Алексей Азаров - Дело государственной важности

• Название: Дело государственной важности
• Автор: Алексей Азаров
• Издательство: Издательство политической литературы
• Жанр: История
• Год: 1978

Пройдут века, но в благодарной памяти потомков навсегда останутся подвиги людей, которые вели беспримерную, самоотверженную борьбу со злейшим врагом человечества — германским фашизмом. Главная тяжесть этой борьбы легла на плечи СССР, многонационального советского народа, его доблестных Вооруженных Сил, наголову разгромивших нацистскую Германию и ее сателлитов.

Бойцам антифашистского фронта посвящена эта книга, в образах ее главных героев обобщены типические черты и подлинные биографии многих антифашистов, павших в неравной борьбе.

---

— Да-да, — сказал Шверинг невпопад. — Приезжайте поскорее, дорогая.

Поскорее? Она и сама хотела того же. Но что поделать, о Берлине сейчас, в новой и непонятной еще обстановке, лучше было забыть…

Эльзе давно не видела мать и сводного брата. Мать хворала, звала в письмах навестить, хоть ненадолго. Эльзе прочитывала письма и рвала. «Нельзя, — говорила она себе. — Так лучше для нее… в случае чего…»

Сама она давно уже примирилась с мыслью, что разлука с родными — единственный доступный ей способ отвратить беду от близких и дорогих людей. Никаких встреч. Если ей придется погибнуть, мать и брат, не заподозренные гестапо, останутся жить…

— До свидания, Адольф.

Фон Шверинг неловко приподнял шляпу. Волосы у него были совсем седые.

— Прощайте, дорогая.

Таким он и запомнился Эльзе: седой, со шляпой в тонкой руке. Он стоял на перроне долго и все махал, махал, махал…

В Дрездене текучка захватила Эльзе, отодвинула воспоминания. Она исправно составляла рекламные проспекты, подписывала контракты с художниками, помогала концерну делать деньги. Повседневное вращение служебного «беличьего» колеса требовало немало сил, и физическая усталость приглушила в памяти не только остроту разлуки, но и тревогу, связанную с тем днем, когда вдруг не сработал новый «почтовый ящик». Это случилось примерно за неделю до отъезда из Берлина, и Эльзе, подстегиваемая сроками, рискнула пойти на крайний шаг — воспользовалась «аварийным» адресом. Через него она отправила сообщение, что радист, сидящий в конце цепочки, вероятно, провален, добавив при этом, что сами они— Эльзе и Шверинг — непосредственной опасности как будто не подвергаются и просят лишь об одном — срочно наладить новую цепочку.

Товарищи, организовавшие отправку сообщения, предупредили: связь у них односторонняя, и рассчитывать на ответ не приходится. Кроме того, они попросили — и были с точки зрения конспирации полностью правы! — постараться впредь не использовать их канал, единственный, донельзя перегруженный. «Это опасно!» — сказали ей. Эльзе кивнула, соглашаясь: «Да. Я понимаю. Спасибо за помощь».

Остаток недели Эльзе провела, теша себя слабой надеждой, что те, кому она отправила сообщение, успеют прислать курьера. А с ним — все для связи. Но никто не пришел…

Связь!

Дни шли за днями, а ее все не было. Эльзе, войдя в ритм работы концерна и расставшись с возникшим было на первых порах и все подавившим чувством новизны, с нарастающим беспокойством ждала прихода. Чьего? Посланца товарищей или… гестапо? «А что, если радист действительно арестован и заговорил? Ведь так может быть?» В глубине души Эльзе еще надеялась, что радист уцелел и перебои в цепочке вызваны другими причинами: чья-нибудь болезнь, путаница в паролях, смена адресов… И как же счастлива была она, узнав в конечном счете, что оказалась права! Курьер, в тщетном ожидании которого прошли несколько недель, наконец прибыл и известил, что с Куртом — радистом — лично все в порядке. Но специалисты службы имперской безопасности запеленговали передатчик, и Курту пришлось уйти в глубокое подполье, прервав контакты. «А рация?» — спросила Эльзе. Курьер сокрушенно покачал головой, но тут же, опередив новый вопрос, сказал, что в принципе потеря передатчика не худшая из бед, удалось достать и передать Курту другую рацию, которой Эльзе может пользоваться. Курьер назвал цифровой пароль для связи — пятизначную комбинацию. Эльзе уже почувствовала себя на седьмом небе от радости, когда курьер, угрюмо отведя глаза, прибавил, что пароль может оказаться не совсем точным.

«Не совсем точным? Что это значит? Говори!»

«Понимаешь, — сказал он смущенно. — Так случилось, что бумажку с текстом пришлось уничтожить. Там было не только это… Сотни цифр. Понимаешь?.. Мне кажется, я что-то перепутал. Проклятая память!»

«Но ведь Курт выставит меня за дверь!» — сказала Эльзе.

«Рискни. А вдруг?»

Но «вдруг» не случилось. Цифровой пароль не сработал.

Оставалось одно — ждать, что рано или поздно пришлют нового курьера, а с ним появится и связь. В крайнем случае можно было попытаться устроиться в пресс-отдел ОКВ, добиться направления в войска, выждать подходящий случай и перейти линию фронта. А потом вернуться и все продолжить…

Идея с переходом все прочнее и прочнее овладевала Эльзе.

Шверинг не догадывался пи о чем. Ни об отсутствии связи, ни о проекте. «Так для него будет спокойнее», — считала Штилле.

Продумав план, она отправила рапорт на Бендлерштрассе, в отдел военной печати. Ответ пришел нескоро и содержал отказ. Армия не нуждалась в услугах фрейлейн Штилле. В заключение ее благодарили за патриотический порыв и заверяли, что услуги, оказываемые ею в тылу, сами по себе являются взносом в победоносное дело третьего рейха.

Отказ подписал майор от имени и по поручению начальника отдела.

Составлен же он был не на Бендлерштрассе, а в кабинете Штрюбнинга в гестапо. Здесь, на Принц-Альбрехтштрассе, уже несколько дней с пристальным вниманием изучали досье Эльзе Штилле, извлеченное из архива. Папочка была тонкой. Надпись на крышке, выведенная Штрюбнингом когда-то, выцвела. Но гриф «Дело государственной важности», удостоверявший, что папка не может быть уничтожена даже после смерти лица, на которое заведено дело, — этот гриф, оттиснутый готическими литерами, был как новенький.

5

12 сентября 1942 года Эльзе Штилле арестовали.

Арест был произведен дома, вечером. Обыск длился около двух часов, но ничего не дал. Гестаповцы разрешили ей взять с собой зубную щетку, мыло, книги по выбору и некоторые мелочи. Держались они довольно вежливо и на протесты заявили, что вполне возможно произошло какое-то недоразумение и фрейлейн не следует волноваться. Все разъяснится само собой, когда ее доставят на Принц-Альбрехтштрассе.

— Но в чем меня обвиняют? — спросила Эльзе у гауптштурмфюрера, возглавлявшего группу. — Могу я ознакомиться с документами? Где постановление обер-президента сената?[14]

Гауптштурмфюрер терпеливо выслушал ее, сказал:

— Арест произведен согласно имперскому декрету «О защите народа и государства». Очевидно, вам будет предъявлено обвинение в пособничестве врагу. Это все, что я могу сообщить.

Поведение его успокаивало: если б у гестапо были серьезные улики, гауптштурмфюрер держался иначе. Так подумала Эльзе дома, и мысль эта укрепилась в машине: ее хотя и посадили между двумя конвоирами, но не мешали поворачиваться, говорить, смотреть в окно. В канцелярии гестапо у нее отобрали сумочку, косынку, но все остальное оставили. Криминаль-секретарь вызвал конвой, сказал, что сейчас ее отведут в камеру, а утром пригласят на допрос.

Он, как и гауптштурмфюрер, был вежлив. Тщательно переписал содержимое сумочки, дал Эльзе ознакомиться с протоколом изъятия. Вручил листок с тюремными правилами и порекомендовал изучить их немедленно, дабы не навлечь на себя неприятностей из-за нарушения режима.

«Пожалуй, действительно не все еще плохо», — подумала Штилле, идя из канцелярии по переходам, ведущим вниз.

Заспанный унтершарфюрер, дежуривший у двери в подвал, наколол на настольное шильце контрольный листок. Открыл решетчатую дверь. Тюремный вахтман, тоже заспанный, сердито бурча под нос, выдал ей кружку и жестяную миску. Все было обыденно и не страшно. Разве что скрежетал по нервам пронзительный скрип замков и лязг решетки.

Конвоиры повели Эльзе в глубь слабо освещенного коридора. По обе стороны были железные двери, окрашенные в зеленый цвет; навесные замки и щеколды густо лоснились смазкой. Под потолком и над каждой из дверей, забранные сетками, желтели запыленные лампочки.

За первым поворотом конвоиры остановили Эльзе и молча набросились на нее. Они били сосредоточенно, деловито. Эльзе пыталась прикрыть лицо рукой с книгой, закричала, удар сапогом в живот заставил ее согнуться, выронить вещи…

В пустой камере Эльзе били снова. К конвоирам присоединились надзиратели. Били сапогами в лицо, лежащую. Поднимали, бросали спиной на пол. Снова поднимали и бросали. Кричать она уже не могла. Только стонала.

Потом ее подняли и повели в туалетную. Сказали, чтобы вымылась и привела себя в порядок. Вода была ледяная, и Эльзе подставила лицо под струю. Боль усилилась, стала острой, потом схлынула, притихла.

Один из надзирателей, только что раздиравший ей рот ключами, держал полотенце. Помог Эльзе вытереть лицо. Его обязанности, очевидно, делились на две части, и он не смешивал их: сейчас, когда избиение кончилось, он должен был позаботиться, чтобы заключенная выглядела прилично в допросной у следователя. И он делал все, что полагалось в таких случаях.

Из туалетной Эльзе отвели в допросную.

Она была здесь же, внизу: комната без окон, залитая светом двух рефлекторов. В тени оставался только стол, за которым сидел серый, расплывшийся в очертаниях человек без лица.