Михаил Кольцов - Испанский дневник

• Название: Испанский дневник
• Автор: Михаил Кольцов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005
• ISBN: 5-98862-013-2

«Экспедиция занимает большой старинный особняк. В комнатах грязновато. На стильных комодах, на нетопленых каминах громоздятся большие, металлические, похожие на консервные, банки с кровью. Здесь ее собирают от доноров и распределяют по больницам, по фронтовым лазаретам». Так описывает ситуацию гражданской войны в Испании знаменитый советский журналист Михаил Кольцов, брат не менее известного в последующие годы карикатуриста Бор. Ефимова. Это была страшная катастрофа, последствия которой Испания переживала еще многие десятилетия. История автора тоже была трагической. После возвращения с той далекой и такой близкой войны он был репрессирован и казнен, но его непридуманная правда об увиденном навсегда осталась в сердцах наших людей.

---

Но сейчас, реально, только дюжина парней из интервальной эскадрильи представляют собой международную военную помощь. В четыре утра Гидес и еще двое пилотов уехали в Барахас, дежурить у истребителей. Остальные в компании с дамами сидели тут же, в вестибюле, и обсуждали характер будущей войны; поутру они разошлись по комнатам спать, оставив на столе много бутылок. Через час их стали будить – Гидес по телефону требовал пополнения на аэродроме. Дамы тоже спустились с ними вниз, не очень одетые, – у одной не хватало чулка, – и во что бы то ни стало хотели ехать вместе. Пилоты долго препирались с ними у стойки портье и покончили на том, что по дороге в Барахас развезут их по домам.

Вышли газеты. Если бы не знать стиль испанской печати, можно было бы получить столбняк от рассуждений о ночной бомбардировке. Газеты пишут, что воздушные бомбы в сто килограммов (кто их взвешивал?!) никому не опасны и просто смешны. Храброе население Мадрида, пишут они, просто смеется над такими бомбами. Двести пятьдесят кило – это тоже, в сущности, пустяковая бомба. Вот ежели взять бомбу в пятьсот килограммов да еще если направить ее точно на какое-нибудь очень большое здание, например на Национальный дворец, – тогда, если угодно, пришлось бы говорить о настоящем эффекте. Эти рассуждения, похожие на провокацию, содержатся в нескольких газетах… «Кларидад» выступает – не отклик ли на позавчерашний разговор со «стариком»? – с большой статьей об организации вооруженных сил. Позиция – решительно против регулярной добровольной армии, которую автор (статья без подписи, говорят, писал Аракистайн) называет армией наемников и противопоставляет рабочей милиции.

Места, где упали бомбы, отгорожены, кровь засыпана песком; толпа азартно разбирает на память осколки разбитого стекла. Все упоенно судачат о весе бомб; уже установилось мнение, что бомба в пятьдесят кило – это не для Мадрида. Такие арбузы пусть сбрасывают где-нибудь на Каламочу или на Махадаонду – испанскую Чухлому. Камереро в кафе, подавая шарики мороженого, грациозно приговаривает: «Одна в десять кило, разрывная, шоколад с ананасом…» Чистильщики сапог приветствуют; «Салют и бомбас», «Салют и тримоторес».

В саду военного министерства, на том месте, где убит капрал, на взрытую траву положен букет красных роз. Кругом садовой решетки, по улице Алкала и по бульварам катится река устойчивой мадридской жизни. По широкому тротуару стучат высокими каблучками прибранные сеньориты. Платья, пояса, юбки, сумки прилажены, как всегда, до последней складочки; прически напомажены и отлакированы, каждая кудряшка, каждый завитой волосок укреплен воском, чтобы не раскрутился, не отстал в этой сумасшедшей жаре. Лицо, губы, реснички, уши, ногти тщательно раскрашены, – есть ли что-нибудь более законченное, чем испанская женщина на улице, на прогулке! Их ведут под руку солдаты, командиры и просто военные люди без чина и звания, в грубых холщовых комбинезонах, полотняных милицейских шапках или совсем без шапок, в туфлях на босу ногу, с винтовками, с пистолетами, с ручными гранатами за поясом. Сеньориты стреляют подведенными глазами и громко болтают низкими, грубоватыми, цыганистыми голосами, – но не подумайте плохого; эго добропорядочные девицы и уважаемые матери семейств. Одинокие прохожие, бездельники в кафе, шоферы в ожидании пассажиров задевают женский пол восторженными восклицаниями: «О, гуапа!», «О, морена!», «О, рубия!» (О, красивая! О, брюнетка! О, блондинка!) Делают они это подряд, автоматически, так, что игривый комплимент достается иногда и восьмидесятилетней старухе.

Стоят длинные очереди пожилых хозяек – на сахар. Выдают по полкило. Стало туго с картофелем – привозной с севера продукт, и с мясом – основные мясные районы захвачены мятежниками. Сливочного масла совсем не видно в Мадриде. Большие очереди за молоком.

Военная милиция не имеет пока никакого своего аппарата снабжения. Части прикреплены на питание к гостиницам, к ресторанам, к кафе, по разверстке. Поэтому в самых шикарных отелях в обеденное время полно солдат, шум, оживление. Обед для них готовится, конечно, похуже, чем для гостей, но все-таки пока очень хороший, с рисом, с рыбой, с мясом, с огромным количеством оливкового масла. Военным хлебом называется белоснежный, очень тяжелый, плотный, как сыр, белый хлеб.

Магазины все торгуют, цены не поднялись, только нигде нельзя достать автоматических ручек и фотопринадлежностей. В дни мятежа и в последующие дни были мгновенно растасканы все оружейные, фотографические и писчебумажные магазины. В этой войне будут много снимать и много писать.

Автомобилей частных нет, такси нет, купить тоже нельзя. Мне доставили реквизированную машину «Автоплан», очень хороший сильный лимузин. Шофер Дамасо вечно слушает в машине радио. Сегодня во время передачи какой-то теноровой арии он взвизгнул, обернулся и подмигнул.

– Хозяин поет!

– Какой хозяин?

Оказывается, машина принадлежит (принадлежала?) знаменитому певцу Анхелильо (Ангелок), исполнителю легкого репертуара.

– А сам он где?

– Здесь, в Мадриде. Вот же, поет с радиостанции. Он ведь здорово за республику. Он и на фронт часто ездит, поет перед народной милицией.

– А почему у него машину забрали?

– Этого я не знаю. Я обещал ему, что буду беречь лимузин, но я, конечно, не обязан этого делать, потому что это уже не его машина.

Я требую объяснить Дамасо, что машину беречь все-таки надо, пробую объяснить и насчет общественной собственности. Но здесь пока трудно обо всем этом столковаться.

31 августа

Фашисты заняли Оропесу и с боями настойчиво продвигаются по шоссе на Талаверу. Какие части удерживают их, какие командиры? Этого никто толком не знает в военном министерстве. Называют генерала Рикельме, полковника Асенсио, говорят, что несколько колонн спустились вниз со сиерры, на подмогу, что полковник Мангада предлагает пойти к Талавере, но что сиерру боятся оставить без крепких частей – тогда враг мог бы сразу прорваться в Мадрид… Надо поехать посмотреть самому.

Начались переговоры об изменении правительства, о вхождении социалистов и, может быть, даже коммунистов. Хираль в частных разговорах соглашается на реорганизацию своего кабинета.

А маленький черный крестик опять движется в окне по горизонту. Ничего не произошло, никто никому не объявил ультиматума, двадцать девятое августа миновало, как обычный будничный день, – в парижских и лондонских газетах прибавился еще один сенсационный заголовок. Никто ничему не воспрепятствовал, – только Гидес и его товарищи гоняются в воздухе, стараясь встретиться с противником. Где они сейчас? Вот «Юнкерс» хладнокровно выискивает себе подходящую цель среди столичных кварталов. Еще полгода назад у фашистских летчиков был только один облюбованный ими полигон, довольно пустынный, – Абиссиния (имеется в виду война Италии в Эфиопии. – Примеч. ред.). Сейчас они упражняются над миллионным городом, над испанской столицей. И это так будет? Невозможно поверить.

Каждый день в Мадрид прибывают несчетные делегации из разных стран. Председатели всех и всяческих обществ, лиг человеколюбия, междупарламентских, ученых и женских организаций. Все они тотчас же направляются на прием к главе правительства и к отдельным министрам, некоторые – к президенту республики, все подробно информируются о военном и политическом положении, затем выражают свое глубокое возмущение фашистским мятежом, глубокое признание и сочувствие законному правительству. Выразив свои чувства устно, по радио и в печати, делегации уезжают. Перед отъездом они справляются у портье отеля, можно ли еще купить настоящие испанские шали, веера, кастаньеты, испанские вышивки и керамику. Можно.

Правительство охотно, хотя все с меньшим жаром, принимает гостей. Им дают цифры, документы, доказательства. Но результатов пока никаких.

Говорят о моральной помощи. Сейчас реальная, вещественная помощь оружием или хотя бы продовольствием будет в то же время самой высокой моральной помощью.

Неизвестно, много ли иностранных делегаций посетило главную квартиру мятежников. Но фашистские полки, те, что наступают на Талаверу, уже отлично снабжены всеми видами вооружения последних немецких и итальянских образцов, вплоть до танков.

Это страна, чей народ не имеет даже опыта мировой войны. Крестьяне ходят с кремневыми ружьями, наваха (длинный складной нож) считается грозным оружием. Этот народ засыпают тучами снарядов, бомб, зажигательных, бронебойных, разрывных пуль. Единственный крупный центр военной промышленности на территории мятежников в Овиедо кругом осажден и поставлять оружие никуда не может. Откуда-то техника Франко и его огневые средства щедро пополняются. Откуда?! Захудалая испанская авиация вдруг обогатилась новенькими бомбардировщиками «Фоккер», «Юнкерс» и «Капрони», каких никогда и не мечтала иметь на вооружении. К Франко съезжаются на глазах у всего мира германские и итальянские пилоты, пехотные инструкторы, артиллеристы. Летчик самолета, сбитого у Талаверы, выпрыгнул на парашюте в правительственной зоне и пробовал откупиться деньгами от местных крестьян, но был ими расстрелян. На трупе найдены документы на имя итальянского пилота Эрнеста Монико и приказы от итальянского командира эскадрильи. Идут пароходы с пушками, с пулеметами, со взрывчатыми веществами. Для германских так называемых добровольцев севильская радиостанция каждый день, мы слышим, исполняет германский фашистский гимн.