Энн Харрел - Огонь Менестреля

• Название: Огонь Менестреля
• Автор: Энн Харрел
• Издательство: Библиополис
• Жанр: Остросюжетные любовные романы
• Год: 1995
• ISBN: 5-7435-0022-3

Алмаз Менестреля — крупнейший в мире из необработанных алмазов, и самый таинственный. Его существование оставалось загадкой и волновало воображение. Никому, кого тронула его красота, не удалось избежать страсти, алчности.

Джулиана Фолл, прославленная пианистка, унаследовала все опасности, которые нес с собой алмаз. В прошлом ее семьи из-за него было немало трагедий.

Сенатор Райдер ради миллионов, которые сулил этот алмаз, рискнул своей карьерой и вызвал скандал.

Некий Голландец, сотрудничавший с нацистами ради алмаза, в конечном итоге отказался от него.

Они не смогут жить как жили прежде. Этот бесценный камень изменил их души.

---

В 1940 году, нарушив нейтралитет Нидерландов, сюда пришли нацисты. Они принесли с собой нетерпимость и посеяли вражду, но первоначальное сопротивление голландцев нацистскому правлению было мощным и открытым. После «черной субботы», выпавшей на 22 февраля 1941 года, Амстердам забастовал. Тогда, во время облавы пострадало четыреста евреев, многие из которых были зверски избиты и вывезены, чтобы потом умереть от «пневмонии». Забастовку поддержали другие города — Заандам, Хаарлем, Хилверсум. Рейхскоммиссар Артур Зайс-Инкворт, венский адвокат, обосновавший аншлюс Австрии Третьим Рейхом, был взбешен. Его реакция не заставила себя долго ждать, а его приспешники проявили невиданную жестокость, и забастовка была подавлена. Сопротивление ушло в подполье. До весны 1945 года, когда союзные войска освободили страну, семьдесят пять процентов еврейского населения страны — около ста тысяч человек — было уничтожено.

Анна оказалась в числе тех немногих, кому удалось остаться в живых. По крайней мере, какая-то часть ее души уцелела.

Непрошеные слезы затуманили взгляд старого ювелира. Они были так счастливы перед войной! И даже после войны — ведь им удалось сберечь друг друга. Он почувствовал усталость. Калейдоскоп образов прошлого кружился перед ним, и он не замечал порывов свежего утреннего ветра. Наверное, Вильгельмина была права: тогда, в Амстердаме, ему следовало убить Хендрика де Гира — у него была такая возможность. Но он не мог поверить в то, что Хендрик действительно предал их. Вильгельмина говорила брату, что тот чересчур сентиментален. И в этом она, наверное, тоже права. Но ведь Хендрик был его другом.

Хендрик, Хендрик… Ну почему?!

Джоханнес поморгал, чтобы ушли непрошеные слезы, и вспомнил племянницу — она такая молодая, красивая, талантливая. После их встречи в Дельфшейвене семь лет назад он всего дважды виделся с нею. Но встречи были краткими, и никто из них ни словом не обмолвился о Камне Менестреля.

«Зачем я отдал ей его», подумал Джоханнес. Ему стало стыдно. Тогда, остро переживая недавнюю потерю жены, он почувствовал, что стареет, и мысль о том, что Менестрель попадет в чужие руки, не давала ему покоя. Он решил, что обязан передать легендарный алмаз Джулиане и предоставить ей самой определить его дальнейшую судьбу. Возможно, он просто струсил тогда. Сорок лет тому назад Катарина умоляла его выбросить камень в море. Она с первого взгляда возненавидела этот алмаз. И будет ненавидеть его всегда. Традиции рода Пеперкэмпов для нее ничего не значат. Амстердам заставил ее забыть обязанности семьи. Амстердам и предательство Хендрика де Гира.

Наверное, нужно было послушаться ее.

Он почувствовал, что на палубе есть кто-то еще, но не оглянулся и не шевельнулся. Хендрик слишком долго не беспокоил его. В конце концов, Джоханнес старый человек, и что де Гир может ему сделать? Джоханнесу приходила в голову мысль броситься в ледяную воду, но он понимал, что его самоубийство ничего не изменит. Хендрик все равно будет искать дороги, ведущие к Менестрелю. Он отправится к сестрам… И в конце концов — к Джулиане. Нет, самое большее, что мог сейчас сделать Джоханнес, это тянуть время и постараться дать понять остальным, в каком он трудном положении. Тогда они смогут догадаться, что происходит, и принять меры предосторожности. Сейчас он впервые оценил осторожный и подозрительный склад ума старшей из сестер. Вильгельмина должна понять, в чем дело. И тогда она будет действовать.

Значит, остается только ждать, подумал он и открыто посмотрел в холодные глаза Хендрика де Гира.

— Ты выглядишь усталым, Джоханнес, — сказал Голландец.

Старик пожал плечами.

— Я уже стар и быстро устаю.

— Джоханнес, я знаю тебя, может быть, лучше, чем ты сам. — Хендрик натянул шапку на уши. Джоханнес, несмотря на пронизывающий ветер, был с непокрытой головой и без перчаток. — Ты не хочешь сдаваться. Ты все еще думаешь, что найдешь выход.

Джоханнес отвернулся и посмотрел на море. О чем тут было говорить? Хендрик действительно знал его.

— У нас нет выхода. — Голос Голландца был на удивление спокойным. — Мы с тобой снова меж двух огней, как и прежде.

— Это ты был между двух огней, Хендрик, — ответил Джоханнес, зная, что бывший друг говорит сейчас о тех временах, когда голландцы пытались оставаться нейтральными перед лицом германской агрессии, так, как это им удалось в Первую мировую войну. — Я с самого начала был против нацистов. Я никогда не юлил. А ты, Хендрик, всегда думал только о себе.

— Может быть, ты и прав. — В его тоне не было самобичевания, а только согласие и смирение. — Но это ничего не меняет. Ты прекрасно понимаешь, что мне недостаточно просто получить Менестреля в свои руки. Тебе придется также и обработать его. И тут ты говоришь себе: «Ага, вот он, мой шанс. Надавлю чуть больше, чем нужно, сделаю неправильную огранку, и он станет совершенно никчемным». И ты полагаешь, что на этом все закончится. Э-э, нет, Джоханнес. Ты правильно заметил, я делаю это не для себя. Я бы скорее убил тебя и смылся, а потом как-нибудь возместил себе эту потерю. Ты прекрасно знаешь, что я поступил бы именно так. Но люди, на которых я работаю, другие. Они привыкли мстить, и они этого так не оставят.

Джоханнес презрительно усмехнулся.

— Меня это не касается.

— Касается, Джоханнес. Подумай о своих сестрах. Подумай о племяннице.

Джоханнес повернулся и внимательно посмотрел на человека, которого, когда-то считал самым верным другом; и неожиданно, вопреки всему происходящему, в его душе что-то дрогнуло. Почему Хендрик стал таким? Он смотрел в его постаревшее лицо — загрубевшая кожа, коричневые пятна, глубокие морщины, дряблые мышцы; он разглядел эти отметины старости, хотя они и не были столь явными, как у других семидесятилетних. Но видеть следы прожитых лет на лице Хендрика, того самого Хендрика, который всегда в памяти Джоханнеса оставался сильным и ловким, было просто невероятно. Это напомнило ему о том, как давно был Амстердам, о том, каким молодым был тогда Хендрик. Джоханнес вдруг задумался: может, все они требовали от Хендрика слишком многого? Нет. Ему не может быть оправдания. Были другие, гораздо моложе Хендрика, от которых требовали еще большего.

— А ты, Хендрик? — спросил Джоханнес. — Ты подумал о них?

— Да. Тогда, в Антверпене, ты понял, что я блефую. Ты знаешь, что я никогда не смогу причинить им вреда. Если бы я был так же жесток, как те люди, на которых я работаю последние сорок лет, то обошелся бы без вас. Менестрель уже давно был бы в моих руках. А теперь я вынужден доставать его для других. Но не это меня волнует. Я действительно думаю о твоих сестрах и о твоей племяннице. И о тебе, друг мой.

— И ты как всегда считаешь, что все будет по-твоему? Ты оптимист. Но еще и эгоист. Ты ни перед чем не остановишься, когда дело коснется твоей собственной шкуры.

Их взгляды на секунду встретились, и Джоханнесу показалось, что в холодных голубых глазах Голландца мелькнуло сомнение, но Хендрик отвел взгляд и сказал с прежней твердостью:

— Джоханнес, пойми, у меня нет выбора.

— Ошибаешься, Хендрик. Просто ты свой выбор уже сделал.

— Слушай, ведь ты сам тогда рассказал мне о Менестреле. И я хранил твой секрет все эти годы после Амстердама. Ах, какое это имеет значение? Джоханнес, достань мне камень. Обработай его. Остальное я сделаю сам. Если ты поможешь мне, то ни с Вильгельминой, ни с Катариной, ни с Джулианой ничего не случится. Я обещаю тебе.

— Однажды я поверил твоим обещаниям. — Старик отвернулся от Голландца, даже не взглянув на него. — Больше не поверю никогда.

— Катарине придется туже, чем Вилли или Джулиане, — тихо заговорил Хендрик, стоя рядом с Джоханнесом и глядя на город, в котором они родились. Амстердам, расположенный так же низко, как Венеция, был построен на сваях. Они вместе играли на его каналах, когда были мальчишками. — Джулиана пианистка, она все время на виду, и в этом ее защита. А более стойкого человека, чем Вилли, мне не приходилось встречать. Она сможет постоять за себя. Но Катарине не уберечься. Ты сглупил, Джоханнес, отдав ей алмаз в Амстердаме.

— Она сама так захотела.

— Но она же была ребенком! Она не могла ничего понимать!

— Не нужно недооценивать ее, — возразил Джоханнес, но сам неожиданно почувствовал отчаяние в своих словах. И невыносимую муку. Он больше никогда не увидит сестру. Он знал это.

Они долго стояли молча.

— По большому счету, ты прав. Я в первую очередь думаю о себе, — наконец произнес Хендрик. — Я всегда был таким.

— Не всегда, Хендрик.

— Нет, Джоханнес, всегда. Когда мы были мальчишками, ты не обращал на это внимания. Тогда это не имело значения, никому не приносило вреда. Маленький голубоглазый Хендрик со светлой, кудрявой головкой. Я был безобидным. Но во время войны ты понял, что я из себя представляю. Я знаю, ты не доверяешь мне — и, видит Бог, у тебя есть на то причины, — но сейчас ты должен мне поверить. — Он взял старика за локоть и развернул его к себе. — Понимаешь, Джоханнес? Должен. Я повторяю: если ты сделаешь так, как я говорю, если мы будем действовать быстро, то с твоими сестрами и племянницей ничего не случится.