Федор Андрианов - Спроси свою совесть

• Название: Спроси свою совесть
• Автор: Федор Андрианов
• Издательство: Мордовское книжное издательство
• Жанр: Разное
• Год: 1979

---

— Вот Курочкин требует, чтобы сняли газету, в которой помещена карикатура на него.

— Какую газету? Ах, эту! Я ее еще не видел.

Сергеев подошёл к газете и несколько секунд молча рассматривал её, потом, наморщив лоб, вернулся к парте Саенко. И Женька, и Ирина ожидали его.

— Знаешь, Ирина, мне кажется, что на этот раз ты всё же не права.

Ирина гневно тряхнула головой, коса с одного плеча перелетела на другое, в глазах вспыхнуло презрение.

— И это говорит член бюро класса! Неужели ещё тебе нужно объяснять, что комсомолец должен всегда ставить общественное выше личного!

— Постой, постой, не горячись! — Сергеев ещё больше наморщил лоб. — Так ты считаешь, что здесь налицо конфликт личного с общественным?

— Да!

— Работа в колхозе — общественное дело, а игра в баскетбол — личное?

— Ну, конечно! Это даже пятикласснику ясно.

Ирина пожала плечами, словно удивляясь, что такие простые вещи ему не понятны. Но Иван не собирался отступать.

— Значит, ты считаешь, что Курочкин не поехал в колхоз для того, чтобы играть в баскетбол?

— Я этого не говорила! — несколько растерялась Ирина.

— Но получается именно так! Вот в этом-то и есть твоя ошибка, Ира.

— Ну знаешь, это просто ты из ложного чувства товарищества защищаешь своего друга.

Сергеев густо покраснел. В классе все знали эту его особенность — краснеть по любому поводу, а иногда и вовсе без повода. Причём румянец, поднимаясь от шеи, заливал всё лицо. Пылали огнем даже уши.

— А по-твоему, товарищ не имеет права выступить на защиту своего друга, если видит, что по отношению к нему допущена явная несправедливость? Грош цена такой дружбе!

— Но я не верю в его болезнь!

— Это твоё дело, а газета — общественное, вот тебе и конфликт между личным и общественным, — пошутил Сергеев, чтобы сгладить размолвку.

Но Ирина не была расположена к шуткам.

— Это не болезнь, а симуляция!

— У Курочкина есть справка от врача.

— Значит, нужно верить разным бумажкам и не верить фактам? Ну знаешь, это просто формализм!

Сергеев улыбнулся:

— Вот, все семь смертных грехов мне приписала: покрывательство, формализм, ложное чувство товарищества, ещё что?

— Что симуляция — это ещё нужно доказать, — вмешался в разговор молчавший до этого Курочкин.

— И докажу! — гневно сверкнула серыми глазами Ирина.

— Ну вот, когда докажешь, тогда и повесишь эту газету, — примирительно произнёс Сергеев, — а пока нужно снять.

Ирина молчала, только нервно вздрагивала коса, которую она перебирала тонкими пальцами. Наконец, глубоко вздохнув, не глядя на Сергеева, она проговорила:

— Хорошо, я сниму. Но вопрос о Курочкине мы будем разбирать на бюро!

— Ой, боюсь! — Женька шутовски вытаращил глаза и присел. К нему уже вернулась его обычная самоуверенность. Своего он добился — газета будет снята, а насчёт бюро… Он выпрямился и свысока посмотрел на Ирину:

— Может быть, вы ещё и моего лечащего врача на комсомольское бюро вызовете?

Ирина, не отвечая, обошла его, словно неодушевлённый предмет, случайно оказавшийся на пути, подошла к стене и резко дёрнула за край газеты. Газета отлетела, оставив на гвоздях кусочки бумаги.

— Юпитер, ты сердишься, значит, ты не прав! — басом произнёс Сергеев. Он всё ещё старался сгладить размолвку.

Ирина круто повернулась к нему:

— А ты, Сергеев… Я тебя считала честным, принципиальным, а ты… двурушник!

И неожиданно всхлипнув, она выбежала из класса. Сергеев растерянно проводил её глазами.

История с газетой испортила Ивану весь день. На следующем уроке он совсем не слушал ответов товарищей, объяснение учителя и получил два замечания за невнимательность. Ребята недоуменно посматривали на него: такого с Сергеевым раньше никогда не было. А Иван даже не замечал их взглядов: он заново переживал разговор с Иринкой. Вновь и вновь он слышал её дрожащий возмущённый голосок: «…Я тебя считала честным, принципиальным, а ты…», снова видел в глубине серых глаз слёзы. Иван не мог понять, почему эта размолвка так мучает его. Может быть, он был груб? Нет, ничего такого, что могло бы оскорбить Иринку, он не сказал. А если он всё-таки не прав? Сергеев мысленно перебирал все аргументы Ирины. Нет, и в этом он себя упрекнуть не может. Правда, Женькина болезнь проявляется как-то странно, но ведь врач лучше знает, что ему можно, а что нельзя, а справки, да еще такие, так просто не выдаются. Значит, он прав. Так почему же осталось сознание какой-то вины, недовольства собой? Случались у них размолвки с Ириной и раньше, правда, редко, но всё же случались, но ни одну из них он не переживал так болезненно, как сейчас. Что же случилось? Почему он не может забыть эти слёзы в серых глазах?

В перемену Иван попробовал заговорить с Ириной, словно ничего не случилось, но та только фыркнула, окинула его гневным взглядом и отвернулась.

А в классе все ждали урока литературы. Ещё бы: придёт новый учитель. Уже несколько раз девчонки, и первая, конечно, Лидка Норина, словно бы случайно оказывались возле дверей учительской, когда кто-нибудь входил или выходил, и краешком глаза заглядывали туда, а потом взволнованно делились впечатлениями:

— Ой, девочки, строгий, наверно.

— Пожилой. Лет сорок будет.

— И нисколечко не сердитый. Разговаривает с англичанкой и смеётся, смеётся!

— А галстук по-модному завязан!

Но всякому ожиданию рано или поздно приходит конец. Прозвенел звонок. Ребята как-то торжественно выстроились у своих парт, только Серёжка Вьюн караулил возле лестницы в коридоре. Но вот и он влетел в класс:

— Идёт!

Владимир Кириллович вошёл спокойной, неторопливой походкой, прошёл к столу, положил журнал и только тогда негромко произнёс:

— Здравствуйте! Садитесь!

Нет, походка никак не отражала его душевное состояние: спокойствия не было и в помине. Нелегко, ох нелегко снова начинать работу в школе после такого большого перерыва. Сумеет ли он? Справится ли? Вот перед ним сидят тридцать юношей и девушек, у каждого из них своя жизнь, свои привычки, свой характер. Сумеет ли он подчинить их единой цели, поймут ли они его, или так и останутся они сами по себе, а он сам по себе?

Владимир Кириллович обвёл класс внимательными прищуренными глазами, ощущая на себе ответные тридцать взглядов. Интересно, о чём думают они сейчас?

Например, вот эта девушка с серыми печальными глазами, сидящая на первой парте? Или вон та, у окна, у которой глаза, как вечернее августовское небо, глубокие и тёмно-синие? А вот и вчерашние знакомцы: паренёк со светлыми вьющимися волосами, с самоуверенным выражением лица — нелёгкий, наверное, характер, придётся с ним немало повозиться. Его, кажется, Женькой зовут. Рядом с ним широкоплечий крепыш, так понравившийся ему вчера на площадке. Только сегодня он что-то сумрачно выглядит. Сзади него нетерпеливо ёрзает Вьюн. Впрочем, это, наверное, кличка. А фамилия? Что ж, фамилию он сейчас узнает, стоит только открыть журнал. А вот откроются ли перед ним их души?

— Давайте знакомиться. Меня зовут Владимир Кириллович, фамилия — Селиванов. Я буду преподавать у вас литературу и, кроме того, буду вашим классным руководителем. Впрочем, вчера я имел возможность убедиться, что вы об этом уже осведомлены.

Он усмехнулся и нагнулся над журналом.

— Абросимов! — назвал он первую фамилию.

— Я! — вскочил Серёжка Вьюн.

Так. Значит, он угадал: Вьюн — это прозвище. Следует признать, что оно довольно верно характеризует своего владельца. Да и вообще ребячьи прозвища большей частью метки и точны, в этом он уже давно убедился. Один за другим поднимаются ученики. Каждого нужно запомнить, узнать, к каждому подобрать ключик и не ошибиться. Одна, даже небольшая ошибка, может навсегда запереть от тебя ребячью душу десятью замками, и тогда уже никакой ключ не подберёшь. Это он тоже уже знает по своему, хотя ещё и небогатому, опыту.

— Курочкин!

А, это тот самый. Несколько секунд они взаимно изучают друг друга. Что ему говорили про Курочкина в учительской? Способный и даже талантливый — это Лидия Васильевна, своенравный и капризный — это Валерия Яковлевна, бывший их классный руководитель, а Александр Матвеевич, завуч, неопределённо пожал плечами: ученик как ученик. Впрочем, так он сказал про всех, о ком его спрашивал Владимир Кириллович. Ещё кто-то говорил, что Курочкина очень балуют родители. Да, видимо, сложный характер.

— Садитесь, Курочкин.

Первое знакомство кончается. Последней в списке Чернова. Почему последней? По алфавиту она должна стоять третьей с конца. Пропустили? Вряд ли. Второгодница? Не похоже. Фамилия приписана явно позднее, другим почерком. Значит, вновь прибывшая.

— Вы, Чернова, недавно пришли в этот класс?

— На уроках сегодня впервые.