Ванда Василевская - Страницы прошлого

• Название: Страницы прошлого
• Автор: Ванда Василевская
• Издательство: Гослитиздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1955

---

Я выхлопотала, чтобы некоторые дети могли ходить обедать к разным людям. Адвокат — политический защитник — взялся столовать двух малышей, сапожник из союза тоже взял двоих. Рабочие металлургического завода, врачи из больничных касс брали по одному, по два ребенка.

Когда мы выиграли забастовку, мне пришлось еще трудней. Польда ушла на работу. Каменщики, которые мне помогали, тоже начали работать. А ведь я обещала не закрывать столовую до первой получки. Целую неделю я металась одна, почти теряя сознание от усталости. В пять часов утра — за покупками, до полудня — варка обеда, потом — выдача, потом — мытье посуды, потом — беготня по городу за деньгами.

Наконец, наступила суббота — день получки. Последний обед. Со следующего дня дети уже будут обедать дома.

Я выдала последний обед, отнесла в кухню последнюю тарелку и уселась на полу. Я не могла шевельнуть ни рукой, ни ногой. Мне хотелось реветь: отчасти от радости, отчасти от утомления.

Пришли с работы мой муж, председатель союза и другие. Заглянули ко мне на кухню. У меня еще хватило сил торжествующе сказать председателю:

— Ну что, человече, сорвала я забастовку?

А потом им пришлось на извозчике отвезти меня домой. Я совсем обессилела. Но проспала двое суток — и все опять было в порядке.

Шесть недель продолжалась эта забастовка, тяжелая, трудная, прекрасная забастовка.

В это время мне впервые пришлось выступать под открытым небом; это — совсем другое дело, чем в зале. Несколько тысяч человек, огромное расстояние, а надо, чтобы голос дошел всюду. Собрания происходили во дворе союза железнодорожников: бастующих было слишком много, чтобы уместиться в зале союза.

На четвертой неделе забастовки начались демонстрации. Собрание кончено, толпа выливается на улицу. Но не расходится. Мы идем сплоченной колонной. Поем.

В первый раз все сошло хорошо. Мы спокойно дошли до дома профессиональных союзов. Полиция не ожидала демонстрации, была не подготовлена.

Во второй раз демонстрация началась стихийно, без всяких указаний. Просто мы вышли вместе из ворот: Польда, я, несколько строительных работниц. Мы шли вместе, обсуждая какие-то дела. Оглянулись, смотрим: за нами валят все бабы. Ну, раз так, ладно. Мы выстроились в ряд — и походным маршем.

Поперек улицы цепь полицейских. Мы с пением свернули в другую улицу — опять полиция. Еще повернули — из переулка выскочили полицейские с дубинками. Началась суматоха. Люди сперва разбежались, но через минуту-две колонна собралась снова. Так мы добрались до широкой улицы, где помещался дом союза.

И тут мы увидели большой наряд полиции. С диким криком, с поднятыми дубинками мчались на нас полицейские. Вблизи были видны их разинутые рты, свирепые лица. Все они были пьяны (в таких случаях начальники всегда поили их водкой). Не могу сказать, чтобы это был приятный момент. Толпа рассыпалась. Полиция вслепую колотила дубинами с диким улюлюканьем, которое, повидимому, должно было испугать и оглушить нас. Польда, я и еще одна строительная работница, погибшая впоследствии от несчастного случая на производстве, взялись под руки. Мы решили пройти. Тут же, совсем рядом, был костел. Люди, чтобы спастись от избиения, бросились к дверям костела. На пороге появился ксендз с растопыренными руками: он не хотел никого впускать. Кто-то толкнул его так, что он растянулся на полу, толпа хлынула в костел. Наша тройка прошла дальше, полицейские уже бежали за нами.

— Убирайтесь! — заорал нам в лицо один из них, поднимая дубинку.

Мы крепко, крепко держались под руки.

— Почему же это убираться? — ледяным тоном спросила Польда.

Полицейский остолбенел. Не обращая на него внимания, мы прошли вперед. И вот мы уже за полицейской цепью, перед домом союза.

Не всегда, впрочем, удавалось так легко отделаться. Во время одной демонстрации, когда полицейский комиссар приказал схватить моего мужа, шедшего во главе толпы, Польда бросилась на комиссара, выхватила у него саблю и переломила ее. Польду не арестовали, ей удалось убежать, но она была вся избита, вся в синяках.

Я тоже оказалась пострадавшей: какой-то болван пришел на демонстрацию с велосипедом. Когда полиция напала на толпу, он, конечно, бросил его. Я споткнулась и упала на этот велосипед, а на меня — целая куча людей. Среди каменщиков было несколько человек, которые всегда оберегали меня во время митингов и демонстраций, опасаясь, как бы со мной чего-нибудь не случилось. И вот мои опекуны, увидев, что произошло, поспешили мне на помощь. Но вместо того, чтобы поднимать людей поочередно, они схватили меня за ноги и вытащили из-под груды лежащих. Разумеется, они проволокли меня по велосипеду, по всем спицам, педалям и гайкам. Они вытащили меня живую и невредимую, но платье и чулки были изодраны в клочья.

Многое пришлось пережить во время этой забастовки. Минуты отчаяния и гнева, когда люди падали духом и уже казалось, что забастовка вот-вот сорвется. Минуты радости и счастья, когда мы продолжали упорно бороться, когда над нами гремела, подхваченная тысячами голосов, революционная песня, когда перед нами оказывались бессильными предприниматели, полиция, власти…

Мы вышли из этой борьбы победителями. И потом в течение нескольких лет предприниматели не пытались задирать строительных рабочих. Слишком хорошо помнили они свое поражение и нашу стойкость.

Со времени забастовки строительные рабочие Кракова сделались моими лучшими друзьями.

И это были настоящие друзья. Готовые на все, чудесные люди. Ни от кого я не узнала так много, как от них, ни в какой другой среде не встречала столько интересных, необыкновенных людей, как среди них.

Я ходила к ним на лекции, помогала в работе союза. А они приходили к нам домой, брали меня с собой на загородные прогулки, на рыбную ловлю.

Эта рыбная ловля очень отличалась от той, которой я увлекалась в деревне.

Маленькая речка Рудава, впадающая в Вислу, текла среди лугов и зарослей. Ловить рыбу здесь запрещалось, и мы отправлялись на промысел ночью. Рабочие подворачивали брюки, влезали в воду. Один держал бредень, другой шарил под кустами длинной палкой. Выбрасывали на берег пойманную рыбу. Я собирала ее в ящик.

Все было, как в волшебной сказке. Небо и земля, черные кусты, плеск воды, тихий шепот людей…

А когда небо начинало бледнеть, мы возвращались назад в город.

Профсоюзная работа развивалась, все лучше организовывались строительные рабочие Кракова. Зато мои личные дела складывались все хуже. Я не могла найти никакой работы. О школе не могло быть и речи, о работе в каком-нибудь учреждении — тоже. Когда я хлопотала о месте работницы на табачной фабрике, мне ответили, что фабрике нужны работницы, а не агитаторы. Мой муж тоже уже нигде не мог найти работы. Предприниматели боялись его: они знали, что он не упустит ни одного случая выступить в защиту прав рабочих. Он руководил двумя забастовками строительных рабочих, проводил большую забастовку на кирпичном заводе, выступал на десятках собраний и митингов.

Этого было достаточно — его решили уничтожить.

Мы были в безвыходном положении и решили уехать. Об этом велись долгие разговоры. Каменщики хотели, чтобы мы работали как платные служащие союза. Мы отказались. Тогда они пришли с другим предложением:

— Оставайтесь. Одних каменщиков в Кракове около трех тысяч, не считая кирпичников и помощников. В каждой семье вы проведете один день. Это пустяки, всякий может позволить себе на один день пригласить троих гостей. На каждого придется не больше чем один раз в несколько лет.

Предложение было заманчивое — кочевая жизнь среди семей каменщиков, — но, разумеется, неприемлемое.

Я воспользовалась помощью отца, и мы переехали в Варшаву.

Довольно скоро после приезда в Варшаву я получила место в союзе польских учителей.

Это был большой профессиональный союз, объединявший учителей начальных школ. В него входило несколько десятков тысяч человек. Союз, кроме организационной работы, занимался и издательской деятельностью. Помимо профессиональных педагогических журналов, издавалось несколько журналов для детей и молодежи. Я и попала в редакцию этих журналов. Работала я там с 1934 по 1938 год сначала в качестве корректора, а потом одним из редакторов.

Это была приятная, осмысленная работа. Наши журнальчики выходили огромными — по польским масштабам — тиражами. Их читали деревенские дети, дети рабочих. Конечно, журнальчики были очень далеки от того, что нам хотелось бы дать детям, но приходилось считаться с цензурой (особенно строгой, когда дело касалось изданий для детей и молодежи), со школьными программами, с давлением нераздельно господствующего в школе духовенства. Я старалась печатать как можно больше рассказов о жизни крестьян и рабочих; старалась сказать как можно больше правды. С невероятным трудом удавалось иногда протащить что-либо. Когда мы выпустили номер, в котором были две статейки о детях Советского Союза, пресса начала против нас целую кампанию, и дело дошло до большого судебного процесса.