Владимир Новиков - Пушкин

• Название: Пушкин
• Автор: Владимир Новиков
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014

       Новиков Владимир Иванович родился в 1948 году в Омске. Доктор филологических наук, профессор факультета журналистики МГУ. Автор биографических книг «Александр Блок» и «Высоцкий», главы из которых печатались в «Новом мире» (2001, № 11—12; 2002, № 1; 2008, № 2; 2009, № 4, 9). Книга «Пушкин» готовится к выходу в малой серии «ЖЗЛ» (издательство «Молодая гвардия»). Живет в Москве.      

---

Пушкин постепенно приближается к своему литературному одиночеству. И понимает его неизбежность: «Итак, никогда порядочные литераторы у нас вместе ничего не произведут! Все в одиночку», — сетует он в письме Вяземскому по приезде в Михайловское 9 ноября.

IX

В Михайловском он пишет заказанную Николаем I через Бенкендорфа записку «О народном воспитании». Скованный официальным «форматом», Пушкин тем не менее проводит здесь некоторые искренние идеи. Критикует домашнее воспитание, доказывает необходимость общественных учебных заведений. Предлагает отменить экзамены на чин, ставшие вследствие общей продажности «новой отраслию промышленности». Естественно, высказывается против телесных наказаний. Защищает заграничное образование и приводит как положительный пример учившегося в Геттингене Николая Тургенева — в то время, как того, находящегося в Англии, начали заочно судить за участие в декабристском движении.

Некоторые положения записки сохранят актуальность и много лет спустя. Например, такое: «История в первые годы учения должна быть голым хронологическим рассказом происшествий, безо всяких нравственных или политических рассуждений. К чему давать младенствующим умам направление одностороннее, всегда непрочное?». В дальнейшем же советует изучать историю по Карамзину.

Царь через Бенкендорфа вежливо благодарит Пушкина, но не поддерживает идею «просвещения», предпочитая ей «нравственность». «Мне вымыли голову», — так резюмирует ситуацию сам Пушкин.

Николай I не очень понимает поэта, а поэт хочет понять царя.

Пушкин вернулся из ссылки зрелым человеком и художником. Он выстроил свой мир, который еще можно дополнять, расширять. Литературные рамки ему уже тесны, хочется мысленно сравнивать себя не с коллегами по цеху, а с вершителями истории. Это не гордость, не амбиция, а тяготение к простору, к глобальному масштабу. У него уже есть опыт творческого перевоплощения и в царя Бориса, и в Самозванца.

Возможен ли диалог властелина с властелином? Властителя дум с властителем огромной страны?

«Он верит в знанье друг о друге / Предельно крайних двух начал», — скажет через сто десять лет Борис Пастернак, когда так же будет пытаться разгадать тайну властной харизмы, проникнуть во внутренний мир тирана. Но Пастернаку-то хорошо известен пушкинский опыт, и он с горькой иронией перефразирует пушкинские «Стансы»: «Столетье с лишним — не вчера, / А сила прежняя в соблазне / В надежде славы и добра / Смотреть на вещи без боязни». После чего будет стараться уйти в тень, погрузиться в неизвестность. До поры это ему удастся.

Пушкин — первопроходец на роковой тропе. Его «Стансы» — не почтительная ода, а разговор с императором на равных. Сопоставление Николая с Петром I — это аванс, который нынешний правитель еще должен отработать:

Семейным сходством будь же горд;

Во всем будь пращуру подобен:

Как он, неутомим и тверд,

И памятью, как он, незлобен.

Последний стих — недвусмысленный совет проявить милосердие по отношению к декабристам.

Пушкин получил уникальную возможность быть прочитанным царем, и он этой возможностью пользуется, что называется, по максимуму. При всех тактических оговорках «Стансы» — стратегически честный и мудрый поступок. Независимо от результата. Когда через десять лет поэт станет подводить итог своего пути, он будет вправе написать: «И милость к падшим призывал».

Как достойно держаться писателю по отношению к власти и по отношению к оппозиции?

Вопрос, не имеющий однозначного теоретического решения. Бывают писатели верноподданные — это либо люди ограниченные, либо циничные приспособленцы. Бывают борцы и бунтари — некоторые ригористы считают, что все творческие люди обязаны быть таковыми. А возможна ли позиция «над схваткой», позиция разумного компромисса, когда единственная цель писателя — человечность, ослабление жестокости и смягчение политических нравов?

Эту «нишу» и стремится создать Пушкин, угодивший в политический водоворот по воле судьбы. Одновременно со «Стансами» он адресуется с сердечным приветом к Пущину, ждущему отправки в пожизненную каторгу («Мой первый друг, мой друг бесценный!»), потом пишет легендарное послание декабристам «Во глубине сибирских руд…».

26 декабря Пушкин встречается в доме Зинаиды Волконской с уезжающей в Сибирь к мужу Марией Волконской (знакомой ему со времен, когда она была Марией Раевской). А 2 января 1827 года в Сибирь отправляется жена Никиты Муравьева — Александра. С ней Пушкин передает свое послание, говоря на прощание: «Я очень понимаю, почему эти господа не хотели принять меня в свое общество; я не стоил этой чести». Сказано с аристократической широтой и великодушием, но не без боли сердечной. Муравьева расскажет потом, что, прощаясь, Пушкин так сжал ее руку, что она не могла после этого продолжить начатое ею письмо.

13 июля 1827 года исполняется год со дня казни пятерых декабристов. 16 июля Пушкин пишет стихотворение «Арион», где использует миф о певце, которого хотят во время путешествия по морю убить перевозчики, но он бросается в воду, и его спасает дельфин.

Миф у Пушкина радикально трансформирован: в его произведении певец находится среди единомышленников, среди равных («Нас было много на челне»), причем у него особая, творческая роль: «Пловцам я пел». Так Пушкин обозначает свою роль в истории декабризма, и его творческая версия не лишена оснований: действительно, в его крамольных стихах рядовые участники тайных обществ видели выражение собственных чаяний. Многие из них версифицировали на самодеятельном уровне и в Пушкине видели корифея вольнодумного стихотворного хора. Но отношения поэта с «кормщиками», то есть с лидерами декабризма, были не так просты.

Стоит прислушаться к позднейшему мнению Вяземского: «Рылеев и Александр Бестужев, вероятно, признавали себя такими же вкладчиками в сокровищницу будущей русской литературы, как и Пушкин…». То есть представление о том, что декабристы берегли Пушкина как исключительное дарование и будущую славу России, довольно упрощенно.

И смысл стихотворения «Арион» шире, чем манифестация верности декабристским идеям. Подобно тому, как шедевры пушкинской любовной лирики становятся независимыми от адресатов и биографических «поводов», так и это символическое стихотворение — свидетельство верности поэта своему высшему призванию:

Лишь я, таинственный певец,

На берег выброшен грозою,

Я гимны прежние пою

И ризу влажную мою

Сушу на солнце под скалою.

Художник-гений в своем развитии устремлен к сердцевине мироздания. На этом таинственном пути он не может полностью отождествить себя ни с оппозицией, ни с властью.

X

Александр Пушкин — человек-мир. Он вбирает в себя все сущее, ни одна из жизненных сил и стихий ему не чужда. Ему интересны самые разные люди — и царь и бунтарь.

Александр Пушкин — первый русский писатель, выстраивающий универсальную картину бытия. И он не может пренебречь новым опытом, пусть самым горьким. Он открыт всем людям, но уже ни с кем не сойтись ему полностью и безоговорочно. Его цель как художника больше чем слава, она выше любого общественного статуса.

Император Николай — человек-частица, элемент властной системы. Он может по-актерски играть, примерять разные личины, но в целом поведение его фатально обусловлено довольно элементарной стратегией: сохранить власть во что бы то ни стало. Он не может себе позволить роскошь личного выбора (как это позволяли себе его пращур Петр I или его наследник Александр II).

«Николай I был карьеристом», — скажет потом Юрий Тынянов. Этот иронический парадокс содержит глубокую мысль. Всем правителям свойственна та или иная степень властолюбия, но оценивается их деятельность по тому, что у них имелось сверх этого. И тот, кто стремился только к сохранению власти, действительно может быть назван карьеристом.

Равенство между этими двумя людьми невозможно, даже условное. Дальнейшие отношения поэта с властью развиваются уже в форме бюрократически-полицейского контроля. Прямого контакта между Пушкиным и Николаем нет: все через Бенкендорфа.

Пушкину поставлено в вину несанкционированное чтение в Москве «Бориса Годунова». В ответ он шлет Бенкендорфу рукопись с первоначальным названием «Комедия о царе Борисе и Гришке Отрепьеве».

Текст передается на отзыв «эксперту» (по всей видимости, им выступил Фаддей Булгарин). Рецензия составлена довольно хитро. К политическому содержанию претензий как будто нет: «Дух целого сочинения монархический, ибо нигде не выведены мечты о свободе, как в других сочинениях сего автора…». Претензии эстетические, к «литературному достоинству»: «Все — подражание, от первой сцены до последней. Прекрасных стихов и тирад весьма мало».