Ирина Левонтина - О чём речь

• Название: О чём речь
• Автор: Ирина Левонтина
• Жанр: Языкознание
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-17-092641-1

Ирина Левонтина – известный ученый-лингвист, ведущий научный сотрудник Института русского языка им. В. В. Виноградова РАН, автор словарей и блестящих статей, популяризатор лингвистики, специалист по судебной лингвистической экспертизе. Автор книги «Русский со словарем», в 2011 году ставшей финалистом премии «Просветитель», колумнист газеты «Троицкий вариант – Наука».

«О чем речь» – продолжение «Русского со словарем». Это тоже собранье веселых и ярких эссе о жизни русского языка, об изменениях, которые происходят в нем на наших глазах. А еще, по словам автора, ее книга о том, «что язык неотделим от жизни. Настолько, что иной раз о нем и поговорить почти невозможно: пишешь про слова, а читатели яростно возражают про жизнь. Наша жизнь пропитана языком – и сама в нем растворена».

---

Совсем иная оптика, например, у слова территория. Территорию можно измерить, можно показать на карте, можно четко очертить ее границы. О территории можно говорить, ничего не зная о характере ландшафта. Независимо от того, располагаются ли на ней большие города. Независимо от того, однородный там ландшафт или совершенно разный.

Вообще слова, описывающие места и территории, весьма интересны. Есть, например, слова (их в свое время подробно разбирала моя коллега Е. В. Урысон, в частности, в Новом объяснительном словаре синонимов русского языка), которые обозначают не имеющие четких границ территории, выделяемые относительно какого-то объекта. Это слова окрестности, окрýга, а также район в одном из значений (район трех вокзалов). Особенно симпатично слово окрýга: оно обязательно предполагает людей, которые живут на данной территории и объединены соседскими отношениями. Окрýга, как, например, дом, составляет часть их личной сферы. Собственно, окрýга и выделяется не относительно каких-то сооружений или улиц (не говорят в окрýге Арбата), а как раз относительно жителей (говорят у нас в окрýге). Окрýга – фон, на котором происходят события в жизни ее обитателей.

А вот похожее слово óкруг – совершенно из другой серии. Тут, напротив, ничего личного. Округ – чисто административная единица, выделяемая более или менее произвольно («К какому óкругу Москвы относится район „Аэропорт“?» – «К Северному»).

Забавно получилось со словом регион. Оно вошло в моду не так давно, и явно потому, что другие слова уже обросли подробностями и коннотациями, а нужно было что-то нейтральное. Но прошло совсем немного времени, и у этого слова появились свои коннотации. Говорят: «из регионов, а не из центра». Из регионов – как раньше бы сказали из провинции, а потом – с периферии. Еще бывают регионалы – в отличие от федералов.

Вот, казалось бы, пространство – что-то очень простое и ясное. Геометрия, в общем. Но когда пространство обитаемо, все оказывается гораздо сложнее.

Вообще надо заметить, что язык любит обживать такие абстрактные и космические категории, как пространство и время, и заводить слова, которые воплощают частный, человеческий взгляд на них. Так, я очень люблю предлог под (под Новый год). Во-первых, данный предлог задает более или менее определенный временной отрезок: «канун» какого-либо события, соизмеримый с ним по длительности: под Рождество – день-два, под утро – два-три часа, под старость – несколько лет, под закрытие магазина – несколько минут. Этот период, скорее всего, уже окрашен ожиданием события, «подготовкой» к нему. Во-вторых, под связано не просто со временем, а с личным временем людей. Предлог под не может использоваться, например, при описании доисторических событий или космических катаклизмов. Временным ориентиром для под обычно служат события и явления, ощутимые в жизни отдельного человека, – праздники, смена дня и ночи, смена времен года и другие достаточно стабильные, фиксированные элементы мироздания. Этим под отличается, например от перед: можно ведь сказать и перед Восьмым марта, и перед Большим взрывом. Помните, как в фильме «Сладкая женщина» героиня Гундаревой, работница фабрики, вспоминает: «А я ведь как раз под женский праздник оформилась…»?

Извини-подвинься

Включаю я раз в Прощеное воскресенье ближе к вечеру телевизор… Мне многие знакомые говорят: «А зачем ты его вообще включаешь?» Так ведь вот не включила бы в тот раз – не услышала бы, как ведущий «Новостей» говорит: «Если кто-то еще не успел извиниться перед своими близкими…». Ну, в том смысле, что Прощеное воскресенье еще не закончилось и не поздно это сделать. Глагол извиниться здесь, разумеется, совершенно неуместен, нужно было бы сказать «попросить прощения у своих близких». Извинить и простить – это разные вещи. Извинить – более умственное, а зачастую и формальное, ритуальное действие. И обычно по достаточно конкретному поводу. Простить – это душевное движение. Не зря же говорят простить всей душой, всем сердцем, искренне простить. Извинить всей душой или всем сердцем невозможно, да и искренне извинить тоже. Извиняют иначе: взвесив все обстоятельства, сопоставив вину, принесенные извинения, понесенное наказание, приняв решение, что инцидент исчерпан. Прощения можно просить и не будучи виноватым, можно просить прощения огульно – за все, в чем был и не был виноват. Прощение может быть длительным процессом, требующим душевной работы. Поэтому можно сказать «Я тебя давно простила», но едва ли – «Я тебя давно извинила». И наоборот, «Я тебя никогда не прощу» – это почти проклятие, а «Я тебя никогда не извиню» – довольно слабенькая угроза. Я уж не говорю о том, что от христианина требуется прощать. Извинять он, конечно, тоже может, но это вещь сугубо светская. А вот, кстати, вспомнила Блока:

Страстная, безбожная, пустая,
Незабвенная, прости меня!

(«Перед судом»)

Теперь представим себе, что Блок написал бы так:

Страстная, безбожная, пустая,
Дорогая, извини меня!

Смешно.

То есть, конечно, если в метро наступишь человеку на ногу, то все равно, сказать ли «Простите» или «Извините». Или «Прошу прощения». Можно сказать и «Извиняюсь», только будет слегка просторечно. Да, собственно, простительная слабость и извинительная слабость – более или менее одно и то же. Но в серьезных ситуациях это важно – прощаете вы или извиняете. Вот, скажем, случилась неприятность в отношениях между двумя странами – например, несознательные граждане побили окна в резиденции посла. Тогда властям следует принести официальные извинения. Но уж конечно, не попросить прощения. А вот другая ситуация. 25 августа 1991 года в Москве хоронили трех молодых людей, погибших при защите Белого дома. И Ельцин сказал тогда, обращаясь к родителям погибших: «Простите меня, вашего президента». Он просил прощения за то, что он не уберег их детей. Странно в этой ситуации было бы, если бы он сказал: извините, мол. Правда, мне попался некий текст покойного Немцова, в котором он, в частности, рассказывает:

Когда в 95-м убили Влада Листьева, Ельцин приехал в Останкино и плакал. Он сказал: «Я прошу извинить меня за то, что и я не уберег» (http://www.kchetverg.ru/2011/02/01/boris-nemcov-nashel-10-otlichij-u-putina-i-elcina/).

Но это так в пересказе, а как там на самом деле выразился Ельцин, кто знает?

Тут вот что еще интересно. В немецком, например, языке тоже есть два глагола, которые различаются похожим образом: entschuldigen («извинить») и verzeihen («простить»). Да, кстати, есть еще и третий – vergeben («отпустить»). Но немецкий глагол verzeihen – он такой несколько приподнятый, не на каждый день. А русский глагол простить изумителен именно сочетанием эмоциональной насыщенности и глубины с абсолютной применимостью к обычной человеческой жизни.

Психологичность этого глагола особенно хорошо видна на фоне даже не извинить, а еще одного глагола – спустить (спустить ему хамство). Для спустить важно то, что человек не стал наказывать кого-то за плохой поступок, причем говорящий не одобряет такое его поведение. Мол, хуже будет, совсем обнаглеет грубиян от безнаказанности. Что же до мотивов – нам о них не сообщают, но говорящий намекает, что такая готовность мириться с плохими поступками другого человека – скорей не от душевной щедрости, а от лени и равнодушия. Разумеется, разные люди могут видеть одно и то же по-разному. Сам человек может считать, что он простил обидчика всей душой. А кто-то скажет, что он зря все спускает обидчику.

Есть, конечно, и другие глаголы, которые означают вроде бы одно и то же действие, но различаются субъективными побуждениями к этому действию, представление о которых запрятано где-то глубоко в значении глагола. Вот я тут вспомнила, как когда-то давно историк культуры и переводчик Нина Брагинская, говоря о заштампованности тоталитарного языка, привела в качестве примера такой случай. Она в какой-то инстанции написала заявление, которое начала со слов «Прошу позволить мне…», а ее заставили заявление переписать, заменив «прошу позволить» на «прошу разрешить». И вот я тогда подумала: а ведь тоталитарный чиновник в данном случае был не так уж неправ. Как известно, глаголы разрешить и позволить имеют не вполне одинаковое значение. В позволить очень важна идея личной воли, личного произволения. Разрешить же часто предполагает ссылку на норму, право, санкцию. Конечно, когда человек в трамвае проталкивается к выходу, все равно, бормочет ли он «Разрешите пройти» или «Позвольте пройти». Но в случае с чиновником не то. Чиновник-то ведь претендует, что он представитель власти и дает или не дает добро на что-либо не потому, что ему так вздумалось, а потому, что таковы правила или требования целесообразности.