Владимир Михайлов - Дверь с той стороны [Сборник]

• Название: Дверь с той стороны [Сборник]
• Автор: Владимир Михайлов
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2003
• ISBN: 5-17-016686-9

Признанный мастер отечественной фантастики…

Писатель, дебютировавший еще сорок лет назад повестью «Особая необходимость» — и всем своим творчеством доказавший, что литературные идеалы научной фантастики 60-х гг. живы и теперь. Писатель, чей творческий стиль оказался настолько безупречным, что выдержал испытание временем, — и чьи книги читаются сейчас так же легко и увлекательно, как и много лет назад…

Вот лишь немногое, что можно сказать о Владимире Дмитриевиче Михайлове.

Не верите?

Прочитайте — и убедитесь сами!

---

— Каждый воспринимает жизнь по-своему. Давайте-ка, я вам еще заварю. Давно заметил: от чая проясняется мышление.

— Инженер, — сказал Нарев. — Позвольте вопрос.

— А вы не в строю, и я не командор. Давайте. Только скажу сразу и честно: если вы опять о батареях, то ничего нового от меня не услышите.

— Я о другом. Вы летаете лет этак двадцать пять, не ошибаюсь?

— Двадцать шестой пошел в прошлом месяце.

— Значит… на Земле вас ожидала комиссия?

Инженер долго не отнимал стакана от губ, Нарев воспользовался этим.

— Медицинская, а потом и кадровая, не так ли? Двадцать пять, насколько я понимаю — крайний предел…

Рудик залпом допил и поставил стакан на стол, стукнув донышком; устремленный на гостя взгляд его был хмур.

— Значит, — сказал он, — вы считаете, я не стараюсь наладить батареи потому, что не хочу вернуться на Землю? Не будь вы пассажиром, поговорил бы я с вами на кулаках… Как вам могло прийти в голову, что хоть кто-то из экипажа станет думать о себе, когда речь идет о спасении людей!

— С радостью прошу извинения. Но ведь спасение не обязательно должно зависеть от Карачарова!

— Откуда бы оно ни пришло, — сердито сказал Рудик, — вы можете быть уверены: если будет хоть какая-то возможность, вас доставят по назначению.

— Приятно слышать, — сказал Нарев.

— На том стоим.

— Хорошо. Весьма благодарен за интересный разговор.

— Заходите, — вежливо пригласил Рудик.

— Не премину.

— И все-таки получше помогайте физику. Других возможностей никто из нас пока не видит.

Нарев тоже не видел; но был уверен в том, что, если понадобится, он сумеет — если не найти такую возможность, то, на худой конец, ее выдумать.

— Здравствуйте, Зоя, — сказал физик неожиданно робко.

Он подстерег ее около госпитальной каюты, где по-прежнему лежал Карский. Заходить к ней домой он не хотел: заметили бы другие, и вовсе некстати.

— Здравствуйте, доктор. Плохо себя чувствуете? — Зоя была явно встревожена.

— По-моему, да.

— Идемте.

В каюте врача она усадила Карачарова на стул.

— Рассказывайте. Ощущаете усталость? Головные боли? Приборы показывают норму, но бывает…

— Физически я, по-моему, здоров…

— Надеюсь. Но обследование не помешает. Минутку…

Физик покачал головой.

— Погодите, Зоя. Не хочу, чтобы меня пичкали лекарствами и разглядывали на просвет. Это мне не нужно. Мне нужны вы.

— Не понимаю, — сказала она, нахмурившись.

— Бросьте. Или вам нужно, чтобы я выполнил весь ритуал? Погодите, выслушайте; Я еще час назад не понимал, в чем дело. Потом сообразил: без вас у меня ничего не получится.

— Это нечестно!

— Почему? Говорить правду всегда честно.

— Вы всерьез думаете, что судьба корабля зависит от того, как я поведу себя с вами?

— Но если это так!

— Это не так, вы отлично понимаете.

— Я говорю серьезно.

Зоя уже набрала полную грудь воздуха, чтобы единым духом высказать Карачарову все, чего он заслуживал: что она его не любит, что любовь ее — не премия и не медаль за заслуги… Но взглянула в его несчастное лицо, и ей стало смешно: нет, не донжуан, не сердцеед, просто мальчишка, нахальный от радости и очень смешной. Она чуть не улыбнулась; но ему сейчас и в самом деле было плохо, все смотрели на него, все ждали — а он зашел, наверное, в тупик, и ему требовалась помощь, поддержка. Здесь не с кем даже посоветоваться, нет ни одного физика; она, разумеется, заменить специалиста не сможет, но ободрить, выказать участие — в ее силах.

Разве, в конце концов, не этого она хотела? Помогать, вдохновлять, провожать в поход, как делали это женщины Древности. Ее честолюбие в этом. И он не трус, этот смешной и трогательный Карачаров: не побоялся прийти к ней заговорить о том, отчего хозяин корабля, капитан Устюг, отбивался руками и ногами. Если он и в самом деле вернет людей на Землю, она, Зоя, сможет с чистой совестью сказать себе: в этом есть и ее заслуга. В любой победе мужчины всегда есть доля женщины — и доля эта больше, чем думают. Куда больше…

Она перевела дыхание и сказала:

— Думать обо мне я не могу вам запретить. Если это вам поможет…

Он встрепенулся.

— Вы… вы окрыляете меня. Для вас я готов сделать все.

— Мне хочется на Землю, — сказала она мечтательно. — Ах, как мне хочется на Землю, если бы вы знали… Мне кажется теперь, что вся любовь осталась на Земле, а здесь только железные стены — и пустота… — Она положила руку ему на голову. — Милый доктор, верните нас туда!

— Чтобы тут же потерять вас? — буркнул он.

— Не знаю, — сказала она. — Может быть, и нет. Думайте обо мне. Люди ведь чувствуют, когда и как о них думают. И не остаются к этому безучастными.

Она опустила руку, и физик поднялся.

— Я буду думать, — пообещал он. — Но и вы обо мне, да? И — можно, я вас поцелую?

— Нельзя, конечно, — сказала она, улыбаясь. — Разве об этом спрашивают?

Он невольно улыбнулся в ответ на ее улыбку, вышел и зашагал по коридору. Черт его знает, может, надо было все же поцеловать ее? С женщинами всегда сложно.

Луговой заперся в рубке связи. Усилитель и фильтры были включены, экран светился. Работал привод остронаправленной антенны и, глядя на индикатор, можно было представить, как ее параболоид медленно вращался в двух плоскостях, описывая бесконечную волнистую линию. Экран был пуст, тонкая рябь, если вглядеться, бежала по его поверхности, но это был нормальный галактический фон — та малость его, какую пропускали фильтры.

Не первый день пуст экран, и не последний. Но рано или поздно изображение возникнет.

Штурман пытался представить, каким будет это изображение. Наивно думать, что во всей Вселенной пользуются таким же принципом развертки и вообще передачи изображений. Однако сигнал, посланный любым способом, основанным на применении полей, неизбежно будет выделяться среди хаоса. Дальше вступит в действие «Сигма» и начнет комбинировать. Главное — засечь направление.

Думать об этом было интересно, кристаллики минут и часов растворялись в напряженном ожидании незаметно и неотвратимо. Штурман ждал. Он был молод, у него впереди было много времени, и, хотя его обуревало нетерпение, он ждал.

Карачаров сидел за столом, упершись взглядом в лист, исчерченный кривыми. Восходящая ветвь синусоиды означала, в представлении физика, переход в сопространство, нисходящая — выход из него. Синусоида делила лист на две части, поверх нее находилось нормальное пространство, ниже — чужое. Корабль должен был идти по горизонтальной прямой, пронзая ветви. Пересекая восходящую, он неизбежно попадал в сопространство. И вот тут начинались допущения физика: а что, если всякий раз при подобном переходе вещество меняет свой знак? Напротив, проделывая обратный путь — пересекая нисходящую ветвь, — корабль вновь обретал нормальное качество и таким прибывал на место назначения. Если эта мысль верна, что нужно, чтобы появиться в нормальном пространстве с обратным знаком? Сделать нечетное число пересечений. Три. И при этом каким-то образом не остаться в сопространстве.

Физик который уже раз просмотрел записи с Земли. Он любил мыслить геометрически и доверял своим построениям, за каждой линией которых должна была стоять определенная физическая сущность — как стоит она за символом формул. Линии значили для Карачарова не менее, чем «плюс — минус» для Дирака — знак, побудивший его предсказать существование позитрона. Дирак верил в алгебру, Карачаров — в геометрию.

Он перевернул лист и стал рисовать снова. Элограф пополз вверх, оставляя за собой плавную кривую. Она достигла вершины и стала опускаться. Опустилась. Сейчас ей следовало снова повернуть вверх. Но тут элограф остановился. Физик хмуро смотрел на его прижатый к бумаге электрод. Затем решительно повел линию в обратном направлении: вместо волны, как ее рисуют дети, на листе возникла петля — волна завернула внутрь себя, и так получилась та самая третья линия, которой не хватало физику. Так это могло выглядеть…

Но Карачаров еще не чувствовал того внутреннего удовлетворения, какое обычно подсказывало ему, что задача решена правильно.

Изображенная им линия не могла прерваться или уткнуться в тупик: граница между пространством и сопространством на деле нигде не прерывалась. Куда же пошла линия дальше?

Он нерешительно повел элограф. Петля продолжилась, линия, двигаясь вверх, пересекла сама себя. И — хочешь не хочешь — стала опускаться. Получилось что-то, похожее на прописное «м», в котором средние штрихи делали петлю. И, чтобы выйти в свое пространство, корабль должен был пересечь и эту, новую линию — и количество пересечений снова стало бы четным, а знак изменился бы на нормальный.

Нет, дело было не в этом…