Ирина Левонтина - О чём речь

• Название: О чём речь
• Автор: Ирина Левонтина
• Жанр: Языкознание
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-17-092641-1

Ирина Левонтина – известный ученый-лингвист, ведущий научный сотрудник Института русского языка им. В. В. Виноградова РАН, автор словарей и блестящих статей, популяризатор лингвистики, специалист по судебной лингвистической экспертизе. Автор книги «Русский со словарем», в 2011 году ставшей финалистом премии «Просветитель», колумнист газеты «Троицкий вариант – Наука».

«О чем речь» – продолжение «Русского со словарем». Это тоже собранье веселых и ярких эссе о жизни русского языка, об изменениях, которые происходят в нем на наших глазах. А еще, по словам автора, ее книга о том, «что язык неотделим от жизни. Настолько, что иной раз о нем и поговорить почти невозможно: пишешь про слова, а читатели яростно возражают про жизнь. Наша жизнь пропитана языком – и сама в нем растворена».

---

Неуловимое

В новогоднем (2011 года) поздравлении тогдашний президент Медведев пожелал россиянам жить в счастливой, безопасной, благополучной стране. Вообще-то он тут верен себе: и раньше говорил, что Россия должна стать лучшей страной для безопасной и комфортной жизни. Но я задумалась о слове благополучный. Нет, разумеется, это не новое слово. Просто я подумала, что раньше было бы странно услышать его в таком контексте. Говорили, например, благополучное завершение путешествия – обошлось, значит. Или благополучная геомагнитная обстановка – нигде вроде не рвануло и не собирается. Но это о ситуациях и событиях. Но еще говорили: благополучный человек. Это ведь не просто человек, у которого все хорошо, но это еще и человек, который потому несколько скучноват, лишен сильных страстей и не вполне способен к сопереживанию. Что-то есть в таком человеке мелкое. Что-то глубоко неинтересное. И вообще – да что он может понимать в настоящей жизни, благополучный человек?

Вот несколько характерных примеров из Национального корпуса русского языка:

«Еще в полях белеет снег, а воды уж весной шумят…» Рахманиновская музыка на эти стихи мне не нравится. Светлой грусти весенней нет в этой музыке. А надо сказать, что благополучные, так сказать, спортивно-здоровые люди в большинстве случаев равнодушны, не замечают, не ценят да и не подозревают великого значения, несказанной значимости красот природы. Здоровые не ценят… Это не значит, конечно, что всякий человек, заполучив острое или хроническое заболевание, начнет переживать отражение облаков в луже. Сказываю о тех, кто может вместить, кому дано (Б. В. Шергин. Из дневников 1930–1960 г г.).

Кипренский уговорил Тамаринского вместе пойти к Торвальдсену посмотреть бюст Байрона и поговорить о поэте. <…> Когда я кончил бюст, Байрон мельком взглянул на него и сказал: «Вы сделали не меня, а благополучного человека. На вашем бюсте я не похож». – «Что же дурного, если человек счастлив?» – спросил я. «Торвальдсен, – сказал он, и лицо его по бледнело от гнева, – счастье и благополучие так же различны, как мрамор и глина» (К. Г. Паустовский. Орест Кипренский, 1936).

Благополучные, нарядные люди! Я сразу подумала о своей старой шубе, о незавитых волосах и незакрашенной седине. Оказывается, здесь буду не только я со своей памятью и работой, наедине с лесом, небом и книгами, а я и чужие люди, да еще такие, которым скучновато и хочется поразвлечься (Л. К. Чуковская. Спуск под воду, 1972).

Еще было такое слово – сытый. С еще более выраженным негативным оттенком. Сытый – читай равнодушный, душевно черствый, глухой к чужим переживаниям. Потому и у Цветаевой:

Если душа родилась крылатой…
……………
Два на миру у меня врага,
Два близнеца, неразрывно – слитых:
Голод голодных – и сытость сытых!

«Голод голодных» ненавистен, потому что для человека с душой мучительно чужое страдание, а «сытость сытых» – вовсе не потому что крылатая душа завистлива. Просто сытые не разумеют голодных, не чувствуют их страдания, их души не крылаты.

Возможно было раньше и сочетание благополучная страна – это, к примеру, Швейцария. В войнах не участвует, революций не практикует, держит себе в банках золотые слитки – не будем говорить чьи; шоколад, сыр, часы, перочинные ножики производит. Я, кстати, очень люблю Швейцарию, тут просто речь об определенном культурном стереотипе. Как написал Лев Лосев,

В Женеве важной, нет, в Женеве нежной, в Швейцарии, вальяжной и смешной, в Швейцарии, со всей Европой смежной, в Женеве вежливой, в Швейцарии с мошной, набитой золотом, коровами, горами, пластами сыра с каплями росы…

(«У женевского часовщика»)

А и правда – поди плохо, если и у нас все будет так же чистенько и шоколадно. Вполне себе новогоднее пожелание. Сюжет для небольшого рождественского рассказа.

Почему я говорю «неуловимое»? Тут ведь не само слово благополучный как-то особенно изменилось. Изменились представления о мире, ценности и ориентиры, и потому слово вдруг естественно возникает в таком контексте, в каком раньше едва ли могло фигурировать. Может, благополучный человек, благополучная страна – это вовсе не мелко, не скучно, а очень даже хорошо? Правда, теперь все опять поменялось, и у нас новый приступ мании величия… Ну дождемся следующего исторического витка.

Еще я все думаю о слове менять. Сейчас часто стали говорить: менять машину, поменять телефон. Такое значение было у слова менять и раньше: «Меняет женщин, как перчатки». И все-таки во фразах: «Хочу поменять машину», «Пора менять телефон» – есть, воля ваша, что-то остросовременное.

Потому что изменилось само отношение к вещам. Раньше вещи должны были служить долго. У нас на даче до сих пор функционирует стиральная машина ЗВИ (кто не помнит: ЗВИ – это «Завод Владимира Ильича»), которой уже более полувека. У нее две секции: в одной (воду туда заливать надо шлангом) белье стирается, скручиваясь в тугие жгуты, для борьбы с чем предусмотрено нечто вроде огромного деревянного пинцета, другая представляет собой центрифугу, в которой белье вращается с дикой скоростью, выжимаясь почти досуха – и ино гда до дыр. Понятия о деликатной машинной стирке то гда не было. Вещи из деликатных тканей просто стирали руками. Что-то там на центрифуге такое написано, не соответствующее нормам современной орфо графии. Каждое лето обра щаю внимание, но потом за зиму забываю. Вот, правда, холодильник «Саратов» все-таки уже лет десять как сдох. Теперь не то. Приятельница спрашивает: «Там никому не нужна посудомоечная машина, а то я собираюсь менять?» Я говорю по старинке: «Так она что, плохо работает?» – «Да нет, – говорит, – работает отлично, просто сколько можно».

С автомобилями еще понятно: через сколько-то лет эксплуатация дорожает, страховка становится менее выгодной, так что в некоторых случаях лучше старую машину поскорей продать и купить новую – благо дефицита сейчас нет. Но вот с телефонами – совсем чистый случай. Телефон меняют часто только потому, что появилась новая модель. Не то что старая чем-то не устраивает, а просто зачем старая, если есть новая. Вещи морально устаревают быстрее, чем выходят из строя. Все должно обновляться, потому что жизнь не стоит на месте.

И вот опять неуловимое: вроде со словом менять ничего особенного не произошло, но зазвучало оно как-то по-иному. Контекст изменился. Такие вещи забываются: трудно уже через несколько лет вспомнить, что какое-то сочетание резануло слух или только чуть-чуть остановило внимание, а тем более – чтó в нем казалось странным. И тогда-то никакие корпусные исследования, никакая статистика не смогут заменить сегодняшнего живого уха. Моего, в частности. Я знаю, что, плохо ли, хорошо ли я описываю языковые казусы, но в любом случае мои заметки – свидетельства, которые пригодятся. И это утешает.

Слова и случаи

Я вкус в нем нахожу

Прочитала я однажды в Фейсбуке запись литератора Константина Кропоткина: «Кстати, задумался, вот. А может ли вино быть „вкусным“ (или даже „вкусненьким“)? Есть в этом прилагательном и неточность, и излишество. Поймать не могу, в чем». Я стала отвечать про слово вкусный, написав в частности: «Это языковая игра, и смысл ясен: он хочет подчеркнуть… – И потом спохватилась: – Ну, это ведь Вы про интервью Антона Красовского говорили?» Да, конечно, речь была именно о нашумевшем интервью, которое как раз в тот день опубликовал «Сноб». Я тоже сразу обратила внимание на употребление слова вкусненький:

Меня, наверное, поймет Ксения Собчак. И, может, Леонид Парфенов. И многие другие. Это борьба между собственным конформизмом, любовью к вкусненькому шабли и какой-то такой правдой, которая вдруг врывается, и никуда от нее не деться. Наступает момент, когда тебе все становится кристально ясно, и ты думаешь с тоской: «Господи, шабли такое вкусненькое-вкусненькое», – а потом все равно выходишь и говоришь то, что говоришь (http://www.snob.ru/selected/entry/57187).

Последовал живой обмен мнениями:

Да, так говорят про дешевое вино. – Я слышал не раз о вкусном вине – такое салонно-девочковое словосочетание. – Конечно, оно бывает вкусным. «купи вина повкусней» – говорит гёрлфренд, и я беру сладкую массандру. не знаю, бывает ли вкусным шабли – не пил. – «вкусность» к вину у меня плохо подклеивается, потому что я не пью сладкого вина, считая его <…> сахарным, конфетным, убивающим винный вкус в конце концов. – Дурное, да, хорошее, да, отличное, да, интересное – я тоже могу сказать, а еще и с послевкусием, с букетом, в конце концов, но вкусным (как и невкусным) ему быть не получается. Котлетные возникают ассоциации. Хотя формально все в порядке.