Жак Стефен Алексис - Деревья-музыканты

• Название: Деревья-музыканты
• Автор: Жак Стефен Алексис
• Издательство: Издательство "Художественная литература"
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1964

После открытия Христофором Колумбом в 1492 году Эспаньолы (так он назвал остров Гаити) испанские конкистадоры почти полностью истребили его коренных жителей - непокорных индейцев. Нынешнее население страны - это потомки африканских рабов, которых привезли в XVII веке французские колонизаторы для обработки плантаций. На протяжении всей истории острова жителям приходилось защищать Гаити от посягательств иноземцев. Роман "Деревья-музыканты", написанный в 1957 году, - это широкая картина народной жизни, мужественной и жестокой борьбы гаитянских крестьян за свои земли, за национальную независимость, за свою культуру.

---

Чей-то голос звал его:

— Гонаибо!.. Гонаибо!..

Голос приближался. Это был женский, вернее, детский голос. Кричала Гармониза, внучка Буа-д’Орма Летиро.

— Гонаибо!

Она увидала, что мальчик сидит, прислонившись к деревцу, и подбежала к нему.

— Послушай, Гонаибо, дедушка велел тебе сказать, что он придет сюда завтра, рано утром... Он хочет, чтобы ты спрятал какие-то вещи... Но что с тобой?..

Он даже не взглянул на нее, не пошевелился и полными слез глазами смотрел куда-то вдаль. Он размышлял. Она села подле него.

— Что случилось, Гонаибо?.. Скажи, что с тобой?..

Дотронувшись до лица друга, она почувствовала, что щеки его мокры от слез. Она прильнула к нему и повторила свой вопрос. Затем взяла его за голову обеими руками, положила к себе на плечо и вытерла глаза Гонаибо своими ладонями. Да, это были слезы, безмолвные слезы. Она снова стала расспрашивать его. И вдруг он разрыдался.

Гармониза прижала его к себе, стала гладить по голове, что-то нашептывая ему. О чем же она говорила? О ветре? О птицах, которые спят на ветках под дождем? О теплоте прильнувшей к ней щеки? О биении своего юного сердца, о своих порывах, о грезах наяву? Или она говорила о своем постоянном желании быть подле Гонаибо, держать его в объятиях, баюкать вот так, как сейчас? Ей хотелось утешить юношу, развеять его скорбь. Но иногда, чтобы усыпить горе, нужна тишина. И Гармониза уже ни о чем больше не расспрашивала, лишь проводила своей прохладной рукой по его лицу, по плечам и груди. Она чувствовала холодное, как мрамор, прикосновение его губ к своей шее. Он бессильно покоился на ее плече, по-прежнему рыдая. Тогда она, в свою очередь, прижалась губами к пылающему лбу Гонаибо, простодушно целуя его, чтобы утешить. Потом вытянулась возле него на земле. Наконец он взглянул на девочку, и она посмотрела на него, наклонилась над ним и тоже разразилась слезами.

Он ощутил округлости ее расцветшего тела, теплоту юных грудей, трепетных, как только что вылупившиеся птенцы, и щекочущее прикосновение к своему плечу длинных волос. Он изо всех сил прижал ее к себе. Она растерянно взглянула на него и отдалась ему, горячая и счастливая. Она лишь слабо застонала в ту минуту, когда ее молодое тело раскрылось для жизни.

Над их головами была лишь листва да небо. Все ветви маленького тыквенного дерева были осыпаны цветами — об этом дереве как раз говорила перед смертью мать Гонаибо.

Распределение лепешек было произведено в Ремамбрансе в четверг. Старушка Дада, супруга Буа-д’Орма, суетилась весь день, такая же бодрая, как всегда. Когда наступила пятница — предпоследний день пасхальной недели, — Дада помогла совершить омовение вновь посвященных в теплой воде, настоянной на листьях. Все было сделано надлежащим образом, но с лихорадочным беспокойством и огромным усилием воли. Отец Осмен подходил все ближе, опустошая встречающиеся на пути хунфоры. На всех дорогах, ведущих к святилищу, главный жрец велел расставить дозорных, чтобы они в случае надобности подняли тревогу. Несмотря на царившее кругом волнение, отец Буа-д’Орм сохранял полное спокойствие и всем руководил ревностно и тщательно, как всегда. Он решил не торопиться: все должно идти, как обычно. Когда обряды будут завершены, он примет необходимые меры.

С наступлением темноты празднества закончились, и Буа-д’Орм заперся в зале «собы» с генералом Мирасеном, Инносаном Дьебальфеем, г-жой Анж Дезамо, Аристилем Дессеном, Олисма Алисме, Шаритаблем Жакотеном, Жозельоном Жоффе, Бальтазаром Фенелюсом и Жюстеном Корбеем. А затем они разошлись по разным отделениям святилища. При первых проблесках зари Мондестен Плювиоз, хранитель барабана Ассото, сдал свои ключи и присоединился к друзьям. Все сокровища, все реликвии древней Ремамбрансы и других хунфоров были сложены в переметные сумы, сплетенные из листьев латании, и погружены на мулов. Скоро над опустевшим двором святилища засияет солнце. Буа-д’Орм собрался было уходить, но, не видя Дада, забеспокоился. Ведь обычно жена вставала, едва заслышав пипирита, чтобы сварить кофе. Старик направился к своему дому. У дверей его охватило мрачное предчувствие, ибо он споткнулся о порог.

— Дада!.. Мы уезжаем... Почему ты не встаешь?..

Она ничего не ответила. Буа-д’Орм подошел к столу и ощупью разыскал спички. Тревога тисками сжимала ему грудь.

— Дада! Ты больна?.. Что с тобой?..

Дада лежала бездыханная на своем ложе, лицо у нее было спокойное, ясное.

Боль, как удар клинка, пронзила сердце Буа-д’Орма. Дада умерла во сне, не страдая. Она угасла, как догоревшая свеча... Почему небо не подало ему знака? Почему? Значит, боги покинули старого жреца! Годы посеребрили волосы Дада, она состарилась, прислуживая в храме, и до гроба сохранила верность узам, соединившим их с детства. Судьба ее свершилась... Эта смерть предвещала конец целой эпохи, а теперь и его собственная смерть была близка — таков неумолимый приговор. Аго-йе, святые лоасы!

Подавив свое горе, он вошел в комнату Гармонизы. Она спала на спине, прижав к груди руки, и радостно улыбалась. Она видела сон, губы ее шевелились, словно она произносила слова, полные неизъяснимой нежности. Старец колебался, не решаясь разбудить ее.

— Гармониза! Ну же, вставай!.. Одевайся... Ты поедешь вместе со мной, — тихо сказал он и прикоснулся к ее плечу.

Гонаибо ждал в нескольких шагах от хижины, он был взволнован и нервно расхаживал взад и вперед. Увидев вереницу вьючных животных, он побежал навстречу. Приезжие проработали целый час и вырыли длинный глубокий ров. Когда все было готово, дно его устлали пальмовыми ветвями, а на них положили священные камни, реликвии, предметы культа. Гонаибо внимательно смотрел на работы, держа за руку Гармонизу. Главный жрец стоял тут же и наблюдал за обоими. Когда ров был прикрыт пальмовыми ветвями и засыпан землей, Гонаибо подошел к главному жрецу.

— Мне надо поговорить с тобой, отец Буа-д’Орм, — сказал он. — С глазу на глаз...

Взгляд старика остановился на Гармонизе. С той минуты, как предметы культа исчезли под землей, Буа-д’Орм изменился в лице: казалось, он уже не принадлежит к миру живых, глаза его горели загадочным огнем. Неподвижный, как статуя, он взирал на все словно издалека, погруженный в гордую задумчивость. Худоба его стала еще заметней. Он медленно воздел руки, повернулся, шатаясь словно призрак, колеблемый ветром, и посмотрел на восток, где разгоралась заря.

— Все свершилось, согласно воле лоасов... — сказал он. — Люди, пришедшие со мной, должны возвратиться в свои дома, я один выполню то, что осталось сделать... Пусть дети Ремамбрансы уходят без опасений — лоасы не покинут их. Пусть они живут, пусть страдают и борются, как настоящие дети земли... Быть может, им придется разойтись в разные стороны... Отныне я ничего уже не могу сделать для них... Так повелевает жизнь и лоасы!.. Идите скорее!.. Я сказал!..

Крестьяне с удивлением переглянулись, затем пытливо посмотрели на лицо главного жреца, озаренное внутренним светом. Они поняли тогда, что судьба свершилась, и, понурив головы, молча двинулись в обратный путь, ведя за собой вьючных животных. Буа-д’Орм стоял теперь лицом к озеру и глядел вдаль.

— Я знаю, что ты мне скажешь, Гонаибо... Род Буа-д’Орма Летиро не должен угаснуть… Я знаю...

Гонаибо подбежал к нему.

— Отец Буа-д’Орм, отныне Гармониза останется со мной. Я так решил... Даже если ты откажешь, это ничего не изменит!..

Буа-д’Орм по-прежнему не спускал глаз с озера.

— Никто не поступает по собственной воле, Гонаибо, все начертано в большой книге, решения принадлежат одному только небу... Я знал, что ты хочешь мне сказать. Прежде чем ты заговорил, я уже знал, какова воля неба... Слушай, Гонаибо, давным-давно в нашу страну привезли в рабство четырех братьев. Здесь их и продали... Первый из них основал Ремамбрансу, второй — Сускри, возле Мармелады, третий — создал в Гонаиве святилище Летиро, названное впоследствии Сувенанс, а четвертый заложил святилище Кампеш в Северной долине. Все они были истыми сынами Африки, верными служителями лоасов наших предков. Их наследие осталось в неприкосновенности. Всю свою жизнь я страдал и боролся ради того, чтобы их дело жило... Я возделывал их землю, я совершал обряды перед их алтарями, по мере сил помогал их последователям, и все это потому, что лоасы насильно связали меня с Ремамбрансой. Скоро мое старое тело будет покоиться в земле. Но внутренний голос говорит мне, что лоасы изберут тебя... Быть может, я вообразил себе это, но обещай, что ты не останешься глух к их призыву, если он когда-нибудь прозвучит. Тебе известно, где находится дека, ты возьмешь ее и лишь только прислушаешься к голосу своего сердца, как будешь знать, что делать... Ты положишь священные камни на прежнее место, и познание невидимых постепенно перейдет к тебе... Ты будешь страдать, служа лоасам, но разве я сам не страдал? Страдание ведет к спасению, Гонаибо, ты никогда не будешь несчастлив, никогда... В сердце твоем воцарится покой... Обещай мне не навлекать на себя гнева лоасов, не пытайся противостоять им... Обещай!..