Михаил Жестев - Татьяна Тарханова

• Название: Татьяна Тарханова
• Автор: Михаил Жестев
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1962

Роман советского прозаика Михаила Жестева «Татьяна Тарханова» повествует о судьбе крестьянской семьи, вовлеченной в поток больших событий современности.

---

— Афонька Князев.

— Какой же тогда мужику интерес в колхозе работать? Ну, хотя бы моему отцу, тебе, Ефремову?

— Ну а ты-то, Семен Петрович, агроном!

— Тем более.

— Жалованье получал.

— Голова дороже. Да и по совести говоря, какая может быть наука, когда все, кому не лень, пугают: за то в суд, за это к прокурору, а слово не так сказал — и того хуже может быть. От меня требуют — организуй, агитируй, выступай, зови в колхоз. А я агроном. Мое дело не звать, а показывать. Да и наука пошла побоку. Сверхранний сев! Это что же — сеять лен в воду! Нет, против науки я не пойду. Лучше ею совсем не заниматься.

Тарханов старался разгадать Чухарева. Молод, крепок, и тридцати нет, а лыс. Почему так? И речь что кудель. Все завитки да завитки. Весь в батьку. И глаза так же навыкат. Это у них в роду. И хоть глаза совсем наружу, а вглянешься — не разобрать, что за человек. Душа из человека выглядывает, словно из норы. Да, весь в отца. Только батька топором тесан, а этот рубанком приглажен. Тот грамотей, а этот ученый. И перебил Чухарева:

— Так какая же будет для меня работа?

— Землекопом станешь.

— Я со своим конем. — Игнат приподнялся и по какой-то старой крестьянской привычке, перешедшей по наследству от дедов, стал мять в руках шапку.

— В кадры и с конем?

— Мы завсегда с конем.

— Ну к чему тебе конь?

— А глину с карьера возить?

— К заводу подводим подвесную дорогу.

— А людей нанимаете зачем?

— Будем строить большой комбинат огнеупоров. Мы теперь индустриальная держава. Слыхал? Не зря мужиков со старых пепелищ сгоняют. Разве иначе вас, кондовых домоседов, из деревни выкуришь? И учти, Игнат Федорович, вашего брата со своим конем хоть пруд пруди. Понаехало, в городе сена не хватает. То сбрасывали коров, мясу на базаре грош цена была, а теперь скоро конина объявится. Продавай ты свою лошадь, пока цена стоит.

Чухарев подал Игнату три талона: в баню, общежитие, столовую.

— Так как, Игнат Федорович, окрестимся? Был ты мужик, а станешь рабочим.

Тарханов медлил с ответом. Неожиданно сказал:

— Обо всем мы с тобой поговорили, а о самом главном не спросишь меня: как там твои в Пухляках?

— Батя жив-здоров? Не стряслось ли что с ним?

— В колхозе старик.

— Это хорошо, — с облегчением произнес Чухарев. И откровенно признался: — Нынче, сам знаешь, как может случиться. Был опытником, а в колхоз не пошел — стал кулаком. А батька упрямый, себя умнее всех считает, долго ли до беды. И мне не сладко пришлось бы. Сынок кулака!

— И не писал, что в колхозе?

— Откровенно сказать, Игнат Федорович, в ссоре мы. Взял в жены не ту, что он мне прочил.

— Не беспокойся, все в порядке у него.

— Спасибо за добрую весточку.

— Так, значит, советуешь поступить на стройку? — вернулся к своему делу Игнат.

— Обязательно. Василий-то где твой?

— Подался на север.

— Устроишься, оглядишься и его выпишешь.

— Так тому и быть, — сказал Игнат и протянул руку за талонами. Если Чухаревы друг другу не пишут, он может быть спокоен. Значит, решено. Он, Игнат Тарханов, будет строить комбинат. Вчера ссыльный, сегодня строитель. И так в жизни бывает.

Все это время у Игната было такое чувство, словно за ним шла беспрерывная погоня. Он потерял в своем бегстве сына, лишился невестки, едва не погубил внучку. И все бежал и бежал. Только найдя себе убежище на строительстве комбината, Тарханов как бы получил возможность оглянуться и понять весь ужас совершившегося. И прежде всего он подумал о Василии. Что с ним? Дошел ли до больницы? А вдруг тяжело ранен или какое-нибудь заражение? И никак не мог понять, как это он оставил сына и вот уже сколько дней не знает, что с ним. Господи, прости и помилуй. Уж лучше бы с ним самим стряслась такая беда, чем с Васькой. Теперь он уже не мог думать ни о чем другом. Он должен увидеть сына, узнать, что с ним. Перед этим все остальное не имело значения — ни смерть невестки, ни судьба внучки, ни собственная жизнь.

На следующий день Игнат подъехал на лошади к станции Мста. Разыскав больницу и войдя в приемный покой, он спросил женщину в белом халате:

— Тут мне справочку получить бы от вас. Насчет одного человека.

— Фамилия?

— Моя фамилия?

— Того, кто поступил...

— Тарханов Василий. Земляк мой, родня просила.

— Меня это не интересует. Когда поступил?

— Вроде как в конце прошлой недели.

— Тарханов Василий... В конце недели... — Женщина перелистывала книгу поступивших больных и снова и снова повторяла: — Тарханов Василий... Тарханов Василий. По какому поводу поступил?

— Сам по себе вроде, — ответил Игнат.

— Ранение, болезнь?

— Ранили его…

— Ранение, ранение… — продолжала вычитывать женщина в халате и, отложив книгу, сказала: — Тарханов в приемный покой не поступал.

— Может, прямо к доктору?

— Мимо меня никто не может пройти.

— Жив ли?

— Ни живой, ни мертвый.

— Стало быть, не поступал? — беспомощно спросил Игнат.

— Не поступал.

Игнат выбежал на улицу и остановился посреди дороги. Где же теперь искать Василия? Растерянно оглянулся, потом бросился к идущему навстречу человеку в ватнике.

— Не скажешь, где тут у вас милиция?

Прохожий не успел еще разъяснить, что милиция помещается на соседней улице, а Игнат уже был за углом. Он шел в милицию, смутно сознавая, что подвергает себя большому риску, но в эту минуту он не думал о собственной безопасности, ему важно было найти сына, узнать, что с ним, в нем еще жила надежда, что он может помочь сыну. Видимо, только инстинкт самосохранения подсказал ему, как надо начать разговор с дежурным.

— Тут у вас неделю назад не объявлялся пропавший человек?

— Пропавшие всякие бывают, — ответил дежурный, выводя что-то на бумаге и даже не взглянув на Игната.

— Василий Тарханов…

— Такой не объявлялся…

— Слушок был, ранили его.

— А ты, батя, слухам не верь… Мало ли что говорят...

Только после того, как Игнат снова оказался на улице, он вспомнил о Находке и поспешно вернулся к больнице. Что же теперь делать? Где искать Василия? А может быть, рана оказалась пустяковой — сделали перевязку и отпустили? Нет. Какая ни была рана, а крови потерял много, ослаб, куда ему было идти. Уже без всякой надежды найти сына Тарханов на всякий случай заехал на станцию, потом заглянул в чайную и, окончательно убедившись, что в поселке искать Василия бесполезно, повернул Находку на Глинский большак. У него было такое чувство, словно он возвращается с похорон, потеряв последнее и самое дорогое в жизни. Один, кругом один. Один на всем свете. И от сознания своей полной беспомощности, от жалости к самому себе, от нестерпимой боли Игнат уткнулся в передок саней и заплакал. Но тут же вскочил на ноги, взмахнул вожжами и рысью погнал Находку. А внучка? Как он мог забыть Танюшку? Господи, только бы была жива и здорова!

В Глинске, никуда не заезжая, Игнат поехал прямо к Дому малютки.

И вот перед ним домина, когда-то принадлежавший владельцу одного из керамических заводов. Двухэтажный, каменный. В прежние времена подъезд охраняли два гранитных льва. В Глинске говорили, что страшны не львы, а их хозяин-собака. Теперь не было ни львов, ни хозяина-собаки. И никто не мог сказать, куда они девались. Словно вместе сбежали.

Дом малютки был окружен с трех сторон большим садом. В сад выходила стеклянная веранда. Через эту веранду Игната провели в большую светлую комнату, где в маленьких кроватках лежали завернутые в одеяла, похожие на куклят грудные дети. Все они показались ему похожими друг на друга, и он спросил нянюшку, показывая на лежащего с края ребенка:

— Этого как фамилия?

— Ильин Вася.

— А этот кто будет?

— Ильина Маша, — ответила ему нянька.

— А это кто?

— Ильин Володя.

— Да у вас, никак, все Ильины, — удивился Тарханов.

— Все не все, но пятеро с краю все Ильины.

— От одной матери?

— Все бесфамильные и поступили в изолятор, когда дежурила Ильина, сестра медицинская наша. А вам кого?

— А где же тут Тарханова? Татьяна Тарханова?

— Твоя?

— Внучка.

— Сам найди. Попробуй.

— Разве их разберешь!

— А я вот сразу угадала, к кому ты. Есть что-то от деда в ней. Иди-ка, смотри.

Игнат подошел к завернутому в одеяло маленькому существу. Так вот она какая, Татьяна Тарханова. Девочка спала, слегка приоткрыв рот, и даже спящая была похожа если не на деда, то на отца безусловно. В ней уже было что-то тархановское. Игнату даже показалось, что она улыбнулась ему. Он понимал, что эта улыбка никак не связана с его приходом, но ему в его одиночестве она была великой поддержкой. Она как бы возвращала его к жизни. Еще будет у него и радость и счастье, если есть на свете хоть одно родное ему существо.

Игнат вернулся в Дом крестьянина. Он уже не чувствовал себя таким одиноким, он уже мог думать о себе и твердо решил с утра явиться на строительство. Но прежде надо продать Находку. И продать немедля. Кобыла с тела сдает, вот-вот кожа ребра обтянет. И продать надо в верные руки. Чтобы холили, кормили, работой не изнуряли. Ну, да если человек деньги заплатит — зачем ему губить коня? А вдруг живодер купит — как его узнаешь? Проще простого. Ему подай упитанность. Разве живодер будет резвость смотреть, сколько кобыле лет, не была ли опоена? Скажи ему — жереба лошадь, сразу цену скостит... Тарханов поднялся. Что же — надо идти на базар, покупателя искать. Так-то, милая, скоро распростимся навсегда! И в эту минуту пришла ему мысль, от которой захолодало сердце: «Стой, Игнат, да ты, никак, хочешь стать конокрадом? Увел колхозную лошадь и думаешь, как бы сбыть ее с рук». Он пытался успокоить себя: «Ну какой же я конокрад, когда Находка моя лошадь? Купил годовалым жеребенком, выкормил. Так почему же не вправе продать свою-то лошадь?» И снова сомнения: а своя ли? Была своя. А теперь... Значит, верно получается — конокрадство. Игната охватило замешательство. И при себе держать лошадь он не может, и продать нельзя. А не сдать ли ее в милицию? Сдать можно! Только заодно и сам сдавайся. Но все равно, как-то надо было освободиться от Находки. И после некоторого раздумья Тарханов снова запряг ее в сани и погнал за город, к виднеющейся на холме деревне Коегощи.