Карел Чапек-Ход - Чешские юмористические повести. Первая половина XX века

• Название: Чешские юмористические повести. Первая половина XX века
• Автор: Карел Чапек-Ход
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Юмористическая проза
• Год: 1978

В книгу вошли произведения известных чешских писателей Я. Гашека, В. Ванчуры, К. Полачека, Э. Басса, Я. Йона, К. М. Чапека-Хода, созданные в первой половине XX века. Ряд повестей уже издавался в переводе на русский язык, некоторые («Дар святого Флориана» К. М. Чапека-Хода, «Гедвика и Людвик» К. Полачека, «Lotos non plus ultra» Я. Йона) публикуются впервые.

---

Дорогие мои! Растрескавшиеся пятки — непреодолимое препятствие для подобного общественного возвышения. Про них-то обязательно и шепнут на ухо пану учителю во время провинциального бала, как раз в тот момент, когда он следит за хореографическими успехами кружащейся в кадрили избранницы своего сердца, до сих пор еще не услышавшей от него признания, следит, весь пылая и пожирая ее очами, готовыми выскочить из орбит,— и вот такое замечание способно погубить едва зародившееся чувство:

— Хм, куда вы смотрите, коллега, ведь у нее растрескавшиеся пятки!

Растрескавшиеся пятки — увы — неопровержимое доказательство причастности к той самой низменной работе, за которой мы и застали сейчас Баруш. И что интересно: даже те из ученых мужей, пекущихся о воспитании нашей молодежи «среднего возраста», кто сам пришел в науку «от сохи», в этом вопросе ничуть не снисходительнее остальных.

Автор сих строк знает городишко, где открытие средней школы имело весьма характерные последствия. Как и в большинстве других местечек нашей изобильной отчизны, горожане и тут по преимуществу занимаются крестьянским трудом, а их дочки вместе с мамашами безропотно выполняют выпавшие на их долю обязанности,— согласно словам старой песни, древнее происхождение которой, впрочем, многими оспаривается: «Мужья пашут, жены шьют портища».

Однако, помимо «шитья портищ», они участвуют и во всех полевых работах, причем от деревенских девчат отличаются лишь тем, что делают сие в обуви. Разумеется, это не мешает им по воскресеньям пользоваться своими общественными привилегиями — шляпками, зонтиками, перчатками и тому подобными аксессуарами городских барышень. И что же? Стоило объявиться в упомянутом городишке членам педагогического состава новой средней школы, как ни одна из местных красоток уже ни за что на свете не соглашалась пройти по городу с граблями, а тем более с вилами на плече. Не подумайте, будто они объявили забастовку или поручали кому-нибудь другому носить на поле эти орудия труда! Просто с той поры они волокли их за собой по мостовым городка и, только выйдя подальше в поле, возвращались к старому, испытанному методу. Стремясь держать вилы подальше от себя, они демонстрировали пренебрежение к земледельческим работам. И хоть выглядело это весьма комично, им казалось, что так они успешнее охраняют свою репутацию.

Пока мы ведем этот неторопливый рассказ, Баруш давно сбегала в чулан на чердаке и, обнаружив там старые сапожки, поспешно их обула, после чего вернулась к прерванному занятию.

Тем самым она непроизвольно выдала, что творится у нее на душе, вернее — уже сотворилось. По отношению к Тонику была совершена явная измена.

От вашего внимания, уважаемые читатели, надеюсь, не ускользнули тонкие психологические оттенки. Поначалу Баруш только разглядывала свои пятки с невысказанным вопросом: «А почему бы и нет?», но, обув старые сапожки, она как бы высказала это вслух! Ибо на возражение, которое могло бы воспоследовать от лиц, посвященных в суть дела,— что, мол, и деревянные башмаки прекрасно сослужили бы ту же службу,— автор отвечает: нет, именно сапожки, да еще сапожки с высокой шнуровкой, значительно явственней символизируют волнение, зародившееся в обширной груди Баруш, поскольку сапожки с высокой шнуровкой — несомненная привилегия городских девиц.

Городская барышня никогда не наденет деревянных башмаков, даже во время той же работы, какой была занята Баруш. Для вящей обстоятельности добавим, что пользуется она при сем отнюдь не Нептуновым трезубцем, а особыми навозными вилами о двух загнутых на концах зубьях, какими черти на картинах Брейгеля шуруют в адских котлах, кишащих грешниками. Теснота городского дворика позволяет перетаскивать обильные хозяйственные рудименты прямо из хлева, без помощи тачки, причем рукоять вил зачастую тычется в широкий зад коровенки, понуждая ее отступить в сторону.

Рядом, если не вровень, с этими прелестными существами — городскими барышнями — и ставила себя мысленно Баруш. Она не раз видела их через полуоткрытые калитки, когда «в буднишном» бегала в город «по керосин». Бледнея от страха, с негодованием на лицах, выполняли они сию неблагодарную работу, составляющую печальный удел чешской девы, одной ногой стоящей на третьей, а другой — на четвертой ступени общественной лестницы, и отчаянно-визгливыми голосами кричали что-то своим папаням или братцам, которые, таская означенные рудименты на носилках со двора и сваливая их в кучу прямо на улице, чтобы потом отвезти в поле, то и дело забывали притворить калитку, хотя вот-вот начнут расходиться по домам ученики, преподаватели гимназии, чиновники.

Сколько раз писал K. M. Корявый о вреде этих навозных куч для общественного здоровья!

Меж тем Баруш Ировцева уже сидела в вычищенном хлеве под боком буренки, зажав коленями подойник, и на цинковое днище звонко падали первые капли молока.

Вокруг возникали и другие приглушенные звучания буколической симфонии вечерней дойки. Лейтмотивом ее было смачное пережевывание и громкое посапывание у кормушки с резанкой, сопровождаемое меланхолическим жужжанием мух — этого завтрашнего корма прожорливых птенцов ласточки. Их пепельно-серые зобики мирно выглядывали из гнезда под балкой, четко различимые в свете красного огонька жестяной коптилки. Она вечно чадила, и над «коровьей» светильней с незапамятных времен наподобие сталактита нависала здоровенная гроздь сажи.

Никакие посторонние звуки не долетали сюда, если не считать тех, что производил скребок Ировца, усердно очищавшего от каштаново-коричневых наростов широкий зад своего любимого вола, того, что в упряжке ходил справа.

Молоко в подойнике начало пениться, и тут обычно наставал миг, когда в горле Баруш зарождалась одна из тех песен, которые доносятся под вечер из ходских хлевов.

Баруш пела:

Однако симфония не сменилась кантатой. После второго стиха, спетого высоким горловым голосом, каким наши девушки имитируют звучание короткого кларнета ходских народных оркестров, Баруш вдруг умолкла.

Она умолкла, ибо не решалась довести до конца привычную вязь мыслей, сопровождавшую эту песенку свадебных дружек.

Прежде она вспомнила бы про Тоника и подумала бы, поступит ли он согласно этой песне, в которой дальше говорится:

«Я там тоже буду, образок себе добуду…»

Папаша выглянул из конюшни: с чего это она смолкла?

— Ты чё, язык откусила?

Но Баруш словно воды в рот набрала. В этот миг ей как раз досталось по носу коровьим хвостом. И, перекинув через лицо край головного платка, она стиснула его конец зубами — таков привычный способ самозащиты у ходских доярок.

Во тьме светились лишь два ее передних зуба, широких, точно стамески.

IV

Наверняка никого не удивит, что слава пана Ировца вскоре облетела всю округу. Да это и естественно. К. М. Корявый даже не подозревал, что визит зборжовского старосты возымеет столь сенсационные последствия. Когда прогноз — прошу не путать с «предсказаниями»! — дядюшки Ировца на всю неделю исполнился тютелька в тютельку, общественное мнение, насколько им могли управлять «Чмертовске листы», откликнулось на это событие с небывалым энтузиазмом.

Граф Ногавицкий из Ногавиц, представитель старого дворянского рода, но отнюдь не магнат (ибо в земельных книгах его лист был, к сожалению, чуть не целиком исписан) {14}, как только прочел в газете Корявого известную вам статью, тотчас подписался на целый квартал вперед, а когда природа явно повела себя по указке «Ч. л.», абонентную плату за подписку прислала и дирекция сельскохозяйственной школы в Пльзени.

«Гонец из Цапартиц» опубликовал против своего журналистского и политического противника яростную инвективу, призывая весь мир в свидетели нравственной катастрофы, «постигшей интеллигенцию самого западного уголка нашей родины», и просил прощения у всех прогрессивных мужей округа за несмываемое бесчестье: разумеется, сама партия прогресса в нем нисколько не повинна, но что поделаешь — оно позорным пятном легло на всю пограничную твердыню нашей отчизны!.. От имени «Гонца из Цапартиц» автор статьи извинялся перед соотечественниками, ибо, по всей видимости, и редакция газеты не держала достаточно высоко яркий факел истинного просвещения, если даже люди, на чью прогрессивность можно было рассчитывать (!), гнусно нарушили (!!) присягу, данную гению современного духа, и добровольно погрязли всеми извилинами своего мозга в тусклой паутине средневековых суеверий, опрометчиво попавшись на удочку какого-то мужлана. В личной его порядочности, конечно, никто не сомневается, но ведь по своему интеллектуальному уровню он далеко отстает от мужей (!) всестороннего академического образования, недюжинного ума и широкого кругозора, кои тем не менее первыми бежали под знамена зборжовского «„Махди“ {15} или — если угодно — пророка».