Донна Гиллеспи - Несущая свет. Том 1

• Название: Несущая свет. Том 1
• Автор: Донна Гиллеспи
• Издательство: Русич
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1995
• ISBN: 5-88590-305-0, 5-88590-304-2

Действие этого монументального романа-саги происходит в эпоху древнего Рима. Описываемые в нем события переносят читателя в сам Вечный Город, и на территории, где обитают германские племена. На фоне грозных событий повествуется о приключениях главных героев — дочери германского вождя Балдемара Аурианы и Марка Юлиана — сына римского сенатора, судьбы которых переплетаются самым причудливым образом.

Книга рассказывает об увлекательном мире страстей, интриг, предрассудков, языческих верований далеких времен.

---

Донна Гиллеспи Несущая свет Том 1

The Light Bearer

Нападать на врага со спины считалось не просто постыдным деянием, но и преступлением. Человек, совершивший его, часто приговаривался к смерти в болотах или позорному изгнанию из племени. Высокое положение Видо могло избавить Одберта от смерти, но все равно несмываемое пятно позора навеки легло бы на его семью. Конечно, сам по себе Видо ничего не имел против подобного убийства, случись оно тайно, но он боялся огласки и скорого людского суда, поскольку все это происходило на глазах целого войска и Священной Жрицы.

СЕВЕРНАЯ ГРАНИЦА ХАТТЫ И СОСЕДНИЕ ПЛЕМЕНА

СВЯТАЯ ЗЕМЛЯ

Глава 1

Ночь была непогожей. Ранняя весна не баловала ни людей, ни животных, обитавших на бескрайних просторах Германии. Не человек правил на этой земле, ею владели лишь стихийные силы природы: ветер, снег да холодные звезды. Студеный ветер уныло завывал над холмами — то сильнее, то глуше — как будто играл в костяной погребальный рожок. Этот суровый край населяли хатты, самое воинственное из живущих за Рейном германских племен и наиболее независимое по отношению к своему южному соседу — Римской Империи, постоянно зарящейся на чужие территории. Римляне представляли себе простирающиеся за Рейном земли зачарованным мрачным краем, где стволы деревьев в непроходимых чащах запросто могут внезапно ожить и задушить человека, а бездонные болота, зияя черной пропастью топей, только и ждут того, чтобы поглотить чужака.

В эту ночь грубые жилища хаттов были плотно занавешены звериными шкурами, чтобы в дома не проникли злые духи и темные альвы. Но полог при входе в дом вождя племени Бальдемара был настежь откинут, а заслонка дымохода открыта, потому что в комнате на соломе корчилась в родовых схватках молодая жена вождя — Ателинда, теряя последние силы в мучительных попытках дать жизнь своему первенцу. Прислуживающие ей рабыни отворили ворота в загонах для скота и расплели свои толстые русые косы — потому что все завязанное, заплетенное или закрытое могло помешать ребенку выйти из чрева матери.

Если следовать хронологии, которой придерживались римские историки в своих трудах, все это происходило на одиннадцатый год правления болезненного Императора Клавдия — за два года до того, как жена Клавдия Агриппина попотчевала его отравленными грибами, в результате чего к власти пришел ее сын Нерон. Но для хаттов, которые знали только круговорот времен года да свою извечную борьбу со стихиями, интриги при дворе Римского Императора могли бы показаться сущим бредом — бессмысленным вздором, который обычно бормочет местный деревенский дурачок. Хотя, с другой стороны, племя отлично знало, кто такие римские солдаты, их гарнизоны стояли на границе имперских владений. Совсем недавно они похитили сотню юных воинов племени для того, чтобы обучить их и влить в ряды Римской армии. Сам Бальдемар в эту ночь находился на юге, в трех днях пути от своего дома — в лагере у слияния Рейна и Майна, намереваясь взять приступом большую римскую крепость Могонтиак для того, чтобы отомстить римлянам за частые вторжения на свои земли и похищение людей. И поэтому он поручил своей старой суровой матери Херте, владычице огромных полей, окружавших Деревню Вепря, принять ребенка по всем законам их рода.

Херта прежде всего послала в Деревню за повитухой Зигдрифой, которая приложила все свое умение и старание, чтобы помочь роженице. Но, в конце концов, она заявила, что ни одна смертная женщина не в состоянии помочь Ателинде благополучно разрешиться от бремени. И когда Херта задремала, положив себе на колени голову обессилевшей Ателинды, повитуха тайком бежала под покровом ночи из дома вождя — в страхе, что Бальдемар, пекущийся о чести рода, привлечет ее к ответу за смерть жены. И когда забрезжил рассвет, окрашивая синими тонами оставшийся еще местами после зимы снег, Херта велела Мудрин, самой молодой из рабынь, отправиться к жилищу Труснельды — мудрой женщины-ведуньи, которая, как утверждала молва, могла своим пением выманить младенца из лона матери.

Но Мудрин так и не смогла выйти за порог, в дверном проеме девушка внезапно окаменела, как завороженная. Корзинка, в которой лежали подарки для Труснельды, выскользнула из ее рук, сладости — лесные орехи, сваренные в меде, печеные яблоки и сушеные сливы — раскатились по земляному полу.

Херта бросила на рабыню суровый взгляд.

— Мудрин, что с тобой? Ты пугаешься звука собственных шагов!

Но тут Херта сама насторожилась, заподозрив что-то неладное. Вся их обширная усадьба была странным образом погружена в тишину, жуткую мертвую тишину, какая царит только среди погребений. Рабы-земледельцы еще не выходили из своих хижин, хотя Херта знала, что они встали, как всегда проснувшись от унылых звуков охотничьего рога, в который протрубил присматривающий на псарне за собаками раб. Обитатели леса тоже почему-то примолкли, не слышно было посвистов и трескотни птиц. Даже порывистый ветер внезапно утих, как будто прислушиваясь к чему-то. Херта услышала рычание дворового пса, перешедшее вдруг в жалобный визг. Было похоже, что рассвирепевшее на кого-то животное неожиданно смертельно испугалось.

Херта встала.

— Мудрин, отвечай! Что ты стоишь, разинув рот!

Херта сделала несколько шагов по направлению к двери, выступая прямой величественной поступью. Ее одежда почти ничем не отличалась от одежды рабынь. Все женщины германских племен в холодное время года носили длинные домотканые рубахи из тонкой шерсти, окрашенные в разные оттенки коричневого цвета. Одежда свободного покроя подпоясывалась на талии веревками, а сверху на женщинах был одет грубошерстный плотный плащ из неокрашенной ткани. Единственным знаком, указывающим на высокое положение Херты, была серебряная фибула, украшенная темно-красными гранатами, которая скрепляла на ее груди концы плаща. Плащи же рабынь были сколоты шипами. Однако, несмотря на простоту одежды, каждый мог сразу же распознать в Херте женщину свободную и знатную. Ее карие глаза светились горделивой надменностью, выдавая неукротимую душу, скрытую в старческом теле и тяготящуюся своей дряхлой оболочкой. Эту сильную духом старуху врагам легче было бы насквозь проткнуть копьем, чем заставить угрозами или посулами открыть закрома, где хранилось добро, принадлежащее роду. И она — гордая мать вождя — скорее согласилась бы умереть от голода, чем разделить трапезу с человеком, не отомстившим за убийство своего сородича.

— Отвечай! Или я вырву твой язык!

Но Мудрин будто онемела. Тогда поднялась другая рабыня, ткачиха Фредемунд. Тяжело неся свое полное тело с раздутым животом, она медленно подошла к девушке и остановилась рядом с ней.

— О Матерь Богов! — тихо воскликнула Фредемунд. — Что ты наделала, Мудрин!

— Но я ничего не сделала, я не совершила никакого кощунства! — воскликнула испуганная девушка и сделала неловкий шаг назад, чуть не наступив на цыпленка, который в панике, с пронзительным писком отлетел в сторону, ударившись о сплетенную из ивовых прутьев перегородку. Мудрин заскулила совсем по-щенячьи. — Я-а-а не соверша-а-ла никакого кощунства!

Херта стремительно подошла к ним и выглянула за порог.

Там, где лес расступался, и начиналось поле, у пролома стены, сложенной из дикого камня, она увидела очертания одиноко стоявшей женщины. Ни встревоженная лошадь, ни щебет воробьиной стаи, ни звук сломавшейся под тяжестью шагов ветки, — ничего не предвещало появление этой путницы вблизи дома. Поэтому существовало только одно объяснение ее беззвучному приближению — она явилась из мира духов. Ее белый плащ с большим капюшоном ясно вырисовывался на фоне сумрачных деревьев. Женщина направилась к ним медленным торжественным шагом, ее фигура чуть колыхалась, как резное изображение богов, которое несут жрецы во время ритуального шествия. Внезапно из леса вылетел черный ворон и закружил над головой таинственной пришелицы, издавая громкие, наводящие смертную тоску крики, как будто он сопровождал ее.

— Рамис! — тихо воскликнула Херта.

— Фредемунд, — отчаянно зашептала Мудрин, — закрой поплотнее двери!

— Ни с места! — приказала Херта повелительным тоном. — Все равно вам не удержать ее. Она видит вас насквозь. Если ей понадобится, она достанет ваше сердце, а уж в запертый дом ей войти — пара пустяков.

Простая жрица не могла бы возбудить в женщинах такой панический ужас. Ведь они каждый день видели Священных Жриц своего племени, собиравшихся в местных святилищах, приносивших жертвы и ожидавших божественных откровений. Или отправлявших требы в священных рощах, разбросанных по всем германским землям. Эти жрицы внушали уважение, но не страх, потому что они часто общались с людьми, жили среди них, и об их пророческом даре не ходило жуткой славы. Но Рамис принадлежала к особой жреческой общине, известной под именем Священная Девятка, жрицы которой были отшельницами, и о них ходило много легенд и преданий. Их прорицаний и ворожбы боялись все германцы северных племен. Говорили, что они могут воскрешать мертвых и предсказывать гибель целых родов и племенных союзов. Они общались с богами, ведающими судьбами отдельных людей и многочисленных народов, так же запросто, как со своими сородичами. В их жилах текла не кровь, а ихор[1]. Рамис мог повелевать только один человек — прорицательница по имени Веледа, что означало «Та, Которая Видит». Веледа жила вдали ото всех в высокой башне из соснового дерева на реке Липпе и доводила свои предсказания до сведения людей через прислуживавших ей жриц. Но никто не видел саму прорицательницу, потому что не хотел подвергаться смертельной опасности. Ведь взглянувший в ее лицо тут же умирал. Одной лишь Рамис, как уверяла молва, дано было подняться однажды в башню к Веледе и остаться живой.