавление от тяжкого груза пережитого.

Сибилла в восторге от рассказа Симора и даже притворяется, будто видела рыбку-бананку, но Симор тащит ее к берегу и напоследок целует в пятку, как бы благословляя на путь, свободный от зла и страдания, так непохожий на его собственный. Странный поступок пугает девочку, и она убегает «без малейшего сожаления». На этом взятая Симором пауза заканчивается — он сделал окончательный вывод об устройстве человека и окружающего мира.

Поднявшись в номер, он застал там Мюриель, которая «спала на одной из двух кроватей». Так она «проспала» всю боль, все чаяния и прозрения Симора, как «проспал» их мир, несмотря на заложенную в нем способность к состраданию. Симор больше не видит в Мюриель женщины, на которой когда-то женился — в финальной сцене он не называет ее по имени, а только «молодой женщиной».

Симор открывает чемодан, «достает из-под груды рубашек и трусов трофейный пистолет». Не желая дольше задерживаться в мире, где накопление боли и зла так же неизбежно, как неизбежно старение для запертой в бутылке Сивиллы, Симор пускает себе пулю в висок.

За 1947 год, в течение которого Сэлинджер беспрестанно правил текст «Рыбки-бананки», в его жизни произошло много перемен. Так, квартира в тарритаунском гараже со временем стала казаться Сэлинджеру неудобной, и к зиме он перебрался к Стэмфорд, штат Коннектикут. Арендованная там студия располагалась не в гараже, а в перестроенном амбаре. В числе главных достоинств своей новой квартиры Сэлинджер называл «уютный камин, прекрасные парки вокруг и всю тишину, какая только есть в мире».

Кроме того, 1947-й стал последним годом романа с глянцевыми журналами, который завязался у Сэлинджера еще н 1941 году. Сближение с «Нью-Йоркером» он воспринимал как начало принципиально нового этапа своей писательской карьеры и поэтому уже не так спокойно мирился с манерой глянца по своему усмотрению менять названия его произведений. В то же время, уверенный в собственных силах, теперь он мог позволить себе проявления великодушия. Так, 10 апреля он через Дороти Олдинг передал Бернетту разрешение переиздать опубликованный им в 1942 году рассказ «Затянувшийся дебют Лоис Тэггетт».

В мае в «Мадемуазель» был напечатан рассказ «Девчонка без попки в проклятом сорок первом». Сэлинджер отказался писать традиционный для журнала краткий автобиографический очерк. Редакция обыграла его отказ в рекламной аннотации: «Дж. Д. Сэлинджер не вериг колонкам «От автора». Но на словах он передал, что пишет не переставая с восьми лет, что воевал в Четвертой дивизии и что его герои почти всегда очень молоды — как и герои рассказа, начинающегося на странице 222».

Тем временем у Сэлинджера находились в работе последние два рассказа, увидевшие свет в глянцевых изданиях. Их авторские названия «Вена, Вена» и «Игла на заезженной пластинке» при публикации были изменены соответственно на «Знакомую девчонку» и «Грустный мотив». На первый взгляд эти два рассказа ничем между собой не связаны. Однако при ближайшем рассмотрении становится ясно, что они оба достаточно пессимистичны и в равной мере отражают мрачный взгляд на мир, свойственный Сэлинджеру в первые послевоенные годы. Центральные персонажи обоих рассказов воплощают собой чистоту юности, а в финале становятся жертвой всеобщего безразличия.

Рассказ «Знакомая девчонка» во многом автобиографичен. Повествование в нем ведется от лица молодого человека по имени Джон. После исключения из колледжа отец посылает его в Европу изучать языки и приобщаться к делам семейной фирмы. В Вене Джон снимает квартиру в недорогом районе, в котором нетрудно узнать еврейский квартал, и влюбляется в соседку — шестнадцатилетнюю еврейскую девушку по имени Леа. С первого взгляда он был потрясен чистотой и совершенством ее красоты.

Через пять месяцев Джон должен уезжать в Париж, а потом в Нью-Йорк. Потом начинается война. Отвоевав в контрразведке, Джон приезжает в Вену в надежде разыскать девушку. После бесплодных поисков он узнает от человека, знавшего ее семью, что и Леа, и ее родители были отправлены нацистами в концлагерь Бухенвальд и там уничтожены.

Джон едет к дому, где до войны жили он сам и Леа с семьей, и обнаруживает, что теперь там расквартированы американские офицеры. В холле сидит сержант и чистит ногти. Джон просит у него разрешения подняться в свою бывшую квартиру. И отпет на вопрос сержанта, что он, мол, там забыл, Джон в нескольких словах рассказывает о Леа и ее участи. «Ее с семьей сожгли в крематории, насколько я знаю», — говорит он. «Ишь ты! Еврейка, что ли?» — равнодушно роняет сержант и пропускает Джона наверх, не потому, что проникся сочувствием, а потому, что ему на все плевать. В своей бывшей квартире, Джон не находит никаких следов прошлого. Внизу он благодарит сержанта, а тот интересуется, не знает ли Джон случайно, как правильно хранить шампанское.

Этот самый сержант вызывает у читателя отвращение. Не то чтобы он был непосредственно виноват в гибели Леа и ее семьи. Но косвенная вина лежит и на нем тоже — только равнодушие его и ему подобных сделало возможным холокост. В этой связи образ Леа представляет не только романтический интерес. Она, с одной стороны, символизирует хрупкую краппу жизни, сокрушенную Второй мировой войной. С другой стороны, через нее Сэлинджер затрагивает тему равнодушия — того, как оно творит жестокости или попустительствует им.

Действие рассказа «Грустный мотив» происходит далеко от Европы, в самом сердце американского Юга, но тематически он очень близок «Знакомой девчонке». В нем рассказывается история негритянской джазовой певицы Лиды-Луизы — так, как ее увидели двое детей, Радфорд и Пегги. На пикнике у Лиды-Луизы случается приступ аппендицита, но из-за цвета кожи ее не берут ни в одну больницу, и она умирает на заднем сиденье машины.

Прообразом Лиды-Луизы Сэлинджеру послужила великая джазовая певица Бесси Смит. В 1937 году она попала в автомобильную аварию и погибла от потери крови, потому что в ближайшей больнице отказались ее принять. Героине «Грустного мотива» отказываются помочь не в одной, а в нескольких больницах. Выставляя ее за дверь — и тем самым фактически вынося смертный приговор, — медики оправдываются одним и тем же: «Очень сожалею, но правила в нашей больнице не допускают приема пациентов-негров» При этом Сэлинджер специально оговаривает, что «Грустный мотив» — «ни на кого и ни на что не хула. А просто небольшой рассказ о домашнем яблочном пироге, о пиве со льда, о команде «Бруклинские Ловкачи», о телевизионных программах «Люкс» — словом, о том, во имя чего мы сражались. Да это и так ясно, сами увидите».

Сэлинджер обращает внимание читателя на бесчеловечные установления современного общества и тут же вопрошает: за то ли сражались и умирали американские солдаты? Тем самым он предлагает соотечественникам сначала взглянуть на себя, а уже потом осуждать жестокость других народов. В «Грустном мотиве» Сэлинджер довершает тему холокоста, начатую в «Знакомой девчонке», — на сей раз холокост творится у него на родине.

Словно бы в ознаменование профессионального роста Сэлинджера в декабре 1947 года повесть «Опрокинутый лес» была опубликована в специальном номере журнала «Космополитен». Всего через месяц должен был появиться в печати рассказ «Хорошо ловится рыбка-бананка», который, как считал Сэлинджер, по всем статьям превосходил более раннюю повесть. Он уже едва ли не стеснялся этой вещи и поэтому не хотел, чтобы ее сравнивали с «Рыбкой-бананкой». После того как он целый год проработал в личном контакте с такими редакторами, как Максуэлл и Лобрано, и научился шлифовать свои произведения, повесть казалась ему сырой и незрелой.

«Космополитен», однако, подал публикацию «Опрокинутого леса» как сенсацию, объявив при этом романом. Тексту Сэлинджера был предпослан рекламный анонс: «Сказать, что этот небольшой роман не похож ни на что, прежде печатавшееся у нас в журнале, значит, не сказать ничего. Мы не откроем вам, о чем этот роман. Мы лишь позволим себе пообещать, что он окажется самым необычным произведением из прочитанных вами за долгое время — самым необычным и самым захватывающим».

Читательского успеха «Опрокинутый лес» не снискал. Те из читателей «Космополитена», что одолели повесть до конца, еще могли найти ее необычной, но вряд ли кому-то она показалась захватывающей. Большинство же было просто возмущено тем, что редакция подсунула им натуральную головоломку. Как рассказывает А. Э. Хотчнер, какое-то время проработавший в «Космополитене», главный редактор «был засыпан письмами недовольных и отныне решил печатать только вещи со связным и понятным сюжетом».