Владимир Гржонко - Дверной проем для бабочки

• Название: Дверной проем для бабочки
• Автор: Владимир Гржонко
• Жанр: Современная проза
• ISBN: 978-5-98358-139-5

Владимир Гржонко (род. 1960) — скульптор, писатель, журналист, сценарист. Думать, говорить и писать начал почти одновременно. С девяностого года живет в Нью-Йорке. Пришлось поработать таксистом, мальчиком на побегушках в магазине, бензозаправщиком… И только спустя десять лет он смог всецело отдаться сочинительству, написав с 2001 года три романа — «The House» («Лимбус-Пресс», 2003 г.), «Свадьба» («Амфора», 2004 г.) и, наконец, — «Дверной проем для бабочки». Автор множества рассказов и сценариев, в настоящее время он трудится над новыми литературными проектами и одновременно работает редактором и сценаристом на популярном нью-йоркском русскоязычном радио «ВСЁ». Семнадцать лет в США оказали несомненное влияние на его личность и творчество. Он как бы завис между двумя культурами, создавая в этом пространстве свои собственный мир. И этот «третий мир» — вовсе не смешение русских и американских литературных традиций, а новый оригинальный взгляд на внутренний, не имеющий географических границ, мир Человека.

Отдаленный потомок гениального Моцарта Билли обнаруживает в себе необычные способности. По семейному преданию, талант Моцарта не исчез с его смертью, а передается из поколения в поколение. Но Дар, который не удается реализовать в музыке, видоизменяется и обязательно проявляется в чем-то другом. Балансируя на грани реальности и навязанного подсознанием бреда, Билли попадает в детективную историю…

Роман-фантазия нью-йоркского писателя Владимира Гржонко «Дверной проем для бабочки» затрагивает самые серьезные вопросы бытия, что не мешает читателю напряженно следить за неожиданными и интригующими поворотами его сюжета.

---

Ни Карлос, ни Билли почему-то совсем не удивились, что они, совершенно незнакомые и такие разные — обеспеченный человек из известной семьи и нелегальный мексиканский эмигрант — вдруг прониклись друг к другу доверием, как, наверное, происходит с людьми в большой опасности или в большой радости. Они почувствовали себя даже не родственниками, не близкими людьми, а как-то по-другому, тоньше и эфемерней, как чувствует хорошего актера и доверяет ему простодушный зритель, плачущий над выдуманной смертью героя легко, искренне, но без страданий. Эта близость не нуждалась ни в представлениях, ни во времени, в течение которого обычно присматриваются к незнакомцу, изучают его. Поэтому Карлос только перегнулся через сиденье, дотронулся до прохладной узкой ладони, а потом легко улыбнулся Билли и сказал:

— Это Она, понимаешь? Она пришла! А я, дурак, ехал за ней в Техас!

Билли сразу понял, что с этим мексиканцем произошло что-то очень важное, хотя и необычное. И тоже улыбнулся ему в ответ. Карлос застыл в неудобной позе, не выпуская из дрожащих рук Её извивающуюся беспокойную руку.

— Слышишь, — сказал он Билли, помрачнев, и упрямо наклонил голову с крупицами пота на узкой полоске лба, — я это… Я тут подержу Её, а ты вылезай из машины и открой багажник, ладно? Она там, ну ты увидишь… Я бы и сам пошел, да вдруг отпущу, а в багажнике окажется манекен…

Карлос понимал, что это глупость, что если Она захочет уйти, то никто Её не удержит, но всё равно пусть лучше так, пусть лучше этот увидит Её…. Карлос почему-то не стеснялся Билли. Может быть, потому, что тот совсем не был похож на толстяка Джо или дурачка Хозе, да и на всех, с кем ему приходилось встречаться в жизни? Да, этому Очкарику в странном костюме он может позволить на Неё посмотреть. Потому что ему нужно было, чтобы кто-то, кому он доверяет, увидел её тоже. Это было очень важно. А Очкарику он почему-то поверил сразу. Карлос попробовал половчее ухватить Её руку, но та неожиданно выскользнула из его горящих мокрых ладоней и исчезла в темноте люка. И как раз в тот момент, когда Очкарик справился наконец с заедающим замком и открыл багажник. «Да что же это?..» — похолодев от нехорошего предчувствия, подумал Карлос.

— Да что же это! — воскликнул Билли, когда в полумраке багажника разглядел туловище манекена с отвалившейся головой и руками, одна из которых, согнутая в локте, высовывалась сбоку, из-под старого автомобильного колеса. Билли хотел было захлопнуть крышку и отрезать от себя это неприятное зрелище, но почти сразу в багажнике что-то зашевелилось: безобразное туловище сдвинулось в сторону и на его месте показалась голова. Живая женская голова с ссадиной на грязном лбу. Потом появилась рука — тоже, совершенно очевидно, живая и гибкая — и прикоснулась к ссадине. «А-а, — подумал Билли, — так это и есть Она!»

— Вы что, мужики, совсем охренели? За такие дела можно… Блин, можно вообще!.. — женщина убрала руку со лба, поморщилась и встала в багажнике на колени. Разглядев обалдевшего Билли в смятом фраке со сбившейся к уху бабочкой и с покосившимися очками на носу, она зыркнула глазами по сторонам и, по всей видимости, решив, что никакой опасности этот придурок не представляет, ухмыльнулась. Испарившийся было от удара и испуга хмель вернулся к ней, и она, высовываясь из багажника и как будто стараясь дотянуться губами до Билли, затараторила привычной цыганской скороговоркой:

— Ну что, сладкий, тогда давай делом займемся! Давай-давай, хорошо будет, я такое умею, что не женишься потом, за мной бегать будешь, за вкусной! Ну чего стоишь? Сам завёз и стоит! Не ты, а он стоять должен, понял, сладкий? Что смотришь? Давай его сюда — если не стоит, так у меня встанет! У меня и мертвый встанет!..

Билли посмотрел на жалкое в своей потёртости лицо проститутки, на тонкие руки с цепочкой синяков, на лёгкую, не по погоде, маечку, чуть прикрывающую жёсткое несвежее тело, и чуть отступил. По его мышцам прошла судорога, но Билли не понял, от чего именно. После пережитого ужаса он ещё плохо соображал. Хлопнула дверца, и появился мексиканец. Он пригнулся и почему-то держался обеими руками за помятое крыло автомобиля.

Карлос увидел стоящую в багажнике женщину и застыл в нелепой позе врача, собирающегося приложить ухо к груди больного. Это была Она. Не совсем такая, какой он Её запомнил, но Она. И Очкарик, конечно, тоже это понимал — и тоже был потрясен. Карлос не мог заставить себя сдвинуться с места, хотя ему очень хотелось дотронуться до неё исстрадавшейся ладонью и ощутить прохладную легкую жесткость её выпуклостей. Он не слышал, что Она говорила, потому что просто не слушал… Потому что в тот, первый раз, Она вообще молчала…

Женщина, ловко выбросив вперед руку, поймала Билли за широкий пояс и потянула к себе, а он теперь тоже не слушал, что она говорит, потому что увидел лицо мексиканца… И, самое главное, когда Она вцепилась грязными пальцами в его брюки, Билли почувствовал, что происходит нечто невероятное: его «железка» — сама по себе, без тётушкиного ключа! — вдруг поползла вниз, легко разламываясь, размыкаясь и давая ему холодящую и беспокойную свободу. Широкий и низкий пролом, оставленный в кустах тяжёлой машиной, осветился так, что Билли бросилась в глаза Её тень на поднятой крышке багажника. А сама Она, вернее, силуэт её раздвинутых тонких ног казался, как ватой, обложенным темнотой, как будто Она зависла над бездонной ямой. И еще он увидел, что Она поворачивается к нему спиной, пододвигая ломкие неровные ягодицы, а бледный мексиканец стоит на коленях, положив чуть светящуюся голову на край этой ямы, и взглядом молит Билли помочь Ей, не дать провалиться куда-то глубоко, откуда Она уже никогда не вернётся.

Карлос видел, как беспомощно развел руками Очкарик, как переступил с ноги на ногу и придвинулся к Ней, висящей над бездной, совсем вплотную. Карлос знал: стоит Очкарику грубо прикоснуться к Ней, и всё будет кончено. Ах, если бы сам Карлос мог сейчас подняться с колен! Но он не мог, и в этом бессилии ему почудилась даже какая-то высшая справедливость — плата за то, что он доверился Очкарику, от которого теперь зависело, удержат ли они Её или потеряют навсегда…

А Билли не понимал, что с ним происходит: его обожгла ледяная волна, сломанная «железка» потянула вниз ставшие вдруг слишком широкими брюки, и он ощутил прикосновение… Потом волна стала горячей до озноба, и Билли почувствовал Её торопливые движения… Сейчас он не видел Её лица, но тело… тело было ему знакомо. Очень знакомо. Неужели это Изабелла?! Да, почти наверное это она, потому что он узнавал эти ходящие вверх-вниз ягодицы… и голос, звучащий как из-под воды, тоже был знаком.

— Ну, сладкий, ну давай! Ну давай же! Давай, черт тебя побери! — рычала женщина, бодая воздух растрёпанной головой. — Какого ж хрена везли, если… Чего время-то тянешь?! Может, хоть ты, мекс, что-то ещё можешь?! Н-у-у!

Карлос вздохнул с облегчением, когда увидел и понял, что Она спасена, что Очкарик крепко держит Её — держит именно так, как надо, как держал бы её он, Карлос, если бы мог, если бы посмел к Ней приблизиться. И что Она сама, понимая, что иначе сорвётся, всё крепче и крепче держится за Очкарика, насаживаясь на него и раскачивая скрипящую машину.

У Билли кружилась тяжёлая недоумевающая голова. Изабелла на его глазах превращалась в тётушку Эллен. Конечно, это тётушка повернулась к нему, улыбаясь жалостливо и нежно. Билли не слышал, что она говорила, но понимал и без слов её жалобу — жалобу на его былую чрезмерную послушность. Билли изумился, но отпустить тётушку не мог: она по-прежнему висела над чёрным смутно знакомым провалом в никуда. Он двинул занемевшими бедрами и тут же почувствовал, что она выскальзывает, мягко уходит от него и, кажется, становится больше в размерах. Или это он уменьшается… Тётушка, в последнем жадном движении, в попытке удержать его, снова обернулась, и Билли сообразил, почему она показалась ему такой огромной: это была уже не тётушка, а Матильда — большая, тяжёлая и радостная.

— Ну! — уже во весь голос азартно кричала женщина. — Ну же! Зря только раззадорил, падла! Дава-ай!

Карлос заподозрил неладное: из только что казавшейся бездонной ямы стали проступать контуры серого запасного колеса, старого домкрата и нелепо лежащей на боку пластиковой куклы без головы. По-прежнему не ощущая силы в вялых ногах, он вытянул шею, чтобы получше разглядеть, и вдруг в ноздри ударил запах. Карлос узнал давно забытый и презираемый им запах пота, разогретого хлюпающего и сочащегося женского тела, жёсткую прогорклую вонь резины, ржавого металла и грязных тряпок. В этот момент Очкарик отшатнулся, нелепо подпрыгнул и медленно опустился на землю, выставив острые колени. Карлос мельком взглянул на него, не понимая, как он мог довериться этому нелепому человечку, бессмысленным выражением лица и жалкой расслабленной позой напоминающему сейчас дурачка Хозе. Сам он, наоборот, подобрался, напружинился и ощутил себя тяжёлым стальным шаром. Однажды он уже чувствовал себя таким шаром — там, дома, в Мексике, когда убивал… И всё вокруг, как и в тот раз, казалось искажённым, как будто отражённым от изогнутой полированной поверхности.