А. Горбунов - Анатолий Тарасов

• Название: Анатолий Тарасов
• Автор: А. Горбунов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2015

С именем Анатолия Владимировича Тарасова (1918-1995) связана эпоха грандиозных побед хоккейной сборной СССР и хоккейного клуба ЦСКА в 1960-е — начале 1970-х годов. Первым из европейцев и первым тренером вообще он был принят в 1974 году в хоккейный Зал славы в Торонто — а это высшая честь в хоккейном мире, которой удостаивались немногие, особенно в те годы. В то же время едва ли найдется в истории отечественного спорта фигура более противоречивая и вызывающая столько споров и полярных суждений, как Тарасов. Одни боготворят его, называя «отцом русского хоккея», другие обвиняют в интригах и саморекламе. Но масштаб того, что было совершено им, признают все. О личности выдающегося тренера и о достижениях советского хоккея «золотого» десятилетия рассказывает автор книги, спортивный журналист и историк Александр Горбунов.

---

«Турнир выдался очень тяжелым. Сборные СССР, Чехословакии и Канады играли между собой в два круга. Сначала мы обыграли и тех и других, а потом потерпели поражение от Чехословакии. Чтобы завоевать первый приз, мы обязательно должны были победить канадцев. А накануне получили довольно серьезные травмы Александров и мы с братом. Положение Женьки осложнилось тем, что он уже страдал одной тяжелой и хронической травмой — привычным вывихом плечевого сустава. При всяком резком столкновении с противником, если плечо не удавалось уберечь, Женька надолго выходил из строя, причем любое движение сопровождалось мучительной болью. А тут, как назло, он повредил другое плечо. Это означало, что на поле он должен был выйти практически безоружным, ведь в нынешнем хоккее беспрерывное силовое единоборство неизбежно, а тем более, когда играешь с канадцами».

Борис Майоров называет характер своего брата «скверным»: «Он вскипает моментально. И тогда его язык намного опережает мысли. Чаще всего он сам потом жалеет о сказанном. Но слово не воробей… Так было и на собрании команды перед тем матчем с канадцами. Александров объяснил ясно, толково и спокойно, почему он не может выйти на поле, и был освобожден. А когда настала очередь Женьки и от него потребовали, чтобы он принял участие в игре, он тут же распалился и вместо того, чтобы рассказать всё, как есть, брякнул:

— Ну вот, буду я еще перед публикой позориться!

Тогда же, на собрании, тренеры обвинили его в эгоизме, пренебрежении интересами коллектива и прочих семи смертных грехах. А он не нашел ничего лучшего, как в ответ нагрубить, да еще и хлопнуть дверью».

Несдержанным, горячим и азартным был и Борис Майоров. Слыл неуступчивым в любом деле. Даже проигрыши в простейшей карточной игре с женой выводили его из себя. Он постоянно спорил на площадке с судьями и сам потом признавался, что за две, как минимум, сотни попыток воздействовать на арбитров ему лишь однажды удалось переубедить рефери.

Из-за семейной несдержанности у братьев порой возникали сложности во взаимоотношениях. «Мы же двойня, — рассказывал Борис, — в детстве дело часто доходило до драки. Да и в командах мастеров тоже случались эксцессы. Однажды мы даже в сборной сцепились, начали друг на друга кулаками замахиваться на скамейке запасных. Дело было на чемпионате мира 1961 года в Швейцарии. Играли против сборной ГДР, и нашему звену во главе с центрфорвардом Вячеславом Старшиновым никак не удавалось отличиться. После одной из смен Женька вдруг попер на меня, я ответил. В итоге чуть не подрались. Наставник сборной Аркадий Чернышев был вынужден отправить нас в раздевалку. Сидим, дышим тяжело, друг на друга не смотрим, — а матч-то идет! Говорю: “Пошли, надо извиниться”. Но Женька уперся и ни в какую: мол, он не виноват. Насилу его уломал…»

Ни Тарасов, ни Чернышев не могли примириться с таким поведением игрока сборной. Они уже тогда, в Колорадо-Спрингс, приняли решение заменить Евгения Майорова, и Тарасов сумел настоять на кандидатуре Ионова. Ничего удивительного в этом нет. Ионова он хорошо знал, видел в нем игрока исключительно надежного, исполнительного, обладающего несомненными бойцовскими качествами, мужественного.

К игрокам мужественным Тарасов питал особые чувства. Однажды сборная играла в Москве на известинском турнире с чехословацкой командой. В концовке второго периода при счете 2:2 в атаке на ворота соперника Виктор Полупанов получил от Сухи удар в лицо — бил защитник наотмашь. Полупанов, несмотря на кровь, хлынувшую из носа и рассеченной надбровной дуги, из эпизода не выключился, продолжал атаковать, получил от партнера шайбу и забросил ее в ворота. Все сидевшие на скамейке сборной вскочили на ноги. Встал и Тарасов, сидевший у бортика. Встал и громко сказал: «Спасибо, Витька!» И — после паузы: «Не за то, что забил каким-то чехам, а за то, что мужество проявил!» После такой шайбы и таких слов сборная взялась за дело и не оставила соперникам ни малейших шансов.

В одном из первых матчей на Олимпиаде-72 в Саппоро Борис Михайлов травмировал колено. Возникли проблемы с внутренним мениском и боковой связкой. Огромная гематома, колено вздулось. Олег Белаковский, легендарный врач советской команды, созвал коллег из других команд, благо жили все рядом, в Олимпийской деревне, — на консилиум. Осмотрев Михайлова, коллеги вынесли вердикт: «Это — на полтора месяца». В спортивных разделах газет всех стран, участвующих в хоккейном турнире Олимпиады, тотчас появились сообщения с том, что Советский Союз потерял лучшего игрока. Михайлов же, передвигавшийся на костылях, сказал Белаковскому: «Делайте что угодно. Но я должен играть. Хочу и буду». «Мы сделали ему, — вспоминает Белаковский, — новокаиновую блокаду, надели на колено фиксирующую повязку. Тарасов и Чернышев выпустили Бориса в третьем периоде матча с поляками. В третьем все обычно устают, меньше силовых приемов. Борю мучили чудовищные боли, но он вышел на решающую игру с Чехословакией и забросил в победном матче шайбу. После Саппоро Михайлов почти месяц провел в больнице».

Тарасов от всех хоккеистов, игравших под его началом, ждал таких проявлений мужества. Ничего хорошего в том, что игрок, вместо того чтобы проходить планомерный и целенаправленный курс лечения в госпитале, под уколами, на фоне нестерпимой боли выходит на лед, а потом на месяц отправляется в больницу, для здоровья нет. Неизвестно, какими могли бы стать для Михайлова последствия произошедшего в Саппоро. Но так уж он воспитан — хоккеем, Тарасовым, партнерами по ЦСКА.

По словам Белаковского, Тарасова «жутко раздражало, когда врачи пытались по медицинским показателям освободить игроков от тренировки». «Реакция, — вспоминает Белаковский, — была примерно такой: “Подумаешь! У меня тоже была такая травма — и ничего, терпел!”» Он не переносил, когда кто-то пропускал тренировки. «Не превращайте команду в госпиталь!» — говорил он Белаковскому. Тот выработал свою тактику. Как-то Харламов получил тяжелую травму бедра. Доктор — к Тарасову: «Хочу с вами посоветоваться. Валерке тренироваться нельзя. Утром он пропустит, а вечером в костюме немного покатается». — «Знаешь, Алик, — ответил Тарасов. — Ты не совсем прав. Команда должна знать, что в строю — все. Поэтому во время утренней раскатки пусть он постоит около тебя, а вечером покатается».

Спортивным врачом Олега Марковича Белаковского фактически сделал Бобров. Он настоял, чтобы его друг, с которым он учился в одной школе в Сестрорецке, был назначен доктором футбольно-хоккейной команды ВВС в 1951 году, когда Белаковский приехал в Москву на медицинские курсы и поселился, как всегда, у Боброва. Тарасов в 1970 году уговорил Белаковского, офицера, работавшего в армейском диспансере, перейти из футбольной сборной в хоккейную. Тарасову всегда хотелось, чтобы в сборной было как можно больше обслуживающего персонала из ЦСКА. Да и врач ему срочно понадобился. До Белаковского с хоккеистами работал врач Алексей Васильев. Его превратили в невыездного после того, как он в присутствии сопровождавшего сборную сотрудника КГБ похвалил в Финляндии местные молочные продукты, сказав, что они гораздо лучше, чем в СССР. «Честно говоря, — вспоминал Белаковский, — перспективе трудиться бок о бок с Тарасовым я не слишком обрадовался. Конечно, тренер гениальный, но знающие люди не скрывали, что работать с ним — все равно что с тигром целоваться».

Тарасов становился невыносимым, когда доктора настаивали на освобождении травмированных или больных хоккеистов от тренировок. Таких, как он, в спортивном мире немало. Они как личную обиду воспринимали появление врачей, принимавшихся объяснять, по каким причинам тот или иной игрок не должен принимать участие в тренировке. Точно так же как Тарасов, бурчали на врачей, а порой раздражались на них и вскипали Константин Иванович Бесков и Валерий Васильевич Лобановский — знаменитые футбольные специалисты. Один из учеников Лобановского Владимир Бессонов, сам, к слову, будучи игроком, выходивший на занятия и принимавший участие в матчах даже травмированный, любил повторять, став тренером, когда-то услышанное от учителя: «Для меня существует только одна травма — перелом. Желательно открытый, чтобы я мог видеть». И с присущим ему юмором добавлял: «От тренировки футболиста могу освободить только при наличии справки. Из морга».

Тренеру Владимиру Плющеву запомнилось, как Анатолий Владимирович, строго отчитывая одного игрока, сказал ему: «Даже если тебе больно, ты не имеешь права показывать это ни соперникам, ни трибунам. В раздевалке сиди и скули, если больно, и разговаривай с врачом. А здесь ты не должен показывать свою слабость. Игрок — это боец».

Белаковскому понадобилось время на то, чтобы найти к Тарасову подход. Поначалу же между ними возникали конфликты. «В 1971 году, — рассказывал Белаковский, — накануне чемпионата мира в Швейцарии сборная проводила товарищеский матч с местным клубом и выигрывала с крупным счетом, то ли 12:1, то ли 14:1. В начале второго периода Владимиру Шадрину черенком клюшки нанесли удар в область почки. Я сообщил об этом тренерам. Чернышев ответил: “Ладно, пусть отдыхает”. Тарасов промолчал. В этот момент травмировался еще кто-то из наших, я поспешил на помощь, а вернувшись на скамейку запасных, обнаружил, что Шадрин снова на льду». После матча Белаковский, попытавшийся узнать, зачем выпускали играть Шадрина, в ответ услышал: «Не ваше дело». Но когда врач на следующее утро собрался отправиться с Шадриным в клинику на обследование, Тарасов прилюдно отчитал Белаковского за то, что тот устроил в команде лазарет и мешает готовиться к чемпионату мира. Белаковский — не робкого десятка, воевал, был ранен, свое дело знал отменно. Вернувшись из клиники, он поднялся в номер к тренерам и сказал: «Если не доверяете, можете сегодня же отправить меня в Москву». Чернышев, которого на зарядке не было, поинтересовался: «Что случилось?» Белаковский рассказал. «И тогда, — вспоминал Олег Маркович, — тихий, интеллигентный Аркадий Иванович благим матом стал орать на Тарасова». Тарасов неделю не разговаривал с Белаковским.