Леон Юрис - Суд королевской скамьи, зал № 7

• Название: Суд королевской скамьи, зал № 7
• Автор: Леон Юрис
• Издательство: Текст
• Жанр: Современная проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-7516-0326-5

В центре романа Леона Юриса (р. 1924) — судебный процесс о клевете. Американский писатель Абрахам Кейди в своей книге о геноциде евреев во время Второй мировой войны упомянул поляка Адама Кельно, хирурга концлагеря «Ядвига», сотрудничавшего с нацистами и отличавшегося особой жесткостью. Кельно обвиняет Кейди в клевете. Кто же он, этот доктор Кельно, — безумный садист, получавший удовольствие от экспериментов над живыми людьми, или просто слабый человек, попавший в чудовищный мир нацистского концлагеря? Перед читателем проходят судьбы множества людей, жертв Холокоста, сумевших остаться людьми даже в тех, нечеловеческих условиях.

Роман переведен на многие языки, а в США по книге был снят телевизионный фильм с участием Энтони Хопкинса.

---

— Но в инструкциях четко сказано, что решения по этим вопросам может принимать только комиссар по сельскому хозяйству! — вскричал Клифтон-Мик. Вены у него на шее вздулись, лицо побагровело.

— Господа, господа, — вмешался Ламберт, — мы же все здесь служащие британской короны.

— Преступление, которое я, по-видимому, совершил, — сказал Адам Кельно, — состоит в том, что я пытался сделать жизнь моих пациентов чуть лучше и хотел, чтобы они не умирали так рано. Взяли бы вы свой рапорт, Клифтон-Мик, и засунули бы его себе в задницу.

Клифтон-Мик вскочил.

— Мистер Ламберт, я требую, чтобы мой рапорт был направлен в столицу. Очень жаль, что нам приходится терпеть здесь всяких иностранцев, которые не понимают важности соблюдения инструкций. До свидания, сэр.

После ухода Клифтон-Мика в кабинете наступило напряженное молчание.

— Ладно, лучше ничего не говорите, — сказал Ламберт, наливая себе воды.

— Я соберу туземные приметы, табу, обряды, составлю список здешних божков и духов, приложу инструкции Министерства иностранных дел Его Величества и напечатаю всю эту коллекцию под названием «Руководство для идиотов». Блаженны нищие духом, ибо они унаследуют империю.

— Однако мы каким-то образом все-таки умудрились продержаться почти четыре столетия, — заметил Ламберт.

— Там, на реке Леманак, они бьют рыбу острогами, охотятся с духовыми трубками и ковыряют свои поля заостренными палками. А стоит вбить в голову этим дикарям хоть одну хорошую мысль, как появляется какой-нибудь Клифтон-Мик и хоронит ее под грудой своих бумаг.

— Ну, видите ли, Кельно, ведь вы здесь не так уж давно. Вам надо бы знать, что дела всегда идут медленно. Подгонять их нет никакого смысла. Кроме того, вы еще убедитесь, что здешние туземцы не такие уж плохие люди, надо только привыкнуть к мысли, что они все делают по-своему.

— Да они же, черт возьми, просто дикари!

— Вы действительно так думаете?

— А как же я еще могу думать?

— От вас, доктор Кельно, это довольно странно слышать.

— Что вы хотите сказать, Ламберт?

— Мы здесь не любим совать нос в прошлое человека, но ведь вы побывали в концлагере «Ядвига», прошли в Польше через все то, что устроили люди, которые считаются цивилизованными. И после этого вам, наверное, не так просто сказать, кто же, собственно, в этом мире действительно дикари…

10

Как правило, Адам Кельно старался держаться подальше от узкого, душного, однообразного и скучного круга британских гражданских служащих в форте Бобанг.

Единственным человеком, с кем он подружился, был Айен Кэмпбелл, коренастый шотландец, который заведовал кооперативом владельцев нескольких небольших каучуковых плантаций. В форте Бобанг у него была контора для надзора за складами и отправкой продукции. Кэмпбелл, человек без особых претензий, за долгие годы одиночества перечитал чуть ли не всю классику. Он много пил, любил шахматы, крепко выражался, терпеть не мог изнеженных чиновников и хорошо знал джунгли и их обитателей.

Когда-то он был женат на дочери француза-плантатора и после смерти жены остался с четырьмя маленькими детьми на руках — за ними ухаживала китайская супружеская пара. Ему же самому прислуживала очаровательная полукитаянка, которой еще не было двадцати лет.

Кэмпбелл сам обучал своих детей с пылом миссионера-баптиста, и они уже знали куда больше, чем большинство ребят их возраста. С Кельно он подружился после того, как его дети записались в неофициальную школу, которую устроила у себя Анджела.

Младшего сына Кэмпбелла звали Терренс. Он был на год старше Стефана Кельно, и между ними очень скоро завязалась дружба, которой суждено было продлиться всю жизнь. И Стефан, и Терренс прекрасно приспособились к жизни в глуши и, по-видимому, успешно преодолевали неудобства, связанные с удаленностью от цивилизации. Они жили как братья, держались постоянно вместе и вслух мечтали о заморских странах.

Когда же Адам Кельно в очередной раз погружался в одну из своих глубоких тропических депрессий, то именно Айена Кэмпбелла неизменно призывала Анджела, чтобы он помог мужу снова взять себя в руки.

Наступил сезон муссонов. Реки вздулись и стали несудоходными. И в это время, на второй год пребывания здесь Адама и Анджелы, стало сбываться мрачное предсказание Мак-Алистера. У Анджелы случился уже третий выкидыш, и теперь им приходилось заботиться о том, чтобы она больше не забеременела. Истомленный влажной жарой и бесконечными дождями, запертый в форте Бобанг, Адам Кельно все больше пил. Каждую ночь перед ним снова и снова вставали страшные картины концлагеря. И еще — кошмар, знакомый ему с детства. Это всегда был какой-нибудь крупный зверь — медведь, горилла или некое непонятное чудище, которое преследовало его, настигало и подминало под себя. Адам не мог пошевельнуться, дышать становилось все труднее, и в конце концов он, задыхаясь, просыпался весь в поту, с бешено колотящимся сердцем и иногда — с отчаянным воплем. А шествие мертвецов из концлагеря «Ядвига» и потоки крови в операционной не прекращались никогда. И с каждым днем ему, дрожащему от похмелья и от ужасов, пережитых во сне, становилось все труднее оторвать голову от подушки.

По полу пробежала ящерица. Адам равнодушно тыкал вилкой в свою тарелку, сидя, как обычно к вечеру, с налитыми глазами и шестидневной щетиной на лице.

— Адам, ешь, пожалуйста.

В ответ он проворчал что-то нечленораздельное.

Анджела кивком головы отпустила слуг. Стефан, еще совсем ребенок, уже хорошо знал запах перегара и, когда отец захотел поцеловать его перед уходом в спальню, подставил ему щеку.

Адам заморгал и прищурился — в глазах у него двоилось. Анджела сидела, печально понурившись. В волосах ее уже появились седые пряди.

— Адам, тебе надо бы все-таки побриться, принять ванну и постараться сходить к Ламбертам — познакомиться с новыми миссионерами, — сказала она.

— Господи Боже, только не вздумай отдать нашего единственного сына на растерзание этим каннибалам. Миссионеры! Неужто ты думаешь, что Иисус может заглянуть в эту дыру? Иисус в таких местах не показывается. Ни в концлагерях, ни в британских тюрьмах. Иисус знает, что от них надо держаться подальше. Скажи своим миссионерам… Я очень надеюсь, что до них доберутся эти охотники за головами.

— Адам!

— Иди, пой свои гимны с Марси Мик. «Наш добрый друг Иисус»… Славься, Матерь Божья, только не суй своего носа в Саравак!

Анджела сердито встала из-за стола.

— Сначала налей мне еще выпить. Только без нравоучений. Выпить — и все. Хоть этого гнусного британского джина. Ага, сейчас добропорядочная и долготерпеливая жена скажет, что пить мне больше не надо.

— Адам!

— Лекция номер два: мой муж не спал со мной уже больше месяца. Мой муж — импотент.

— Адам, послушай. Уже поговаривают, что тебя собираются уволить.

— Где ты это слышала?

— Клифтон-Мик был счастлив сообщить мне такую новость. Я сразу написала Мак-Алистеру в Кучинг. Он ответил, что это их серьезно беспокоит.

— Ура! Мне давно надоели каннибалы и британские джентльмены.

— Куда же ты тогда денешься?

— Пока у меня есть вот это, — он сунул ей под нос обе руки, — я найду себе место.

— Они уже начинают трястись.

— Дай мне, черт возьми, выпить!

— Ну хорошо, Адам, тогда выслушай все до конца. С меня довольно. Если тебя отсюда прогонят… Если ты не возьмешь себя в руки, мы со Стефаном никуда с тобой не поедем.

Он уставился на нее.

— До сих пор мы молчали и ни на что не жаловались. Адам, единственное, в чем ты мог никогда не сомневаться, — это в моей верности, и я готова остаться здесь навсегда, если понадобится. Но я не буду жить с пьяницей, который сам на себя махнул рукой.

— В самом деле?

— В самом деле.

Она круто повернулась и отправилась к Ламбертам.

Адам Кельно застонал и закрыл лицо руками. За окнами хлестал ливень. В комнате стало совсем темно. Через некоторое время слуги принесли лампы, свет которых плясал от порывов ветра. Адам все еще сидел за столом, борясь с туманом, заволакивавшим его мозг. Потом он поднялся и шатаясь подошел к зеркалу.

— Мерзавец и идиот, — сказал он своему отражению.

Он заглянул в комнату Стефана. Ребенок, наполовину проснувшись, испуганно посмотрел на него.

«О Господи! — подумал он. — Что же я наделал? Ведь этот ребенок — вся моя жизнь!»

Когда Анджела вернулась, она обнаружила Адама спящим на стуле в комнате Стефана. Мальчик спал у него на коленях. Зачитанная до дыр детская книжка валялась на полу. Анджела улыбнулась: Адам был чисто выбрит. Он проснулся, поцеловал ее, осторожно переложил Стефана в кроватку и тщательно подоткнул противомоскитную сетку. Потом обнял жену за талию и повел ее в спальню.