Марк Блок - Характерные черты французской аграрной истории

• Название: Характерные черты французской аграрной истории
• Автор: Марк Блок
• Издательство: Издательство иностранной литературы
• Жанр: История
• Год: 1957

Автором книги, перевод которой предлагается вниманию советского читателя, является один из крупнейших французских историков XX века и, возможно, наиболее своеобразный среди них по оригинальности мысли и необычности биографии.

Среди многих предшествующих и последующих работ на эту тему книга Блока составила своего рода эпоху. Дело не только в том, что в ту пору чрезвычайного увлечения узкими локальными темами автор отважился на обзор аграрного строя всей страны и, кроме того, дал его на широком сравнительном фоне европейского феодализма в целом, использовав для этого богатейший фактический материал, накопленный в трудах европейских историков. Главное достоинство этой книги заключается в глубине и остроте исследовательской мысли Блока, в его упорном стремлении разобраться в сущности исследуемых проблем, в новом подходе к ним. Все эти качества в сочетании с тщательной добросовестностью в анализе источников привели к тому, что во многих случаях Блок смог остроумно подметить и объяснить важные черты французской аграрной истории, то есть, в сущности говоря, особенности французского феодализма. Те же качества позволили Блоку выйти из русла традиционной во французской исторической литературе антиобщинной концепции аграрных феодальных порядков и дать интересную и продуманную картину роли общины во французской деревне. Поэтому содержание этого труда полно интереса для советского читателя. Специалист-историк оценит по достоинству и исследовательское мастерство автора, сумевшего при ограниченном размере книги выбрать из огромного материала наиболее яркие факты.

Книгу отличают продуманная конструкция, сжатость и четкость. Блок обладает своеобразным, увлекательным стилем. Его язык, образный, точный, хотя и не всегда легкий, хорошо гармонирует с оригинальностью мысли, с ее зачастую неожиданными поворотами. Это французская книга в лучшем смысле слова.

---

Но во Франции невозможно было осуществить это в такой резкой форме. Оставим в стороне для упрощения Восточную Германию и Польшу, институты которых, дававшие столько власти сеньориальному классу, резко отличались от институтов нашей монархии. Ограничимся сравнением с Англией. Примерно в XIII веке положение по обе стороны Ла-Манша было в общих чертах одинаково — обычай, особый для каждой сеньории, защищал крестьянина и практически обеспечивал ему наследственность держания. Но какая власть заботилась о соблюдении обычая? В этом отношении замечается очень сильный контраст. С XII века английские короли чрезвычайно энергично устанавливают свою судебную власть. Их суды господствуют над старыми судами свободных людей и над сеньориальной юрисдикцией, им подчиняется вся страна. Но за эту редкую скороспелость пришлось расплачиваться, В XII веке связи зависимости были еще слишком сильны, чтобы можно было допустить (или даже помыслить об этом), что между сеньорам и его непосредственными подданными может кто-нибудь встать, будь то даже сам король. При Плантагенетах внутри своего мавора (так называется в Англии поместье) сеньор не может наказывать за убийства, — такие преступления подлежали ведению общего права. Его вилланы, которые за свои держания обязаны были перед ним повинностями и барщиной, могли быть вызваны во многих случаях в государственный суд. Но то, что касалось их держаний, должен был решать сам сеньор или его суд. Разумеется, сеньориальный суд должен был судить согласно обычаю; он часто так и делал или считал, что так делает. Но чем, в сущности, является обычай (если он не записан), как не правилом судебной практики? Можно ли удивляться тому, что материальные судьи истолковывали прецеденты в смысле, благоприятном для интересов господина? В XIV и XV веках они все менее и менее охотно признавали наследственность вилланского держания, которое было принято называть держанием по копии (copyhold), потому что оно считалось доказанным только в том случае, если оно было внесено в опись сеньориального имения. Правда, в конце XV века наступил момент, когда королевские чиновники, преодолев, наконец, старую преграду, решились вмешаться во внутренние дела манора. Но они в свою очередь могли выносить свои решения, только основываясь на обычаях различных поместий в том виде, в каком они их застали, то есть уже почти повсюду переработанных. Они установили временность крестьянского владения во всех местах, то есть в значительно большем числе маноров, чем те, где эта временность уже вошла в обычай.

Во Франции эволюция королевской юстиции шла совсем иными путями и позже на целое столетие по сравнению с Англией. То присваивая себе какой-нибудь «случай» (cas), то получая апелляции от того или иного поместья, королевские суды начиная с XIII века подрывали постепенно позиции сеньориальных судов, притом без крупных законодательных постановлений, которые можно было бы сравнить с «ассизами» Плантагенетов, без обобщений, но также и без резко выраженных границ. Возникающие между сеньором и его держателями судебные процессы никогда не исключались в принципе из ведения королевских судов. С самого начала, если для этого представлялся случай, королевские чиновники, не колеблясь, принимались за эти дела. Они судили, само собой разумеется, согласно местному обычаю (фиксации которого они тем самым способствовали). Часто они судили в ущерб крестьянину, повинности которого они таким образом увековечивали, а порой (когда злоупотребления превращались в прецеденты) и отягчали, но зато к большой выгоде для его наследственных прав. В XVI веке закрепленная судебной практикой наследственность держаний слишком прочно вошла в обычай, чтобы ее можно теперь оспаривать. С тех пор как законы Юстиниана стали преподаваться в школах, серьезная проблема номенклатуры всегда привлекала к себе внимание юристов. Сеньориальная организация, а над ней и вся феодальная система отягощали землю целой иерархией напластованных друг на друга вещных прав, в основе которых лежали обычаи или договоры и каждое из которых было одинаково уважаемо в своей сфере; но ни одно из них не обладало господствующим, абсолютным характером квиритокой собственности. Практически в течение долгих столетий все судебные процессы, связанные с господством над землей или с приносимыми ею доходами, рассматривали вопрос не собственности, a saisine (то есть владения, защищаемого и узаконенного традицией). Но римские категории настоятельно навязывали себя ученым. Кто же был собственником: сеньор фьефа или вассал, сеньор держания или виллан? Это нужно было знать любой иеной. Мы занимаемся здесь только держанием, исключая фьеф и оставляя в стороне все смешанные системы (таково, например, различие двух видов доменов — direct и utile[107]), которые были созданы на протяжении веков. Юридическая доктрина долго колебалась в поисках истинного собственника, но уже в XIII веке нашлись юристы-практики, а в XVI веке и авторы вроде знаменитого Дюмулена[108], которые сошлись на признании этого титула за держателем. В XVIII веке это стало общим мнением{104}.[109] В самих сеньориальных описях (terriers — нечто вроде кадастров, введенных сеньориальной администрацией для облегчения взимания повинностей) это вещее слово «собственники» помещалось обычно в начале столбца, в который были внесены имена владельцев земель, обязанных повинностями. Действительно, это слово полно смысла; оно подтверждало и укрепляло понятие непрерывности, присущее тому вещному праву, которое держатель по традиции осуществлял в отношении своего дома и своих полей. Вследствие любопытного исторического парадокса именно медлительность развития французского юридического развития оказалась более выгодной для сельских жителей, чем смелые установления нормандских и анжуйских королей Англии.

Собирались ли французские сеньоры, не имевшие юридически права захватить землю, сложить оружие перед лицом катастрофы, которой угрожали им экономические изменения? Думать так — значит плохо понимать тот дух, который новые владельцы фьефов, воспитанные в школе буржуазного богатства, принесли с собой в тот класс, к которому они недавно приобщились. Однако нужно было применить более хитрые и более гибкие методы. Сеньориальные права как таковые вовсе не потеряли ©сякой ценности, но их доходность сильно упала. Можно ли было повысить ее путем более тщательного управления? Система, сделавшая сеньора в гораздо большей степени рантье, чем предпринимателем, с течением времени оказалась вредной; почему же не попытаться дать задний ход и, избегая насилия, ибо насилие не было дозволено, упорно и искусно потрудиться над восстановлением домена?

* * *

К концу средних, веков многие старые поборы перестали регулярно взиматься именно потому, что они были мало доходны, а также по причине бесхозяйственности, столь обычной для многих дворянских семей. Сеньор терял при этом не только ежегодную ренту, ценность которой была обычно незначительной, но также (а это важнее) надежду и возможность доказать в тот день, когда земля переменит владельца (вследствие смерти или отчуждения), свое право потребовать взимаемый при передаче собственности побор, также закрепленный за ним, как правило, обычаем, но размер которого был относительно высок. Порой уже невозможно было толком разобрать, от какой именно сеньории зависела та или иная парцелла. Подобные случаи в XVI веке не были редкостью. Они встречаются и в последующие столетия — до такой степени отношения зависимости (mouvances) были запутаны и их границы трудно определимы, — но все реже и реже. Это объясняется тем, что в сеньориальном управлении стали применять здравые, методы ведения дел; счетоводство, инвентари. Конечно, весь период существования сеньории ясно показал пользу периодических проверок и описей повинностей. Об этой заботе уже свидетельствуют каролингские полиптики, следующие вероятно, римской традиции, а после страшных смут X–XI веков — многочисленные книги цензов (censiers) и описи земель (terriers). Но начиная с великого восстановления после Столетней войны этих документов становится все больше, они составляются в том же поместье через все меньшие промежутки времени и становятся все более методическими и тщательными. По правде говоря, у всех них был один недостаток: они стоили довольно дорого. Но кто платил за них? Согласно юридическому принципу, держатель, как и вассал (стоявший выше его на общественной лестнице и наделенный фьефом), обязаны были в определенные моменты и при наличии мотивированной просьбы «признать» (avouer) за своим сеньором свое имущество и свои обязанности. Опись земель могла сойти за якобы простую сводку таких «признаний». Не следует ли отсюда, что и расходы по ее составлению также должны были нести вассалы и держатели? Однако для держаний «признание» всегда было исключительной формальностью; поэтому многократно заново переписываемая опись грозила добавлением еще больших тягот; из старого юридического правила фактически извлекали новую повинность. Судебная практика была, по-видимому, разноречива; и при старом порядке в парламентах судебная практика очень редко бывала единообразной. Однако в конце концов с XVII века в значительной части королевства юриспруденция признала за сеньором право требовать от своих людей (в одних местах через каждые 30 лет, в других — даже через каждые 20 лет) полной или частичной (в зависимости от провинции) оплаты расходов по составлению опасных книг, закреплявших их зависимость{105}. Как же после этого отказаться от дела, почти или целиком дарового, прибыльность которого была очевидна? Была создана целая техника, целая практика, кодифицированная литературой в XVIII веке, и в то же время целая корпорация специалистов, комиссаров, искусно прокладывавших себе дорогу в чаще прав. Вскоре не осталось больше ни одной замковой или монастырской библиотеки, где бы не выстраивались на полках, длинные ряды этих одетых в сафьян и пергамент описей: terriers, lièves, arpentements, marchements. Эти названия варьируются до бесконечности, и сами их разновидности очень различны; самые старые обычно намараны скверными каракулями, самые новые старательно выписаны изящным и ясным почерком. С конца XVII века они все чаще и чаще сопровождаются «геометрическими» планами или атласами: сама математика, используемая для изображения земель, была поставлена на службу экономике. Благодаря этим описям, которые следовали одна за другой из поколения в поколение (и даже быстрее), петли сеньориальной сети стягивались все сильнее. Никакой побор, сколь бы мал он ни был, уже не мог исчезнуть в силу давности.