Наталья Лебедева - Крысиная башня

• Название: Крысиная башня
• Автор: Наталья Лебедева
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-17-092058-7

Вячеслав Мельник может быть опасен для окружающих. Понимая это, он никогда не пользуется своей сверхъестественной силой. Однако чтобы спасти близкого человека, ему придется нарушить табу. Его злость вырвется на свободу и примет облик серебристой крысы. Последствия будут ужасны: серийный убийца выйдет на охоту, психопат сядет за руль многотонного грузовика, а мелкие бесы ринутся в город из холодного заснеженного мира, в котором непрестанно вращается огромное мельничное колесо.

---

Мельник откинулся на спинку неудобной вокзальной скамьи, прижался затылком к оранжевой, облупившейся стене зала ожидания. Было тихо. Люди на перроне молчали, стучали колесами поезда, прибывающие к другим платформам.

До прихода поезда оставалось еще полчаса. Мельник подумал, было бы хорошо, если бы поезд не пришел никогда. Чтобы вечно можно было сидеть посредине теплой июньской ночи, вдыхать запах остывающего металла и пыли, принесенной вагонами из других городов, слушать стук колес, видеть желтые конусы света, выпадающие из вокзальных фонарей, и темные силуэты ждущих поезда людей, а за ними — рельсы, и шпалы, и бетонные заборы, и склады, и рабочие вагончики… Чтобы Саша всегда была жива и Мельник был бы счастлив тем, что знал бы: сейчас она спит в своей постели в старом пятиэтажном доме в трех остановках от вокзала.

Он умел останавливать время, и, пожалуй, делал это лучше, чем что-то другое.

«А что, если, — подумал Мельник, — остановить время для Саши?»

Он представил ее сердечный цикл, три фазы, занимающие меньше одной секунды, вечный монотонный та-да-дам с акцентом на последней доле. Он размышлял, может ли остановить время в пределах этого цикла, и не для всей Саши, а только для ее сердца, и понял, что стоит попробовать. Одно и то же та-да-дам, повторяемое тысячи и тысячи раз, означало бы, что сердце не станет стареть. Болезнь не сможет выбраться из клетки повторяющихся циклов, и Мельник выиграет время.

Он дотянулся до спящей Саши и тронул ее сердце прохладной ладонью. Сердце вздрогнуло и отозвалось легким звоном, будто нечаянно задетая струна. Саша повернула голову и что-то коротко шепнула во сне. Мельник тронул сердце еще раз. Он дал себе слово не касаться ее, пока она не поправится, но разве такое прикосновение можно было считать настоящим? Настоящий Мельник сидел на вокзале и глядел в небо, розовое от света городских фонарей.

Он нырнул под сердце ладонью и сжал, как сжимает наездник бока разгоряченной лошади. Почувствовав прикосновение, сердце заколотилось, как сумасшедшее, и попыталось сбросить его со своей напряженной, пронизанной электричеством спины. Мельник едва удержался.

Саша проснулась, уставилась в потолок широко раскрытыми, блестящими в отблесках фонарей глазами. Ей только что снилась операция, какой она себе ее представляла: грудина вскрыта, металлические расширители не дают смыкаться краям, чужие руки касаются ее изнутри. Саша стряхнула остатки сна и почувствовала, как в реальности сладко заныл длинный уродливый шов.

Потом, не размыкая губ, она спросила:

— Ты?

— Да, — ответил Мельник.

— Что ты делаешь?

— Я хочу тебе помочь.

— Зачем? Ты никогда никому не помогаешь. Отпусти, — сказала Саша. Сердце ее сжалось, она судорожно вздохнула и заплакала навзрыд и без слез. — Отпусти, разве ты не видишь, как сильно мучаешь меня?

Они неслись над городом в розовом от фонарей небе, и Мельник больше не мог внушать себе, что касается ее не по-настоящему. Он сидел на вокзале, прислонившись затылком к стене зала ожидания. Саша лежала под скомканным одеялом, рот ее был приоткрыт, глаза, не мигая, смотрели в потолок. И в то же время они приземлялись на каком-то чертовом мосту, где свирепствовал ветер. Берега реки по обе стороны от моста были покрыты снегом, на горизонте возвышалась круглая каменная башня. Свист ветра был похож на крысиный писк, и клочья снега взметались над сугробами круглыми крысиными спинками.

Рука Мельника утопала в Сашиной груди, будто он был филиппинским шарлатаном, а она дрожала от холода и боли. Лицо ее было на одном уровне с его лицом, они глядели друг на друга глаза в глаза, потому что Саша стояла на парапете. Под ней текла черная, как нефть, вязкая вода. Река казалась бездонной. Мельнику было стыдно и больно мучить Сашу, его ранила мысль о том, что прикосновение оказалось реальным, а значит, он невольно переступил черту, которую так долго старался не переступать, и тем самым нарушил хрупкое равновесие в их отношениях. Но отступать было поздно.

— Отпусти.

— Не отпущу, — сказал Мельник, и голос его был жестким.

— Отпусти.

— Не отпущу, — ответил Мельник. — Ты упадешь.

Саша обернулась и увидела воду. Она смотрела вниз, как зачарованная, будто всегда мечтала провалиться в ледяную бездонную мглу, ее волосы трепал ветер, пряди падали на глаза. Сашино тело подалось назад, Мельник сжал руку, чтобы не дать ей упасть.

Саша счастливо улыбнулась, отклонилась назад еще немного, и Мельник на нее разозлился. Он схватил ее свободной рукой, резко дернул к себе и прижал, не давая вырваться. Саша стала сопротивляться — Мельник даже представить не мог, что она такая сильная. Она толкала его локтями, пыталась вывернуться. Мельник прижал ее еще сильнее, крепко сжал руку, в которой было сердце. Сашины глаза широко раскрылись от изумления и боли. Мельнику было все равно, он не хотел ее отпускать.

— Уйди, — сказала она, отдышавшись. — Ты ведешь себя как скотина. Ты грубый, ты делаешь мне больно.

Он ничего не ответил.

— Я все равно спрыгну, вот увидишь, — мрачно пообещала она. Ее сердце дрогнуло и забилось неровно и нервно. По этой странной дрожи Мельник вдруг понял, как мало жизни ей осталось. Может быть, он испугался. Может быть, он ощутил что-то вроде боли сочувствия — этого он не помнил. Он помнил только безудержную злость, такую сильную, что невозможно было понять ее причину. И бороться с ней тоже было уже невозможно.

— Ну уж нет! — крикнул он так громко, что Саша поднесла руки к ушам, чтобы заглушить его голос. — Я лучше сам тебя убью. Только я сделаю это медленно, чтобы ты поняла, как это на самом деле — умирать.

Саша всхлипнула. Мельник сжал пальцы.

После первой операции Саша ждала смерти как отдохновения и покоя, но вместе с тем чувствовала постоянный едва различимый страх. Когда она думала о том, что скоро умрет, в ее голове звучал мамин голос. Может быть, это происходило потому, что мама была с ней во время первого приступа: она плакала, звала, не хотела отпускать… Ее ведь тоже однажды убивали. Сейчас, стоя на странном заснеженном мосту, Саша вспомнила, как испугалась за маму, как держала ее за руку, когда, едва живую, с синяками, расползающимися по горлу, они с отцом везли ее в больницу. Ей было все равно, что будет дальше, — лишь бы мама осталась жива. И теперь она увидела себя в испуганном Мельнике и впервые поняла, зачем ее удерживают от смерти.

— Прекрати! — крикнула Саша, — Я согласна.

Мельник ослабил захват, дождался паузы, остановил Сашино сердце и запустил снова, заставляя бесконечно переживать один и тот же цикл.

Саша лежала в своей кровати и беззвучно плакала, а Мельник садился в поезд. Поезд назывался фирменным, но выглядел старым, и пахло здесь плохо. Когда Мельник шел по тускло освещенному проходу плацкартного вагона — приставным шагом, держа перед собой спортивную сумку, в которой лежало несколько смен белья, пара рубашек и старое черное пальто, — табло над дверью показывало плюс двадцать пять. На улице было немногим прохладнее: город не успевал остывать после дневного зноя.

Поезд тронулся, свет в вагоне погас. За окном мелькнули густо-оранжевые вокзальные фонари, потом редкие огни спящего города проплыли под железнодорожным мостом, и настала тьма, прозрачная над полями и густая в лесах.

На подушке напротив Мельника чернели короткие растрепанные волосы — там кто-то спал, завернувшись в простыню. На боковом месте бодрствовал крупный парень. Он сидел, опершись локтями на откидной столик и склонив голову над чем-то, спрятанным в огромных ладонях. Парень был так высок, что его согнутая в колене нога турникетом перегораживала проход.

Мельник отказался от постельного белья, думая, что вряд ли уснет, но незаметно для себя задремал, привалившись плечом к стенке вагона. Когда он проснулся, было холодно и тихо. Тишина стояла глухая, будто поезд завалило снегом. Сначала Мельнику показалось, что состав стоит, но он выглянул в окно и увидел, как в темноте мелькнули одинокий фонарь и вывеска пригородной платформы. Не было черных волос на подушке напротив. Никто не сидел на боковушке. Мельник поднялся на ноги и вышел в проход. Табло над дверью показывало плюс двадцать шесть, и цифры были красными, а не зелеными, как раньше.

Красные отблески падали на белые складки простыней. Люди, недавно спавшие под ними, исчезли. Никто не кашлял, не храпел, не ворочался во сне. Из купе проводницы не лился густой желтый свет. Тонко звенела где-то в пустоте ложечка в стакане чая: не в вагоне, а будто бы за окном, где бесшумно скользили огни в темноте. Отсветы льнули к стеклу, расплывались дрожащими пятнами, рассыпались хлопьями: там, за окном, как будто бушевала февральская метель, густая, колючая, подгоняемая резкими порывами ветра. В метели чудился волчий вой, темные пятна складывались то в частую, гребенку леса на горизонте, то в силуэт высокой круглой башни, то в очертания водяной мельницы с огромным колесом.