Светлана Гончаренко - Дездемона умрёт в понедельник

• Название: Дездемона умрёт в понедельник
• Автор: Светлана Гончаренко
• Издательство: Центрполиграф
• Жанр: Детектив
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-9524-2625-2

Провинциальный театр выразил желание запказать набор стульев для спектакля "Отелло", и Николай Самоваров, приработка ради, отправился в захолустный Ушуйск. И почти сразу пожалел об этом. В театре бушевали страсти; зависть и неудовлетворённое честолюбие подогревались артистическим темпераментом, любовные треугольники накладывались на любовные пятиугольники… Когда одна из главных участниц театральных интриг была найдена задушенной, обстоятельства сложились так, что Самоварову, бывшему милиционеру, а ныне скромному ремесленнику, пришлось стать детективом поневоле.

---

— Угу.

— Но не в этом дело! То плохо, что алиби у него нету. Вернее, вообще неизвестно, где он той ночью был, что делал. Сам никому не говорит ничего. А почему — не знаю.

— Возможно, он и…

— Нет! — отрезал Кучумов. — Не он это. Я с ним виделся, и он сказал: «Не я». А мне он не соврет.

— Да-да. Я знаю, вас уважает творческая интеллигенция. Вы любите театр… — светски улыбался Самоваров, борясь с губительным ароматом следующего блюда.

— Плевая я на театр! Ты пойми: мы с Генкой со школы дружим. Оба ведь из Прокопьевска, и дома рядом были, и все такое прочее… Потом как-то разбрелись, разъехались. В восемьдесят восьмом я в Ушуйск приезжаю — а он тоже тут. Артист! Опять сошлись. Мужик он классный. Хороший мужик. Рыбак. Вот и стал я спонсором, только слово другое есть, на «мэ»…

— Меценатом?

«Так-так! Ну, понятно теперь, чего это Мумозин, гордый, как тетерев, терпит Геннашины трепки. Денежки-то отсюда! Царские шубы, гарнитур «Отелло»!» — позабавился Самоваров. Ему вдруг симпатичен стал толстошеий водочный хан, и сделалось интересно. Даже то, что Кучумов перешел с ним на «ты», не обижало. Видимо, ему так привычнее.

— А, собственно, я вам зачем? — спросил Самоваров. — Вы большой человек, все у вас здесь в руках. Стоит слово сказать, и — не знаю уж, приятно вам это слышать или из деликатности неприятно — все встанут навытяжку.

— Не могу я. Не то время.

Андрей Андреевич испустил шумный пневматический вздох, наполнил свою стопочку и, даже не предложив Самоварову, выпил залпом.

— Не могу я сейчас! Свои дела, свои заботы… Вот ты сейчас хорошо про глушь сказал. Этот город я из глуши вытащил! Я! Со спиртового заводика начинал, А как из грязи чуть заблестело, так и полезли нетские. Концерн «Водка Сибири». Может, слыхал? А еще пуще москвичи. Не суйся, мол, с ушуйским рылом в калашный ряд. Москвичи особенно народ бешеный. Мешаю я им, вот и гадят на всех уровнях. Пикеты нанимают, блеют каждый день по телевизору, что я природу сгубил. Налоговая, ментовка, пожарники, санэпидстанция — веришь — из ворот не выходят. А еще начали какую-то пакость с моей наклейкой подпускать — вот, мол, я не только мхи да лишайники потравил, но и народ извожу! А алкаши рады без ума — продают-то по дешевке!

— Да, да, да! — оживился Самоваров. — Мне как раз такая дрянь попадалась.

— Вот видишь! А где покупал?

— Соседи по квартире угощали. Я узнаю, где они берут.

— Узнай! Мои ребята разберутся. Война! Навоз мне в Пайду, в речку, откуда воду берем, по ночам спускают Народец больше теперь продажный, на все готов. Дело на меня «зеленые» открыли — иск от имени мхов и лишайников. Э-э-эх!

Андрей Андреевич снова вздохнул, опять налил и аккуратно сглотнул кучумовки. Пил он благородно, это Самоваров уже отметил, а мог бы, судя по комплекции, стаканами глушить.

— И вот особо суетиться насчет Генки мне сейчас не с руки. Конечно, есть у меня своя служба безопасности, и неплохая. Но ребята по нашим, по коммерческим делам специализируются. А тут театр! Это же дурдом — извини, если обидел. Нормальному человеку не подступиться. Да ты не волнуйся, ничего особенного мне не надо.

— Я не волнуюсь, просто не понимаю пока, чем могу быть полезен, — уточнил Самоваров.

— Дело нехитрое. Конечно, если до суда дойдет, дам адвоката хорошего — я уж и предлагал сегодня Генке. Но пока не надо. Главное вот что: не Генка это сделал. А кто? Театральные это делишки. Вечно у них страсти-мордасти. Ты сейчас там идишь, а изнутри видней — народ театральный болтливый. Может, кто что знает, кто видел чего, слышал. Мы-то не знаем даже, к кому подступиться. Следователю ни один ни фига не скажет, а своему человеку… Помышкуй! А я хорошо заплачу. Не в рублях, конечно.

Опять! У Самоварова от изумления грибок булыжником застрял в горле.

— Только намек дай, в чем там дело, и — главное, кто. Потом уж мы сами раскатаем, — гудел Кучумов. Он еще ниже пригнул шею и заговорил на полном, не терпящем возражений серьезе:

— На театр я плевал, Генку жалко! Да и мой интерес тут есть. Болтают, что у меня было что-то с ней, с Таней. Развозят теперь, что это я ее грохнул. У журналистов мозги тараканьи, чего только не наврут, если им заплатят. А сейчас желающих меня в дерьме утопить полно. И вот пожалуйста: пишут, что Таню по моему приказу убрали. Как Мерилин Монро. Вроде знала она много про мои якобы махинации да про дома на Лазурном берегу. Шантажировала она, видишь ли, меня. Вот я и велел ее загасить. Уже в двух газетенках это читал! Так и называется — «Ушуйская Мерилин Монро». И фото ее. И мое рядом! Сволочи!

Самоваров сочувственно вздохнул:

— Четвертая власть!.. Или пятая? Как-то так они себя называют.

— Давить их надо, — выдохнул Кучумов после очередной стопочки. — Вот ты и помышкуй. Не Генка это. И не я. Вот это точно известно. А кто? Найди его.

Самоваров тупо смотрел на вазочку с икрой. Ему вдруг невыносимо захотелось спать. Скверные впечатления последних дней и бессонные ночи с Настей вконец истомили его. Теперь, набив живот, в полутьме, под звуки музыки, которая не смолкала ни на минуту и поддавала глухими ударами откуда-то снизу, из зала, в пятки, он поплыл в нежную пустоту сна. Чтобы совсем в ней не утонуть, он откидывал назад голову и до предела округлял глаза в потолок. Это ненадолго помогало, и он включался в беседу. Вот и теперь он заметил довольно внятно:

— Что-то такое раскопали, раз статьи пишут. Только переврали, истолковали неверно…

— Да не было ничего! — проскрежетал Кучумов. — Вот деньги, доллары, что у нее нашли, — те точно мои. Приходила ко мне три дня назад: «Дядя Андрей, уезжать хочу, дайте на билет!» Я на радостях и отвалил ей эти три тысячи. Не деньги ведь! Больше бы дал — не взяла. И как обрадовался я, что она наконец куда-нибудь уберется отсюда! На Генку ведь смотреть невозможно. Уж молчу про Глебку. Он ведь каждый день тут у меня. Я приглядываю, чтоб все прилично было. Врач-нарколог здесь у меня дежурит — народ гуляет все уважаемый, если что… Укольчик, промывание… Домой — в лучшем виде. Так Сергей Иванович все Глебку лечиться уговаривает, а тот кричит: «Не хочу лечиться от жизни!» Да он что, он молодой, он отойдет. А Генка?

Андрей Андреевич горестно вскинул маленькие глазки.

— Да, не повезло Генке с Татьяной, — вздохнул он философски. — И Альбину жалко. Хорошая баба Альбина. Нет, я Генку не осуждаю, сам женат третьим браком на молоденькой. Но я-то свою в руках держу. Тряпки всякие, побрякушки — сколько угодно. Зато попробовала бы она у меня номера выкручивать!..

— Какие же такие номера Таня выкручивала? — полюбопытствовал Самоваров.

— Это и не рассказать нормальному человеку. Черт ее знает, — попытался ответить Андрей Андреевич. — Странная она была какая-то… Генке трудно пришлось. Он хотел, чтоб она вроде Альбины была, только свеженькая. Чтоб любила, чтоб щей тарелку налила, чтоб следила, как там у него пиджак, не в каше ли. Не знаешь чего по молодости — учись! Так нет, она все в театре торчит, домой не спешит, а мужичье вокруг нее так и вьется… Он, конечно, ее поколачивал. И Альбину бил (зря, я считаю, таких баб поискать!) — но Альбина понимала, Альбина и сама, бывало, так ему сковородником залепит, что он неделю косой ходит. Помирятся, и любовь слаще ему, косому. Татьяна — не то… Татьяна сразу за дверь — кричать, жаловаться. Все по знакомым бегала, по актерам, ночевала даже у них. Ухожу, Геннаше говорит, к такому-то от тебя… Ну, кто такое выдержит?

Кучумов задумался. Его посетили воспоминания:

— Последний раз, как она от Генки уходила, насовсем уже, ко мне прибежала. «Дядя Андрей, не могу больше с этим садистом жить», — говорит. «А зачем раньше жила?» «Любила. А теперь не люблю». «Какая еще такая любовь? — говорю. — Он тебе в отцы годится. Известно, чего вам, малявкам, от нас надо. Прилепилась, пристроилась, ну и живи». А она: «Ах, дядя Андрей, жить надо для любви. И я сто раз любить хочу — это значит сто раз жизнь прожить. Разлюблю — умираю. И снова жить начинаю, когда полюблю». Вот откуда битье Генкино! Понятно? Она, конечно, интересная была, Таня… Придумать такое! И собой симпатичная… Не поймешь, чем приманивает — и покрасивее есть, и побойчее даже, а все-таки она больше нравится. Я ведь тогда, когда она прибежала про любовь рассказывать, вполне мог с ней сойтись. Она, вроде, и готова была, руку только протяни. Но разве я подложу Генке такую свинью! Да и связываться лень стало — хлопот потом с ней не оберешься. А мне голову надо крепкую на плечах иметь.

И голова, и шея Кучумова, донельзя крепкие, поникли совсем.

— И вот теперь сволочи эти газетные пишут, что я ее на Лазурный берег возил, про махинации свои рассказывал. Да нужны ей махинации! А теперь и вовсе не нужно ничего… Почему Генка молчит, как баран? Что-то не так тут. Что? Ведь не он же это! Кто? Найди, а?

— Андрей Андреевич, — пробормотал вконец осоловевший Самоваров, — вы поймите: то, что вы слышали про меня, было стечение обстоятельств. Я не сыщик. Я наблюдатель.