Лариса Неделяева - Медленно схожу с ума

• Название: Медленно схожу с ума
• Автор: Лариса Неделяева
• Жанр: Современная проза

---

Перечел ваши послания — вы лжете, лжете обвально! Стратегия круговой обороны заела ваше всё — ум, так сказать, честь и совесть. Вы что, жертва изнасилования? Злой дяденька вас в детстве золотом замучал? «Последний эротический сон мне снился…» Да мне дела нет до ваших эротических снов — ни первых, ни последних! «Я меркантильна, как природа…» Вы меркантильны, как баба — не трогайте природу! «На кой ляд мне ваша душа!» А мне ваша — на кой? Вы разрушаете все, что попадает к вам в руки, разламываете до винтика — какой-то младенец-маньяк! Сожрать человека целиком — с волосами — вот ваша неосознанная (надеюсь — впрочем, без разницы) цель. Вам нужно ВСЁ — и сидите, морщинами покрываясь, без ничего. «Отвращение к адюльтеру…» — да бросьте! Упомянутое отвращение у тех, кого вы рады бы сожрать — да опоздалось. Вы просто недотраханны и злы, а поскольку злы — то кому это надо? «Двадцать первый палец» — сушая гадость. Всё, что я «высосал» — из ваших же писем и рассказок — апофеоза лживости! Да пошли вы к черту! Вульгарная баба…

Клайпеда — Петербург

Молчим? Нечего сказать? Иссякла фантазия?

Клайпеда — Петербург

Эй, вы там хоть живы?

Клайпеда — Петербург

Хорошо, я — неправ. Я сволочь. Я извиняюсь… Не прощайте, два слова напишите: я жива.

Клайпеда — Петербург

Буду в Петербурге 13-го. Где вас найти? Ради Бога!

* * *

Литовец сидел в проходной комнате и как ни в чем ни бывало, прямо-таки издевательски спокойно курил одну за одной. И люди, которых он не знал, и которые наивно полагали, что знают его, говорили ему что-то о своих делах, и всем казалось, что он их слышит и понимает. С каким-то мистическим изумлением он им внимал… «Почему его не тошнит?» — спросила маленькая девочка крупную женщину, поджидавшую момента тишины, чтобы поделиться с Милым Иностранцем проблемой парковки. «Потому что он хорошо воспитан — он ведь Иностранец!» — ответила мать и отправила девочку в угол — постоять и подумать о своём поведении… Тем временем один из незнакомцев, толстый дяденька с черной бородой и неестественно белыми зубами, скучно пересказывал теорию Дарвина и безо всякого перехода заплакал вдруг: стыдно, стыдно умереть, так и не попробовав мальчиков! Литовец улыбался, как человек, прекрасно разумеющий русскую речь, но побаивающийся все же идиом, жаргонизмов, неологизмов и диалектизмов… Он улыбался — и все вокруг понимали: какая он все-таки умница! А что молчит — так то холодная балтийская кровь и боязнь нескладного согласования…

Какая жалость, что негодник Дарвин врубил свой противный асфальтовый каток! Что поделаешь… Закон природы, господа!

Девочка в углу поглядывала на сидевшего неподалеку гражданина, как бы предлагая посмеяться вдвоем, неважно над чем — над чем угодно! Мужчина спросил: «В чем дело?» «У вас галстук очень смешной…» — ответил ребенок. Мужчина потрогал свой галстук и надулся: «Я купил его в Цюрихе и, между прочим, он стоит сорок долларов!» Девочка испугалась и отвернулась к стене. Стоять было ужасно скучно. Она глянула под ноги — там валялся брошенный кем-то листок бумаги. Достав из кармашка огрызок карандаша, девочка села на пол и начала писать…

«Я падаю, ползу на четвереньках и поднимаюсь снова, — чтобы снова упасть через несколько шагов, споткнувшись об останки тех, кто однажды так и не смог подняться. Вид мой непотребен, я бы даже сказала ужасен. Я выплевываю осколки зубов и страшными взрослыми словами заговариваю боль. «Черта с два я вам подохну!» — и еще шаг, и еще, и еще… Я открываю глаза и вижу клочья серого неба вкруг склонившихся надо мною голов. Лица источают участие, как стигматы неиссякающую кровь. Угрызений совести относительно черной неблагодарности нет. Любовь нужна, чтобы жить. Чтобы выжить — нужна ненависть. Но я не чувствую ни того, ни другого. Вижу всё — и не чувствую ничего. Наверное я уже умерла…»

Больше на бумаге свободного места не осталось. Девочка спрятала листок в кармашек платья. Литовец вышел из комнаты и чей-то рассказ оборвался на полуслове. «Все эти прибалты такие высокомерные, — заметил один из оставшихся, — а еще культурными себя считают! Европейцами, мать-перемать! Даже «до свидания» не сказал — каково?»

Он спускался по темной лестнице. Хрустело битое стекло. Далеко внизу маячил квадратик света с темным пятном в центре. Человека, которого искал Литовец, в этом доме не было. Как и в соседнем, и в сотнях домов окрест… Он устал. Пора возвращаться домой…

Однако он задержался еще на сутки — ровно настолько, чтобы успеть получить письмо от какого-то анонимного психопата. Вот это письмо:

«Милостивый государь!

Вы конечно уверены, что вы умнее всех. Но это — заблуждение. Зайдите в спальню вашего номера.

(Литовец зашел.)

Поднимите подушку.

(Литовец поднял.)

Видите черную коробочку?

(Литовец увидел.)

Теперь понимаете? Мы слышим каждый ваш вдох и выдох. Более того — мы видим каждый ваш шаг. Вся ваша одежда буквально нашпигована «жучками» (как, впрочем, и весь номер). Нам известно, зачем вы приехали и кто вас послал. Да, мы знаем всё! Даже содержание документа, наивно зашитого в подкладку вашего пальто…»

Литовец открыл дверцу гардероба. Действительно, за подкладкой шуршало. Он рванул ткань — на пол спланировал вчетверо сложенный листок в клетку. На нем то ли детской, то ли пьяной рукой огромными буквами в столбик были написаны слова:

ВОЙНА

СТРАДАНИЕ

БОЛЬ

СТРАХ

ТЕРПЕНИЕ

НЕНАВИСТЬ

ГНЕВ

ЯРОСТЬ

УЖАС

ПАРАЛИЧ

ОТЧАЯНИЕ

УНЫНИЕ

КАПИТУЛЯЦИЯ.

Литовец осторожно положил странный список в бумажник и продолжил чтение письма…

«Если вы думаете, что вам удастся переправить эту секретную информацию за рубежи России-матушки, Родины нашей и по совместительству Руси Святой, то вы опять же заблуждаетесь. Что, съели? Патриот».

На следующий день Литовец уехал, увозя в бумажнике скорбный список. Чья-то огромная рука перевела стрелку — жизнь покатила по другой колее… Уже в Клайпеде Литовец докурил последнюю сигарету и выбросил смятую пачку в открытую форточку… «Вот что значит пожить несколько дней в России!» — ответил он жене, вопросы которой за долгую совместную жизнь научился понимать без слов.

СИМПОЗИУМ

Я лежу на кровати, смотрю в грязный потрескавшийся потолок… Я лежу одна и поэтому совсем, совсем себя не чувствую. Все зеркала разбиты давно… Я думаю о своём… Я слышу голоса и с ними разговариваю. Они задают мне всякие каверзные вопросы, а я с доброй усмешкой великодушного гения ставлю их на место, но — мягко. Как бы давая им возможность одуматься, понять, с кем они имеют дело, устыдиться за свое поведение и стать лучше. Но они не понимают, с кем говорят, они чувствуют только самих себя, наверное они лежат в своих кроватях не одни… Они придумывают какие-то еще более каверзные вопросы, у них ко мне масса каких-то дурацких претензий… Нашему разговору не видать конца.

Примерно так это должно выглядеть при шизофрении, если верить книгам. Но если не верить книгам, то чему же вообще верить? Ты идешь по улице, или сидишь в кафе, или лежишь в кровати — и всё время общаешься на полную катушку. Ты до зарезу нужна этим голосам, они без тебя жить не могут, вот до чего! Их любопытство иногда сильно раздражает, но внимание к твоему мнению конечно льстит… Им на тебя не наплевать, это уж точно. Весь свет для них клином сошелся на тебе…

А о тех, кто со мной не разговаривает, даже не знаю что и думать… Скорее всего они тупицы и негодяи, раз не понимают всей глубины моей души и моего несомненно выдающегося ума, и уникальной горячности моего сердца и вообще ничего не понимают. Одно слово — придурки. Все приличные люди от меня без ума, так и говорят: Лялечка, что бы мы без вас делали? И действительно — что? Даже представить не могу… Когда я умру, они наверное тоже все сразу умрут — яду там напьются, или с крыш попрыгают, или еще чего противное с собой сотворят… Ужас! Постараюсь жить долго — я же не зверь в конце концов… Они ведь без меня как без рук — ни хлебушка взять, ни ширинку застегнуть! Я вся для них, прямо как Данко у Горького — больно не больно, а вынь да положь… Какая я все-таки хорошая! Даже самой не по себе: достойна ли я с собою в одной кровати лежать? Так прямо и спрашиваю: Лялечка, что бы мне такое хорошее для вас сделать? Просто любите меня — отвечаю я самой себе, — и мы будем жить долго-долго и умрем в один день.

* * *

— И тут выходит на сцену натурально клоп — великий поэт К., писатель и какатель, тишкина вошь! Полтора метра от половика, наполеон хуев…

— Тихо-тихо… Ляльке больше не наливать — она уже матерится!

— Неправда, это — фольклор. Русское народное средство от всего. И от всех… Этот ничтожник посвятил поэму Невзглядову, ась? Ну не клоп? И вот этот клоп говорит: «Господа, господа! Бродский — бяка поэт. Ему сионисты шведские сделали Нобеля по блату!» Ну? Я уссалась… А чего мне? С моим-то славянским фейсом — да хоть усрись! Только не водку — я от неё плачу, сетую на тяжелые обстоятельства и к мужчинам пристаю…