Сергей Кургинян - Стрелков и другие. Анатомия одного стратегического конфликта

• Название: Стрелков и другие. Анатомия одного стратегического конфликта
• Автор: Сергей Кургинян
• Издательство: МОФ ЭТЦ
• Жанр: История
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-7018-0552-9

В книге собраны статьи членов движения «Суть времени», лидером которого является Сергей Кургинян, написанных в ходе политической войны, развернувшейся в России в связи с гражданской войной на Юго-Востоке Украины.

Для читателей, интересующихся актуальной политикой, политологией и анализом политических процессов.

---

Почему же им было настолько наплевать на исступленную, фундаментальную, ликвидационную русофобию Гитлера?

Проще всего сказать, что они вовсе не любили Россию. Но на самом деле это не так. Они любили Россию как ходячие мертвецы любят мертвое. Они любили ее какой-то частицей своей полуистлевшей души.

А в другой части той же души было другое — ненависть к России как таковой! Подчеркиваю — не к Советской России, а к России как таковой. И понятно было, почему они ее так люто ненавидят. Потому что Россия, поддержавшая ненавидимых ими большевиков, уже не была для этих людей их Россией. Она была для них всего лишь Совдепией.

И народ, поддержавший большевиков, уже не был для этих людей русским народом. Он был для них, представьте себе, совком. То есть народом-перерожденцем. Всю Гражданскую войну они ныли: «Народ-богоносец надул». Потом в эмиграции превращали это нытье в накаленный символ веры. А потом… Потом пошли к Гитлеру.

Когда в одной части твоей полуистлевшей души — любовь к какой-то России, которую ты считаешь безвозвратно ушедшей в прошлое, то толку ли в этой любви? Тем более что в другой части твоей души — ненависть к тому, чему ты отказываешь в праве преемства, праве выбора той или иной доли, в праве на историософскую интуицию и многое другое. Когда ты так ненавидишь частью своей души, души ходячего мертвеца нечто реальное, а другой частью души любишь только нечто виртуальное, то ненависть плюс нечто реальное обязательно победят в твоей душе любовь плюс нечто виртуальное.

Почему другие, столь же ненавидящие Совдепию, не станут служить Гитлеру? И будут защищать от него Отечество, утверждая, что СССР — всего лишь одна из ипостасей вечной и прекрасной России, этой Незнакомки, чье поведение может казаться уродливым и безумным, а на самом деле таит в себе некий высший провиденциальный замысел? Потому что они живы и любят Россию живой любовью, верят в нее живой верой, надеются живой надеждой на то, что их понимание благого Россия рано или поздно поддержит.

Они-то живы, а ты — ходячий мертвец. И у тебя нет ни живой веры, ни живой надежды, ни живой любви. Как мертвец ты вступаешь в СС или вермахт. Как мертвец убиваешь не только комиссаров, но и воинов, отражающих атаки иноземного поработителя. Как мертвец проводишь карательные операции против своего же мирного населения.

Кстати, негодяй по фамилии Просвирнин, называющий 22 июня 1941 года «днем отмщения», это всё прекрасно понимает. И потому пишет в своей поганой статье, что «скалившаяся предыдущие 20 лет советская сволочь ощутила на своем горле холодные костлявые пальцы. Русские пальцы»[1].

Чувствуете, о чем говорит мерзавец? О холодных костлявых пальцах — то есть о пальцах белогвардейско-нацистских мертвецов, так ведь? Каких мертвецов? Живых. Почему же они мертвецы? Потому что потеряли веру, надежду и любовь к своему Отечеству.

Я навязываю автору чуждую ему мысль? Полно! Несколькими строками ниже, в той же статье, автор пишет: «Через 50 лет русский мертвец наконец додавит горло красного ублюдка, додушив перепуганного выблядка»[2]. Так кто же называет господ, пошедших в услужение Гитлеру, мертвецами? Мы, для кого они являются непримиримыми врагами? Нет, они же сами! Как говорят в таких случаях: «Вы сказали, и мы услышали».

Меня часто спрашивают, зачем вообще нужна политическая метафизика? Да и возможна ли она в XXI столетии, когда, казалось бы, вопрос о сверхчувственном вообще снят с повестки дня? Не хочу подробно говорить об этом в своем вступлении к не вполне обычной политической монографии. А вкратце сказать обязан.

Только победительная политическая метафизика возвращает (или сохраняет) метафизическую перцепцию. То есть способность отделить подлинность от подделки, героя от назначенца. Только победительная политическая метафизика позволяет в условиях поражения обрести не выдуманную, а настоящую честь. И, наконец, только такая метафизика позволяет различать живое и мертвое. Или точнее, обнаруживать мертвое в живом. И принимать вызов, бросаемый живыми мертвецами. Понимая при этом, что живые мертвецы Россию полюбить не могут. Что вся сила России в том, что она жива вопреки всему. Да, она живет очень странной и почти что призрачной жизнью. Но ведь живет!

А вот живет ли Дания в 2014 году? Та Дания, про которую за столетия до этого пророчески было сказано: «Какая-то в державе датской гниль»?

Живет ли Европа в 2014 году? Конечно, я понимаю, что многие европейцы являются вполне себе живыми людьми. И я знаю этих людей, уважаю их. Но живет ли континент и входящие в него страны?

И что лучше — призрачная, изуродованная, но живая жизнь нынешнего моего Отечества или та «смерть вживе», которая уже возобладала на Западе? И под диктовку которой творятся там чудовищные дела — и ювенальные, и иные.

Но не был ли нацизм первым натиском на Европу этой самой «смерти вживе»? И не ее ли притягательный запах уловили русские мертвецы — эмигранты? Не ей ли поклонялись и поклоняются? Не к ней ли тянутся сейчас на Украине тамошние бандеровцы и их приспешники? И не воюем ли мы в очередной раз по принципу «живое против «мертвого вживе»? Да, в очередной раз, потому что, в каком-то смысле — если верить в данный метафизический расклад — мы именно так уже и воевали с 1941 по 1945 годы. Живые — против живых мертвецов.

«Тотенкопф» (дивизия СС «Мертвая голова») в нацистской Германии… Возглас: «jViva la muerte!» («Да, здравствует смерть!») в нацистской Испании… И так далее.

Однажды Сталин написал по поводу произведения Горького «Девушка и смерть»: «Эта штука посильнее, чем «Фауст» Гёте. Любовь побеждает смерть».

Наша блудливая интеллигенция сознательно превратила осмысленный текст Сталина в нечто всяческого смысла лишенное. Для этого она «всего лишь» (тут главное, что «всего лишь») искромсала его высказывание, утаивая последнее предложение. Интеллигенция, воюя со Сталиным, и отнюдь не только с ним одним, обманула общество и убедила его в том, что для Сталина великий гётевский «Фауст» является произведением менее значимым с художественной точки зрения, чем горьковская поэзия. Притом, что поэзия Горького гораздо ниже по художественному уровню, чем его проза.

На самом деле, Сталин предлагал не эстетическое, а метафизическое сопоставление. Он уловил в «Фаусте» Гёте нечто, отдающее той самой «мертвечиной вживе», которую мы обсуждаем. Но разве он один это уловил? А разве Томас Манн, восхищавшийся Гёте, не уловил того же самого?

Кто является и поныне настоящим героем из народа, наиболее емко вобравшим в себя весь героический дух Великой Отечественной войны? Конечно же, Василий Теркин.

Вчитаемся в его диалог со Смертью, имеющий для нас не только эстетическое, но и метафизическое значение:

За далекие пригорки
Уходил сраженья жар.
На снегу Василий Теркин
Неподобранный лежал.
Снег под ним, набрякши кровью,
Взялся грудой ледяной.
Смерть склонилась к изголовью:
— Ну, солдат, пойдем со мной.
Я теперь твоя подруга,
Недалеко провожу,
Белой вьюгой, белой вьюгой,
Вьюгой след запорошу.
Дрогнул Теркин, замерзая
На постели снеговой.
— Я не звал тебя, Косая,
Я солдат еще живой.

Сравните эти строки с подвываниями мерзавца, целующего костлявые руки живых мертвецов, каковыми в силу ненависти к стране стали русские белогвардейцы, пошедшие в услужение Гитлеру. Сравните и почувствуйте разницу. Почувствуйте разницу между живым и «мертвым вживе». Между нашим «Смерть не страшна» из песни «Бьется в тесной печурке огонь» и их яростным воплем «Да здравствует смерть!»

Примените для этого сравнения не только обычные эстетические средства, не только средства, предлагаемые этикой и гносеологией, но и особые средства, предлагаемые метафизикой.

Уловите этот живой дух советского солдата, преемственный по отношению к живому же духу защитника святой России,

Московского царства или Российской империи, — и тот мертвый дух, который несли в себе и тевтонские псы-рыцари, и немецкие нацисты. Недаром же эстетическим и метафизическим прологом к Великой Отечественной войне стал «Александр Невский» Эйзенштейна.

Уловите этот живой дух, а я продолжу цитирование Твардовского:

Смерть, смеясь, нагнулась ниже:
— Полно, полно, молодец,
Я-то знаю, я-то вижу:
Ты живой да не жилец.
Мимоходом тенью смертной
Я твоих коснулась щек,
А тебе и незаметно,
Что на них сухой снежок.
Моего не бойся мрака,
Ночь, поверь, не хуже дня…
— А чего тебе, однако,
Нужно лично от меня?

Согласитесь, налицо некое соединение почти лубковой картины с мистерией, причем с мистерией жизни. Теркин понимает всю силу смерти и все таящиеся в ней соблазны. Он понимает всю лживость смерти, уверяющей его, что мрака не надо чураться, что ночь — это тоже здорово. Но самое главное в том, что Теркин, находясь на грани небытия, улавливает коварство Смерти, которой от него еще что-то нужно. Ну, пришла Смерть — и пусть забирает. Так нет, ей от меня еще чего-то нужно! А значит — она не всесильна. Что ж, побеседуем. Так что тебе нужно лично от меня, Косая?