Мишель Турнье - Философская сказка (сборник)

• Название: Философская сказка (сборник)
• Автор: Мишель Турнье
• Жанр: Проза

---

Долго еще звучала последняя нота в охватившей цирк напряженной тишине, казалось, что хорал устремился в иные миры. И тут сквозь муаровую дымку клоун увидел своими близорукими глазами, как приподнялась крышка пианино. Но оно не взорвалось. И не выплюнуло из себя колбасы. Оно медленно раскрылось, как большой темный цветок, и из него вылетел прекрасный архангел со светящимися крыльями, архангел Рафаил, который никогда не покидал музыканта и не давал ему окончательно превратиться в Фрикаделя.

Саваны Вероники

Каждый год, в июле, толпы любителей и профессионалов стекаются в Арль на "Международные встречи фотографов". В эти несколько дней на каждом углу расцветают фотовыставки, на террасах кафе звучат многоумные речи, а по вечерам почетные гости демонстрируют свои творения на большом белом экране, натянутом во дворе Архиепископства, пожиная не только похвалы, но порой и улюлюканье молодых, азартных и беспощадных зрителей. Знатоки и ценители фотографии радуются, как дети, узнавая в переулочках города и на маленьких площадях Анселя Адамса и Эрнста Хааса, Жака Лартига и Фульвио Руатье, Робера Дуано и Артура Тресса, Еву Рубинштейн и Жизель Фрёнд. Любопытные показывают друг другу знаменитостей: вот Картье-Брессон идет, прижимаясь к стенам, потому что ему кажется, будто когда его видят, он теряет зоркость, вот Жан-Лу Сифф, такой красивый, что ему бы снимать одни автопортреты, а вот и Брассай, сумрачный, таинственный, даже под ярким провансальским солнцем не выпускает из рук старенького черного зонта.

- Брассай, зачем вам зонт?

- Пунктик такой. С того дня, когда я бросил курить.

Должно быть, впервые я увидел Гектора и Веронику одновременно; но сначала - и это вполне простительно - я заметил только Гектора. Это было на одной из узких полос земли, что тянутся по краю Камарги и отделяют море от последних соленых водоемов, на которые стаи фламинго опускаются, словно огромные бело-красные сети. Группа фотографов под предводительством одного из организаторов "Встреч" собралась, чтобы на этих полузатопленных клочках суши поснимать обнаженную натуру. Натурщик разгуливал во всей своей великолепной, роскошной наготе; он то бежал в пене прибоя, то ложился ничком, вытянувшись на песке или свернувшись клубочком, в позе зародыша, то шагал в недвижной воде пруда, раздвигая сильными ногами водоросли и соляной налет.

Гектор являл собой классический тип средиземноморца: среднего роста, мускулистый и крепко сбитый; его круглому, почти детскому лицу придавал некоторую мрачность крутой, как у молодого бычка, лоб, над которым клубилась черная курчавая шевелюра. Он вовсю демонстрировал обаяние животной силы, на редкость удачно гармонировавшее с незамысловатым, первозданным фоном этих мест - бурлящими или, наоборот, стоячими водами, рыжей травой, сизо-серым песком, седыми от ветров и времени корягами. Разумеется, он был обнажен, но не совсем: на шее у него висел на кожаном шнурке большой просверленный зуб. Это дикарское украшение, пожалуй, даже прибавляло ему наготы, и он принимал массированный огонь нацеленных на него фотоаппаратов с простодушным самодовольством, как заслуженную дань, с полным основанием воздаваемую его восхитительному телу.

В Арль возвращались в пяти или шести машинах. Волею случая я оказался рядом с невысокой, худенькой и шустрой молодой женщиной. Она была не очень красива, но привлекала живым умом и какой-то лихорадочной подвижностью и безжалостно заставила меня разделить с нею тяжесть громоздкой фотоаппаратуры, которую таскала с собой. Соседка моя была, похоже, не в духе и всю дорогу ворчала по поводу утренней съемки; не могу даже с уверенностью сказать, обращалась ли она ко мне.

- Ну что это за снимки... ни одного стоящего. Этот берег! Этот Гектор! Банально - хоть плачь! Какие-то открытки! У меня, правда, был с собой сорокамиллиметровый широкоугольник. Такой супер-широкий угол может дать интересные искривления перспективы. Если, скажем, Гектор протянет руку к объективу, на снимке получается гигантская ладонь, а за ней - крошечное тело и воробьиная головка. Забавно. Но вообще-то дешевые штучки. Ладно, неважно. Море, песок, трухлявые коряги - это все реквизит, а вот из мальчика, из этого Гектора в принципе можно было бы кое-что сделать. Только это потребует немало труда. Труда и определенных жертв...

В тот же день, позже, я отправился на прогулку по вечернему Арлю и увидел их вдвоем - Гектора и Веронику - на террасе "Воксхолла". Она говорила что-то. Он слушал с удивленным видом. Уж не о труде ли и о жертвах толковала она ему? Я шел медленно и успел услышать его ответ на какой-то вопрос Вероники. Из-под ворота рубашки он вытащил украшение, которое я заметил на нем утром.

- Да, это зуб, - объяснял он. - Зуб тигра. Мне привезли его из Бенгалии. Тамошние жители считают, что, пока на человеке этот талисман, он может не бояться, что его растерзает тигр.

Он говорил, а Вероника глядела на него сумрачно и неотступно.

"Встречи" закончились. Я потерял из виду Гектора и Веронику, а потом, за зиму, и вовсе забыл о них.

Год спустя я снова был в Арле. Они тоже. Вероника нисколько не изменилась. Зато Гектора было не узнать. Ничего не осталось от его чуть детской неуклюжести, от горделивости прекрасного зверя, от его лучезарного жизнелюбия. Уж не знаю, в силу какой перемены в жизни, но он похудел так, что это почти пугало. Вероника, казалось, заразила его своей нервозностью и ни на миг не сводила с него взгляда собственницы. Она сама охотно и многословно рассказывала о его преображении.

- В прошлом году Гектор был красив, но недостаточно фотогеничен, сказала она мне. - Он был красив, и фотографы могли, если хотели, сделать копии - достаточно точные и, стало быть, тоже красивые - его тела и лица. Но, как и любая копия, эти снимки, несомненно, уступали живому оригиналу.

Теперь же он стал фотогеничным. А что такое фотогеничность? Это такое свойство модели, которое позволяет делать снимки, превосходящие оригинал. Попросту говоря, фотогеничный человек поражает всякого, кто, зная его, впервые видит его снимки: они красивее, чем он сам, они как будто открывают в нем красоту доселе скрытую. Только на самом деле фотографии эту красоту не открывают - они ее создают.

Потом я узнал, что они живут вместе, в скромном домике, который сняла Вероника в Камарге, неподалеку от Межанна. Она пригласила меня побывать там.

Эти домишки, такие низкие, да еще крытые тростником, в камаргском пейзаже не заметишь, пока не наткнешься на ограду. Я плохо представлял себе совместную жизнь Гектора и Вероники в нескольких скудно обставленных комнатушках. Настоящей хозяйкой была здесь фотография. Кругом - мощные софиты, электронные вспышки, зеркальные отражатели; отдельная комната лаборатория для проявления и печати снимков, где я увидел изобилие всевозможных химических реактивов в бутылках, банках, запечатанных коробках и пластмассовых стаканчиках с делениями. Но одна из комнат, как я понял, предназначалась Гектору. Там, рядом с грубым столом и душем за прорезиненной занавеской, расположился целый арсенал интенсивной физической культуры; все здесь говорило об усилиях, тяжком труде, неустанных повторениях одного и того же движения, мучительно отягощенного чугуном или сталью. Одну из стен целиком занимала шведская стенка. Напротив, на специальных подставках - гири и гантели всех размеров и полный набор булав из полированного дуба. На оставшемся пространстве теснились эспандеры, тренажеры, доска для тренировки брюшного пресса, турник и штанги. Все это напоминало одновременно операционную и камеру пыток.

- В прошлом году, если помните, - объясняла Вероника, - Гектор походил на ядреный спелый плод, крепкий и налитой. Аппетитно, но для фотографии интереса не представляет. Свет скользил по этим гладким округлостям, нигде не задерживаясь и не играя. Три часа интенсивных упражнений каждый день - и все изменилось. Надо вам сказать, что с тех пор, как я им занялась, весь этот физкультурный инвентарь кочует с нами, куда бы мы ни поехали. Это как бы естественное дополнение к фотоаппаратуре, которую я тоже вожу с собой. Наш "пикап" всегда набит битком.

Мы перешли в другую комнату. На столе, сделанном из положенной на козлы доски, лежали увеличенные снимки, много снимков - все вариации на одну и ту же тему.

- Вот, - сказала Вероника, и в голосе ее зазвучали восторженные нотки, - вот настоящий, единственный Гектор! Взгляните!

Да Гектор ли это вообще - эта изрытая маска, на которой так выступают скулы, подбородок, так глубоки глазницы, под шапкой аккуратных, как будто покрытых лаком кудрей?

- Один из основных законов обнаженной натуры в фотографии, продолжала Вероника, - первостепенное значение лица. Сколько раз мастера надеялись сделать великолепные снимки - и они могли быть, должны были быть великолепными, но их портило неподходящее, да просто не гармонирующее с телом лицо! Люсьен Клерг - в Арле мы все в какой-то степени его гости нашел выход, отрезав головы своим ню. Поистине радикальное решение проблемы! Логически, это должно было бы убить фотографию. Однако, напротив, отсечение головы наделяет снимок более насыщенной, потаенной жизнью. Как будто душа перетекла из отрезанной головы в оставшееся на фотографии тело и проявляется в нем множеством мелких, но поразительно живых деталей, каких не увидишь на обычных ню: это и поры, и пушок, и пупырышки гусиной кожи, и еще - мягкая полнота округлостей, которые ласкают и лепят вода и солнце.