Светлана Алексиевич - Цинковые мальчики

• Название: Цинковые мальчики
• Автор: Светлана Алексиевич
• Жанр: Публицистика
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-9691-0189-3

Без этой книги, давно ставшей мировым бестселлером, уже невозможно представить себе ни историю афганской войны — войны ненужной и неправедной, ни историю последних лет советской власти, окончательно подорванной этой войной. Неизбывно горе матерей «цинковых мальчиков», понятно их желание знать правду о том, как и за что воевали и погибали в Афгане их сыновья. Но узнав эту правду, многие из них ужаснулись и отказались от нее. Книгу Светланы Алексиевич судили «за клевету» — самым настоящим судом, с прокурором, общественными обвинителями и «группами поддержки» во власти и в прессе. Материалы этого позорного процесса также включены в новую редакцию «Цинковых мальчиков».

---

— Сашенька! Сыночек!!!

Уже три года… А мы до сих пор не можем открыть чемодан… Там Сашины вещи… Привезли вместе с гробом… Мне кажется, что они Сашей пахнут.

Его сразу ранило пятнадцатью осколками. Он только успел сказать: «Больно, мамочка».

За что? Почему он? Такой ласковый. Добрый. Как это его нет? Медленно убивают меня эти мысли. Я знаю, что умираю, — нет больше смысла жить. Иду к людям, тащу себя к людям… Иду с Сашей, с его именем, рассказываю о нем… Выступала в политехническом институте, подходит ко мне студентка и говорит: «Меньше бы этого патриотизма в него напихали, был бы жив». Мне плохо стало после её слов. Я там упала.

Я ради Саши ходила… Он не мог исчезнуть просто так… Теперь говорят, что роковая ошибка, что никому это не надо было — ни нам, ни афганскому народу. Раньше я ненавидела тех, кто Сашу убил… Теперь ненавижу государство, которое его туда послало. Не называйте имени моего сына… Он теперь только наш… Никому его не отдам… Не отдам даже его имя…»

Мать

«Вспышка… Фонтан света… И все… Дальше ночь… Мрак… Открыл один глаз и ползаю по стене: где я? В госпитале… Дальше проверяю — руки на месте?.. Ниже… Трогаю себя руками… Что-то я быстро кончаюсь… Короткий какой-то… Ясно: обеих ног нет…

Истерика… Паршивенькие мысли: смерть была бы лучшим убежищем, чем эта палата… Пусть бы в брызги, в ничто… Не видел бы себя… И другие не видели… Здесь вдруг — стоп! Ничего не помню…

Я забыл все, что было раньше… Тяжелейшая контузия… Всю свою жизнь забыл… Открыл паспорт и прочитал свою фамилию… Где родился… Тридцать лет… Женат… Двое детей… Мальчики…

Теперь надо вспомнить лица… Лиц не помню…

Первая приехала мама… Говорит: «Я — твоя мама…» Она рассказывала моё детство… Школу… Даже такие мелочи, какое у меня было пальто в восьмом классе, какие оценки… Что больше всего любил гороховый суп… Я её слушал и как будто сам себя видел со стороны… Наблюдал…

…Дежурная в столовой зовёт:

— Садись в коляску… Повезу… К тебе жена приехала…

Стоит возле палаты какая-то красивая женщина… Глянул: стоит, пусть себе и стоит. Где жена? А это была моя жена.

Она рассказала нашу любовь… Как познакомились… Как первый раз её поцеловал… Свадьбу… Как мальчики родились… Я слушал и не вспоминал… а запоминал… Когда хотел что-нибудь вспомнить, начинались сильные головные боли…

Сынишек вспоминал по фотографии. Приехали другие… Мои и не мои… Беленький стал тёмненьким… Маленький стал большим… Глянул на себя в зеркало: похожи!

И войну забыл… Все два года… Только зиму сейчас не люблю… А мама говорила, что в детстве больше всего любил зиму… Снег… Про войну ребята рассказывают… Фильмы смотрю… «Почему, — думаю, — я там был?» Мальчишек посылали… А я — офицер… Профессионал… Сам подал рапорт… Врачи говорят, что память может вернуться. Тогда у меня будет две жизни… Та, что мне рассказали… И та, что была…

Капитан, вертолётчик

День второй «А ДРУГОЙ УМИРАЕТ С ДУШОЙ ОГОРЧЁННОЮ…»

Автор. Сегодня он снова позвонил. Теперь я зову его «мой главный герой».

Главный герой. Я не думал звонить… Зашёл в автобус и услышал, как две женщины обсуждали: «Какие они герои? Они там детей, женщин убивали. Они же ненормальные… А их в школы приглашают… Им ещё льготы…» Выскочил на первой остановке, стоял и плакал. Мы солдаты, мы выполняли приказ. За невыполнение приказа в условиях военного времени — расстрел! А мы жили тогда по условиям военного времени. Конечно, генералы не расстреливают женщин и детей, но они отдают приказы. А сейчас мы во всем виноваты… Солдаты виноваты… Нам говорят: преступный приказ выполнять — преступление. А я верил тем, кто отдавал приказы. Сколько я себя помню, меня все время учили верить. Только верить! Никто не учил меня: думай — верить или не верить, стрелять или не стрелять. Мне твердили: только крепче верь!

Автор. Это было со всеми нами.

Главный герой. Да, я убивал, я весь в крови… Но он лежал… мой друг, он мне братом был… Отдельно голова, отдельно руки, ноги… Сдёрнутая кожа… Я попросился сразу опять в рейд… Увидел в кишлаке похороны… Было много людей… Тело несли в чем-то белом… Я хорошо в бинокль их всех видел… И я приказал: «Стрелять! Прямо по похоронам — огонь!!»

Да, я убивал, потому что хотел жить. Хотел вернуться…

Нет, зачем? Зачем ты из меня это тащишь? Я только недавно перестал ночью думать о смерти. Три года каждую ночь выбирал, что лучше: пулю в рот или на галстуке повеситься?.. Опять эта резкая вонь колючек… От неё можно сойти с ума… — и гудок в трубке…

Автор. Почему мне кажется, что я его знаю давно? Что я уже слышала этот голос?

* * *

«Как во сне… Как будто я где-то это смотрел… В каком-то фильме… Такое теперь ощущение, что никого не убивал…

Сам поехал. Попросился добровольно. Хотел испытать себя, на что я способен. У меня большое «я». Учился в институте, там себя не покажешь, не узнаешь, кто ты. Хотел стать героем, искал случая стать героем. Ушёл со второго курса. Говорят: мужская война… Мальчишеская война… Воевали одни мальчики… Недавние десятиклассники… Для нас это как игра. Очень важно было твоё самолюбие. Твоя гордость. Смогу или не смогу. Он смог. А я? Мы этим были заняты, а не политикой. Я с детства готовил себя к каким-то испытаниям. Джек Лондон — мой любимый писатель. Настоящий мужчина должен быть сильным. Сильными становятся на войне. Моя девушка отговаривала: «Представь себе, чтобы что-нибудь подобное сказал Бунин или Мандельштам». Из друзей никто меня не понял. Кто женился. Кто восточной философией занялся. Кто — йогой. Один я — на войну.

…Вверху выгоревшие на солнце горы… Внизу девочка покрикивает на коз… Женщина вешает бельё… Как у нас на Кавказе… Даже разочаровался… Ночью — выстрел в наш костёр: поднял чайник, под чайником пуля лежит. В переходах жажда, мучительная, унизительная. Кажется, у тебя полный рот песка. Лизали росу, лизали собственный пот… Мне жить надо. Я жить хочу! Поймал черепаху. Острым камешком проткнул горло. Пил кровь черепахи. Другие не могли. Никто не мог.

Понял, что способен убить. В руках — оружие. В первом бою видел, как у некоторых бывает шок. Теряют сознание. Некоторых рвёт даже при воспоминании, как они убивали. Разрывается человеческий мозг… По человеческому лицу течёт человеческий глаз… Я выдерживал! Был среди нас охотник, хвастался, что до армии убивал зайцев, валил диких кабанов. Так вот, его всегда рвало. Животное убить одно, человека — другое. В бою становишься деревянным… Холодный рассудок… Расчёт… Мой автомат — моя жизнь… Автомат прирастает к телу… Как ещё одна рука…

Там была партизанская война, большие бои — редкость. Всегда: ты и он. Становишься чутким, как рысёнок. Пустил очередь — он сел. Ждёшь. Кто теперь? Ещё не услышал выстрела, а уже чувствуешь, как пролетела пуля. От камня к камню ползёшь… Таишься… Гонишься за ним… Как охотник… Весь — пружина… Не дышишь… Ловишь какой-то миг… Если бы сошлись, мог бы убить прикладом. Убиваешь — ощущаешь, что ты жив! Я — снова жив! Радости убить человека нету. Убиваешь, чтобы вернуться домой.

Убитые разные. Одинаковых нет… Лежат в воде… В воде что-то происходит с мёртвым лицом, какая-то улыбка у них у всех. После дождя они лежат чистые. Без воды, в пыли, смерть откровеннее. Форма на нем новенькая, а вместо головы сухой красный лист… Раздавило, расплющило, как ящерицу… Но я-то жив! Сидит у стенки… Возле дома… Рядом орехи наколоты… Видно, кушал… С открытыми глазами… Некому было закрыть… После смерти… Десять - пятнадцать минут… Можно закрыть глаза… Потом нет… Но я-то жив! Другой нагнулся… Ширинка расстёгнута… По нужде вышел… Как жили в тот момент, так и лежат… Но я-то жив! Готов потрогать себя, удостовериться… Птицы не боятся смерти. Сидят смотрят. Дети не боятся смерти. Тоже сидят, смотрят спокойно, с любопытством. Как птицы. В столовой ешь суп, глянешь на соседа и представляешь его мёртвым. Одно время на фотографии близких не мог смотреть. Вернёшься с задания — детей, женщин встречать невыносимо. Отворачиваешься. Потом проходит. Бежишь утром на физзарядку — штангой занимался. Думал о форме, каким вернусь. Не высыпался, правда. Вши, особенно зимой. Матрацы дустом обсыпали.

Страх смерти я узнал дома. Вернулся, у меня родился сын. Страх: если я умру, мой сын будет расти без меня. Семь пуль своих запомнил… Могли, как у нас говорили, отправить к «верхним людям»… Прошли мимо. Даже такое чувство, что недоиграл… Недовоевал…

Вины на мне нет, кошмаров не боюсь. Всегда выбирал честный поединок: он и я. Когда увидел, как бьют пленного… Бьют вдвоём… А он связанный… Лежит как тряпка… я их разогнал, не дал бить… Таких презирал… Берет автомат и стреляет в орла… В морду одному заехал… Птицу — за что? Что она ему сделала?