Эрик Хоффер - Истинноверующий. Мысли о природе массовых движений

• Название: Истинноверующий. Мысли о природе массовых движений
• Автор: Эрик Хоффер
• Издательство: ЕГУ
• Жанр: Науки: разное
• Год: 2001
• ISBN: 985-6614-28-7

Исследование признанного в США классика обществоведения посвящено природе и содержанию массовых движений человечества — будь то партии, религиозные течения, национальные или социальные революции. Чем объяснить притягательность для масс таких неоднозначных в мировой истории и духовной культуре фигур, как Христос, Будда, Магомет, Гитлер, Сталин? Выявляя закономерности, автор дает оригинальные ответы.

Написанная убедительным языком, книга будет интересна не только историкам, философам, политологам, но и всем, кто интересуется проблемами обществоведения.

Неоднократно переиздавалась в США. В нашей стране издается впервые.

---

Хотя жажда перемен нередко только внешний повод для массовых движений, однако стоит выяснить: не поможет ли исследование этой жажды осветить внутреннее действие массовых движений? Поэтому мы и должны исследовать природу жажды перемен.

2.

Мы склонны считать, что те силы, которые оформляют наше существование, действуют на нас извне. Наши успехи и неудачи связаны в нашем сознании с тем, что происходит вокруг нас. Поэтому удовлетворенные люди считают этот мир отличным и хотят сохранить его таким, как он есть, в то время как неудовлетворенные требуют радикальных перемен. Склонность все объяснять внешними причинами остается даже тогда, когда совершенно ясно, что главное — в наших личных качествах: в наших способностях; в нашем характере, внешности и т. д. «Когда у человека что-нибудь не так, — говорит Торо, — и он не может выполнять своих функций, например, если у него болит живот… он тут же принимается за переделку… мира!»[4].

Вот почему неудачники сваливают свои неудачи на мир. Занятно, что и преуспевающие люди, как бы они ни гордились своей дальновидностью, силой духа, бережливостью и другими достоинствами, в сущности тоже (23:) верят, что их успех — это результат случайного стечения обстоятельств. Уверенность в себе — даже у самых счастливых — никогда не бывает абсолютной. Они никогда не уверены, что им известны все составные части их личного успеха. Внешний мир кажется им механизмом хотя и отрегулированным, но не очень надежно, и пока он «тикает» в их пользу, трогать его они боятся. Таким образом, сопротивление переменам и жажда перемен берут свое начало в одинаковых взглядах на жизнь, при этом сопротивление переменам может быть таким же сильным, как и жажда перемен.

3.

Недовольство само по себе не обязательно ведет к желанию перемен. Чтобы неудовлетворенность превратилась в отрицание, должны существовать и другие факторы. Один из них — ощущение собственной силы.

Люди, испытывающие страх перед окружающим миром, как бы плохо они ни жили, о переменах не думают. Если форма нашей жизни настолько неустойчива и ясно, что контролировать условия нашего существования не можем, — мы стремимся придерживаться привычного и понятного. Люди часто превращают свою жизнь в постоянную рутину и с ее помощью противостоят чувству неуверенности и ощущению опасности. Этим достигается иллюзия, что непредвиденное приручено. Рыбаки, кочевники, крестьяне, т. е. те, кто зависит от неподвластных элементов, или творческий работник, зависящий от вдохновения, или дикарь, испытывающий благоговейный страх перед внешними силами, — все они боятся перемен. Они стоят перед миром, как перед всемогущим судьей. Обездоленные тоже стоят в благоговейном страхе перед окружающим миром, боясь перемен. Суровые испытания голода и холода делают жизнь тяжелой, но, тем не менее консерватизм бедных так же глубок, как и консерватизм (24:) привилегированных. Консерватизм бедных такой же фактор сохранения существующего общественного строя, как и консерватизм богатых.

Люди, которые торопятся с проведением больших перемен, обычно чувствуют себя носителями какой-то непреодолимой силы. Поколение, совершившее Французскую революцию, имело преувеличенное представление о всемогуществе и безграничных возможностях человеческого разума. «Никогда, — говорит де Токвиль, — человечество так не гордилось самим собой, так твердо не верило в свое всемогущество. Наряду с этой непомерной самоуверенностью возникла всеобщая жажда перемены, охватившая все умы»[5]. Большевики с Лениным во главе, опрометчиво бросившиеся в хаос создания нового мира, слепо верили во всемогущество марксизма. У нацистов такой сильной доктрины не было, но у них была вера в непогрешимость своего вождя и вера в новые методы. Весьма сомнительно, чтобы национал-социализм добился такого большого успеха, не будь у него горячего убеждения, что его новые методы — «блицкриг» и тотальная пропаганда — сделают Германию непобедимой.

Верой поддерживается даже естественное стремление к прогрессу — верой во врожденное Добро в человеке и во всемогущество науки. Но и эта вера — от гордыни и чрезмерного самодовольства — похожа на веру тех, кто строил Вавилонскую башню: «город и башню до неба… и не отстанут они от того, что задумали делать»[6].

4.

На первый взгляд кажется, что обладание силой автоматически, само по себе, ведет к вызывающему отношению к миру и к желанию перемен. Но это не всегда так. Сильный так же может быть рабом, как и слабый. Думается, что вера в будущее куда важнее, чем обладание инструментами власти. Там, где власть не соединена с (25:) верой в будущее, там она употребляется главным образом для сохранения status quo и для ограждения его от всего нового. С другой стороны, необузданная надежда, даже без поддержки настоящей силы, может породить безрассудную смелость. Человек с надеждой может получить силу из самых невероятных источников, например: из лозунга, из слова, из пуговицы. Всякая вера бессильна, если она не включает в себя веры в будущее, если не предсказывает светлого будущего. Так и доктрина: чтобы быть действенной, она должна быть не только источником власти, но и ключом к книге будущего[7].

Люди, желающие преобразовать страну или весь мир, не могут рассчитывать на успех, если они будут только разжигать недовольство и управлять им или будут доказывать, что запланированные перемены разумны и желанны, или станут насильно навязывать народу новый образ жизни. Необходимо разжечь и раздуть страстную надежду. При этом совсем неважно, идет ли речь о царстве небесном или о рае на земле, о грабеже и несметных богатствах, о сказочных достижениях или о мировом господстве. Если коммунистам удастся овладеть Европой и большой частью мира, то произойдет это не потому, что они знают, как раздуть недовольство или как заразить людей ненавистью, а потому, что они умеют проповедовать Надежду.

5.

Таким образом, разница между консерватором и радикалом заключается главным образом в разнице их взглядов на будущее. Страх перед будущим заставляет опираться на настоящее и цепляться за него, в то время как вера в будущее делает нас более восприимчивыми к перемене. Богатые и бедные, сильные и слабые, те, кто достиг многого или малого, — все могут бояться будущего. Когда настоящее кажется нам совершенным, то (26:) единственно, чего мы можем ожидать, — это продление в будущем настоящего, и в подобном случае перемена может быть только к худшему. Поэтому все, кто многого достиг и кто живет полной и счастливой жизнью, обычно являются противниками радикальных новшеств. Консерватизм инвалидов и людей старше среднего возраста также берет свое начало из страха перед будущим. Они во всем видят признаки упадка и считают, что всякая перемена ведет не к лучшему, а к худшему. Не верят в будущее и обездоленные. Будущее кажется им миной, заложенной на их пути: двигаться нужно очень осторожно. Желать перемен для них — все равно, что самому напрашиваться на неприятности.

Что касается надеющихся — совсем неважно, кто охвачен дикой надеждой: энтузиаст-интеллигент, или жадный до земли крестьянин, спекулянт, стремящийся к быстрой наживе, или солидный купец и промышленник, простой рабочий или знатный аристократ — все они настоящего не берегут, часто разрушают его и тем самым создают новый мир. Революции поэтому могут совершаться не только бедняками, но и привилегированными. Движение «огораживания» в Англии XVI и XVII веков было революцией богатых. Шерстопрядильная промышленность выросла до высокого уровня, и овцеводство стало выгоднее земледелия. Землевладельцы выгнали со своих земель арендаторов, огородили общинные пастбища и этим произвели глубокие перемены в общественной и экономической структуре страны. «Лорды и аристократы нарушали общественный порядок, разрушали древние законы и обычаи, — чаще давлением и запугиванием, а иногда и насильственно»[8]. Другая революция, совершенная богатыми, произошла в Англии в конце XVIII и начале XIX века. Это была промышленная революция. Новые, дух захватывающие возможности механизации воспламенили тогда воображение (27:) фабрикантов и купцов. Они начали революцию, «такую же до крайностей радикальную, как и те, что воспламеняли когда-то умы сектантов»[9]; в сравнительно короткое время эти почтенные, богобоязненные граждане изменили лицо Англии до неузнаваемости.

В дни, когда по улицам носятся надежды и мечты, робким лучше всего запереть свои двери, закрыть окна и сидеть спокойно, пока все не утихнет. В мире так часто случается, когда между надеждами, — как бы они сами по себе ни были благородны и хороши, — и теми действиями, которые они вызывают, возникает чудовищный разрыв. Получается так, как если бы девушки, обвитые плющом, и юноши, украшенные гирляндами, вдруг превратились бы в четырех всадников Апокалипсиса.