Светлана Гончаренко - Больше не приходи

• Название: Больше не приходи
• Автор: Светлана Гончаренко
• Издательство: Пальмира
• Жанр: Детектив
• Год: 2002
• ISBN: 5-94957-007-3

В юности он был то ли полухиппи, то ли полукомсомольским Пикассо. Сейчас он достиг славы, добился признания и сам себя считает "титаном Возрождения". Его любят женщины, его ненавидят мужчины, ему завидуют друзья, обольстительные музы стремятся с его помощью "выбиться в люди". Вокруг него всегда кипит жизнь — богемная и деловая. Для близких он создаёт и рай и ад. Беспощадный характер художника стал причиной трагедии. В усадьбе Мастера совершиось преступление — жестокое и непонятное. Кто убийца? Ведь формальные мотивы были у всех обитателей усадьбы.

---

— А Оксана? Тоже заснула?

— Наверное. Но вы же раздобыли драгоценные сведения о том, что она ходила-таки до ветру.

— Ее видели.

— Вы правы! Ничего от вас не скроешь! Только вот кто Кузю угробил?

— А вы сами как думаете?

Покатаев сощурился:

— О! Тут, как в детективном романе — у каждого из собравшихся в уединенном замке (заснеженном поместье, на необитаемом острове) имеется причина (да и возможность, чего там!) прикончить главного героя. Такой уж был Кузя титан Возрождения, что всем успел стать поперек горла. Или почти всем.

— А все-таки?

— Что ж, давайте по порядку. Номер первый. Наследник всего этого дощатого и клеенчатого великолепия Егорушка. Пустой, примитивный малый, таскал у папы деньги и изображал золотую молодежь. Дискотеки, тряпки. Зеленые кушает мешками. Сытый, тренированный, в мозгу полторы извилины. Все теперь его. И здесь, и в городе. А там, знаете ли, не бабушкины комоды, а куча папиных картин. Вы ведь в курсе, как они продаются? Великолепная квартира в центре, где помимо Кузиной мазни есть и иконы, и кое-какой приличный антиквариат, не то что здешний хлам. Ну, как, стоит игра свеч?

Самоваров ждал продолжения.

— Теперь номер второй, — Покатаев даже загнул коричневый загорелый палец. — Маргарита, то есть Чадыгина Инна. Муза и вдохновительница. Вы знаете, что Кузя готовился ее бросить ради невесты из нефтяного «ёбщества»? Вы видите, как она бесится? Неглупая, цепкая бабенка, привыкла греться при его славе, а тут — под зад коленом. Она годами вымуштровывала себя в какую-то мадонну. Особа, конечно, в своем роде темпераментная, до Кузи по мужикам потаскалась, но перебесилась, нашла гавань, уверена была, что в конце концов женится он на ней. Ан хрен вам! Что? Чем не мотивчик?

Самоваров согласно кивал головой. Покатаев потерся, поустраивался в своем кресле и продолжил:

— Какой у нас теперь там номер? Третий? Дурища Валька. Случилось Кузе сорвать эту захолустную розу — я бы сказал, репу, потому что грешен, не люблю толстопятых. Попользовался — и надоела, пошла вон, в домработницы. А девка-то тупая, нравная и сильная, как трактор. Вчера, говорят, «Лимонной» насосалась и стала совершенно невменяема. Видывал я ее в таких обстоятельствах. Да и вы тоже видали. Вспомните: не далее как три недели тому назад била тут банки с квашеной капустой и кидалась со сковородником на профессора Моршанского. Как ее сбросить со счетов? Кузя был слаб, увы, на баб. Вашей милиции еще придется попотеть с гаремом, который он себе тут собрал. Если уж зашла речь о гареме, так сразу займемся номером… — Покатаев сверился с загнутыми пальцами, среди которых масляно поблескивал золотой перстень, — номером четвертым. Студенточка. Вся неземная. Поминутно этюдики пишет акварелькой. Прибыла выбиваться в люди, то есть лечь под Кузю. Может, таких именно планов поначалу и не было, но дело пошло резво. Кузя взялся за нее беспощадной рукой профессионала, тоже чего-то вдруг раскочегарился. Мордашка, правда, у нее неплохая, глазки эти, как толченый лед. Но ноги непростительно коротки. Кузя был, правда, недостаточно цивилизован, чтобы обращать внимание на такие важные вещи. Пошла девочка в ход. Сама морщится, а в мастерскую-то бегает. И что же? Этой ночью является в виде картинки Грёза «Разбитый кувшин» — помните такую? Волосья всклочены, на губе засос, и штанишки застегнуть забыла. Зато на мордочке праведный гнев. Значит, не получила, чего хотела за небесную красоту. Она, поди, планы строила насчет своих акварелек, а Кузя нормальный мужик — отделал ее в койке и уверен, что ей хватит полученного удовольствия. Нет, я не исключаю и самообороны: детка отбрыкивалась, ножик случайно попался под руку… Почему нет?..

Покатаев заметно упивался своей ролью.

— Ну, что осталось? Номер пятый. Квартирант ваш малохольный. В грезовскую девку влюблен, как тетерев. Забавно было смотреть, как он зеленел при приближении своей феи к Кузе. За два дня похудел вдвое, скоро останутся только нос да еще зубы, для скрежета. Когда же красавица демонстративно пала… Ну, дальше додумать нетрудно. Что скажете, а?

Самоваров развел руками:

— Что тут скажешь? Умри, Денис… Только отчего же, Анатолий Павлович, вы себя сюда не занумеровали? Если не ошибаюсь, шестым номером?

— А это уж вы сами пофантазируйте. Впрочем, я предмет неблагодарный — спокойный, состоятельный, удачливый господин. Все у меня, как надо.

И Покатаев снова выказал безжизненную белизну своих зубов.

— А что за дело вас тут задерживало? — въедливо осведомился Самоваров.

— Какое дело?

— Вы сказали вчера Оксане, что уехать не можете из-за какого-то дела. Мне верно передали?

— А, вы об этом! Чего не наболтаешь, чтобы угомонить расходившуюся бабу! А дела у меня здесь одни и те же. Рутина страшная. Я Кузины картины за границей продаю. Надо же помогать чудаку, который глаз не хочет казать из этой берлоги! Вот через две недели еду в Ганновер, там у меня галерейщик знакомый. Ждет. Да и Кузя не зевал — смотрите, сколько навалял. Готовился. Не знаю, как теперь с поездкой и быть. Как все некстати.

— А выгодное дело картины продавать?

— Да что вы! Так, пустяки, гроши, комиссионные. По дружбе ведь! Я ведь между делом холсты сбываю. У меня больше дела фруктовые: ананасы, папайя, маракуйя…

— Теперь-то для вас галерейный бизнес закончился? Жалко, небось?

— О чем вы? — пожал плечами Покатаев. — Какой это бизнес! Кузи нет — вот это беда…

Он горестно сжал послушные мужественные щеки, опустил глаза. Да, умеет заканчивать разговор. Но Самоваров не утерпел:

— А знаете, Анатолий Павлович, главную-то новость? Семенов убит.

Покатаев вскинулся:

— Как? Когда? Где?

— В лесу его распяли, на дереве. Не дошел до милиции.

Покатаев скорбно потер лоб загорелой рукой:

— Ужас какой!

— Ну, что скажете? Чья работа? Девочки с акварелькой?

— Да ну вас, — поморщился Покатаев. — Это совсем другое. Почему убивают банкиров? Деньги. Политика. Короче, заказ. По-моему, с Кузей никак не связано. А я еще удивлялся, чего это Владимир Олегович так расслабился? Открылся, охрану отпустил. Бери голенького! Слушайте, а может, и Кузю убрали для того, чтобы отвлечь, следы замести?

— Ну, это вы хватили! — не согласился Самоваров. — Вы что, не знаете, как профессионалы работают? Станут они с Кузей да с деревом возиться! И потом, ведь совершенная случайность, что именно он на станцию пошел. Киллер бы сделал дело и сразу скрылся. А Кузнецова убил кто-то из находившихся ночью в Доме.

— Вот-вот! — зубы Покатаева снова сверкнули посудным блеском. — Хитро ведь сделано! И знаете, если уж и был сюда заслан киллер, то им может быть только одно лицо.

— Кто же?

— Да вы. Вы, Николаша!

10. Черная аура

Эффект всей сцены испортил Егор. Он просунул в дверь одну только смятенную физиономию с выпученными глазами, а фигура пряталась из соображений конспирации: дядя Коля велел не высовываться.

— Дядя Коля! Дядя Коля!

Самоваров нехотя устремился на этот заговорщический шепот.

— Ну, что еще?

Егор ухватил его за руку и поволок прямо под зябкую дождевую морось.

— Тут такое!..

— Куда ты меня тащишь?

— В комнату мою. Там… там…

Комнатка Егора, как и Валькина, была внизу, у кухни (Инна жила наверху). Здесь сидели на Егоровой кровати совершенно потерянные и деревянные Валерик с Настей. Посреди комнаты на тусклом неметеном полу красовалась большая дорожная сумка, похабно раскрывшая ярко-зеленую пасть. Егор боязливо ткнул в нее пальцем.

— Вот.

Самоваров смотрел на него недоумевающе, и Егор вынужден был пояснить:

— Я озяб что-то. Хотел майку поддеть. Вы нам разбегаться не разрешили, мы вот вместе сюда и пошли. Открываю сумку, а там… Вон она, майка… А вон он…

Самоваров заглянул в сумку. Она была почти пуста. На дне комом свалялись какие-то тряпки. Посверкивали целлофаном валики печенья с кремом, пакетики чипсов. Поверх всего демонстративно лежал большой нож. Из кузнецовских — вроде сапожного с гладкой липовой рукояткой. Кузнецов такие любил, и их много было в мастерской. Вероятно, и убит он был таким, может быть, именно этим.

— Я его сюда не клал! Его здесь не было, — заныл Егор.

— Ты когда последний раз в сумку заглядывал?

— Вроде вечером вчера. Или утром. Не помню! Но его там не было!

— В руки вы нож не брали? — спросил Самоваров.

— Нет, — ответил за всех Валерик. — Мы же понимаем, что тут могут быть отпечатки пальцев.

— Думаю, никаких отпечатков на нем нет, — вздохнул Самоваров. — Разве что где-нибудь на закраинах. Ладно. Сумку эту я запру в верхнем чулане — там замок получше. А вы марш ко мне. Чипсы хоть возьмите, погрызите. Я сейчас к вам приду.