Григорий Терещенко - Гранит

• Название: Гранит
• Автор: Григорий Терещенко
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1977

Первую свою книгу на родном языке кременчугский инженер Григорий Терещенко опубликовал в 1968 году. Молодой автор писал о людях, работающих на новостройках, на монтаже высоковольтных линий, о бурильщиках, о тех, кто добывает гранит, о каменотесах.

В дилогию «Гранит» входят романы «За любовь не судят» и «Счастье само не приходит». В ней писатель остается верен теме рабочего класса. Он показывает жизнь большого предприятия, его людей, полностью отдающих себя любимому делу.

За дилогию “Гранит”, как за лучшее произведение о рабочем классе, в 1978 году получил республиканскую премию.

---

— Кореши, куда же вы? Ведь вы видели?

— Ничего мы не видели, — буркнул кто-то.

— Вот, значит, как! Ну подождите! — прохрипел Самохвал.

Никто не откликнулся. Тогда он отряхнул с брюк песок, застегнул на рубахе уцелевшие пуговицы и побежал вдоль насыпи.

4

— Что с тобою, Остап? — спросил Иван Середа, когда ребята пришли в общежитие. — Ты мрачнее тучи!.. Неприятности? Заболел?

Такое уж лицо у Остапа Белошапки — все на нем написано, ничего не скрыть! Плохо на сердце — лицо хмурое. Радость — улыбкой светится. Лукавить никак не может.

— Спроси у Сабита, — сердито отмахнулся Остап.

— Зачем Сабита? Сабит — что? Бригадир послал! Попробуй не пойти! Он найдет как прижать!.. — обиженно забубнил тот.

— Сегодня послал молельный дом класть, а завтра — красть, — неожиданно для себя в рифму сказал Остап и поэтому улыбнулся.

— Сабит красть не пойдет. Сабит честный... Нет, нет, Сабит не вор! — обиделся Сабит.

— Ну, ладно. Затараторил! Нечего теперь вывертываться!.. Что касается меня, то со строительства я уйду. Ко всем чертям Самохвала! С ним мне не сработаться!.. Поеду куда-нибудь, наверно в Комсомольск..

— Правильно говоришь, — согласился Иван Середа.— Рыба ищет, где глубже, а человек — где лучше. Я бы тоже ушел с карьера, да мне бульдозер обещали дать. Новый. Прищепа обещал.

— Жаль мне уезжать отсюда. Полюбил я вас, друзья. Даже вот этого бывшего калымщика Сабита, которому так и дал бы хорошего тумака, полюбил...

Сабит посмотрел на Остапа печальными глазами-маслинами, потом вскочил со стула, обнял.

— Ну, давай мне тумак! Давай, Остап!.. Заработал я! Только не поезжай в Комсомольск!

— Нет, поеду!

— Прошу тебя — не поезжай!.. Плюнь на Самохвала!

— Так и плюнешь! Если бы только Самохвал...

Сабит понял, что скрывается за последней фразой Остапа. Зоя! Жена главного инженера... Вот кто бередит сердце его друга!

— Ну, а мойка?! Разве тебе легко бросить мойка?

— Мойку?..

— Ну да... Сколько думал! Сколько вечер работал! Я мало-мало помогал... Все якши стал. И в техникум ты заявление посылал. Ответ ждешь. Тебе разрешат диплом защищать. Техником станешь. Может, мойка как дипломный работа посчитают! Вот будет праздник!.. Ну, Остап, думай-думай: зачем ехать? Я мало-мало так никогда не сделаю!

Печаль Сабита была настолько искренняя, что Остапу стало жаль его. Он обнял друга за плечи, провел рукой по колючей, коротко стриженной голове.

— Ну и хитер ты, Сабит!.. Ладно, пока останусь. Вот только уйду в другую бригаду, обязательно!

Радости Сабита не было границ. Он готов был расцеловать друга.

— Вот, мало-мало разум видно!.. Я тоже перейду! Куда ты, туда и я!

— Давай, ребята, к нам, — предложил Иван Середа. — В бригаду бурильщиков... Остап бригадиром может стать. От нас бригадир ушел, с Лисяком не ужился.

— Что Самохвал, что Лисяк — один шантан. Шакалы! — сказал Сабит.

— У тебя, Остап, из родных кто-нибудь есть? — спросил Иван, который улегся на кровати прямо поверх одеяла. — Братья, сестры?

— Нет ни братьев, ни сестер. Отец после войны инвалидом вернулся. С осколками. Без счета. Один — лет шесть под сердцем лежал. Потом зашевелился и... в сердце. Через год после отца похоронил мать...

— У меня отец живой. Только слабый очень, — сказал Середа. — Тоже покалеченный пришел с войны. И мать жива. Все хозяйство на ней. Получу квартиру, заберу к себе стариков.

— А жена? — спросил Сабит.

— Я с ней, можно сказать, разошелся. Да мы и не регистрировались.

— Письма получаешь... — не отставал Сабит.

В комнату вошла Марина.

— Ваня, вставай, — тихо позвала. — Ты же обещал пойти со мной на танцы!

Иван Середа, не меняя позы, продолжал лежать и безразличным взглядом смотрел на девушку.

— Обещал. Но вечером... Сейчас еще и семи нет. Мне отдохнуть надо. С молотком так натанцевался, что голова как с похмелья гудит!.. Это тебе не котлеты пальчиками на тарелочки раскладывать...

— Вовсе не пальчиками, — надула губы Марина.— Мы вилками раскладываем...

— Дай часок отдохнуть!

— Отстань от него, Марина, — вмешался Сабит. — Человек, мало-мало, спать хочет...

— Это дело наше, Сабит, — тихо ответила девушка. — Ваня, ты часочек поспи. Только не больше. Я тебе ужин принесу, а потом пойдем.

Глаза влюбленные, преданные.

Сабиту даже неприятно, что Марина, веселая и жизнерадостная девушка, так страдает от любви, так смотрит на Ивана.

Она ушла, но через полчаса снова появилась. Быстро прибрала на столе, сложила стопкой газеты, поставила на освободившееся место тарелку с гречневой кашей, которую больше всего любил Иван. Сверху положила три котлеты. Затем достала из сумки бутылку пива. Для Ивана это и не ужин вовсе, если он пива не выпьет.

Марина готовила из редиски салат и поглядывала влюбленными глазами на Ивана. Тот крепко спал.

Поставив салат и отрезав два больших ломтя хлеба, Марина подошла к кровати и осторожно присела с краешку. Подождав немного, легонько погладила Ивана по голове:

— Проснись, Ваня. Проснись. Я тебе пивка принесла.

Это подействовало. Иван открыл один глаз, потом другой. Поднялся и сел на кровати.

Марина, казалось, ничего не замечала. Она не обращала никакого внимания ни на Сабита, ни на Остапа, которые молча наблюдали за тем, как священнодействовала девушка.

— Пошли, Сабит. Нам ужин никто не принесет, — встал Остап.

Они неторопливо оставили комнату.

5

Григоренко проснулся от собственного крика. Какое-то мгновение прислушивался. Не слышал ли кто, как он кричал? Нет, тихо. У соседей ни шороха... Может, ему только показалось? Но нет. У него до сих пор стоит в ушах этот страшный, отчаянный крик.

Приснилась ему мощная дробилка ЩКД-8. Новенькая, прямо из сборочного цеха. И вдруг подходит к ней Лисяк с ацетиленовым резаком и начинает кромсать металлическую станину. Режет, как масло.

— Что вы делаете? — закричал Григоренко и почувствовал, как зашлось у него сердце.

— Металлолом делаем, — хищно оскалился Лисяк. — Братве на выпивку! Металлолом сдадим — деньгу получим, директор!

— Остановитесь! — неистово закричал Григоренко.— Прекратите немедленно!

И проснулся. Сердце болезненно сжималось и часто стучало.

С улицы доносились какие-то неприятные звуки. Это грузили контейнеры на мусоровоз, заменяя их пустыми.

Сквозь щели штор тоненькими ленточками пробивались солнечные лучи. Ему казалось, что он слышит такие знакомые удары кремлевских курантов. Однако отсюда, с Арбата, с Калошина переулка, их не услышать. Это, наверно, радио. Да, радио... куранты отбивают шесть. Утро.. .

«Что день грядущий мне готовит? — подумал Григоренко. Конечно, как и все, он ожидает ясного дня. — Каким он будет для меня? Днем удач или разочарований? Надо же, какой нелепый сон!»

В коридоре послышались шаги.

«Не Наташа ли приехала? Нет, прошли дальше. .. Сегодня обязательно побываю в Кремле. Интересно, какой стала та яблоня-красавица? Сколько же это лет прошло? Десять!»

Тогда у него тоже было подавленное настроение. Все мечты о дальнейшей военной службе вдруг рухнули. В двадцать девять лет капитан Григоренко был уволен из армии. Попал под сокращение.

Сергей Сергеевич лежит с закрытыми глазами. Так лучше представить Кремль и стоящую возле только что построенного Дворца съездов яблоню. Она цвела тогда. Площадь обнимала ее, белоцветную, как мать дочку. Лепестки цветов на ней были широкие и сочные. Она стояла среди людей, среди каменных громадин, в праздничном белом наряде, как образ чистоты и ясности. Григоренко вслух произнес тогда:

— Все-таки это здорово — жить! К чертям мрачное настроение! Ведь я молод, и все еще у меня впереди!..

«Обязательно посмотрю на ту яблоню, — раздумывал Григоренко. — Не уеду, пока в Кремле не побываю».

Потянулся к столику, взял папиросу, закурил. Сколько еще придется ему здесь пробыть?

Быстро поднялся, оделся и поехал в главк.

Григоренко, очевидно, успел намозолить глаза девушке-секретарю. Увидев его, она сказала:

— Подзадержались вы в Москве, — и скрылась в кабинете.

Вернулась, пожала плечами:

— Не принимает.

Григоренко упорно ждал. Наконец вышел последний посетитель. Начала собираться на обед и секретарь.

— У него никого нет, — заговорщически кивнула она в сторону двери.

Сергей Сергеевич зашел в светлый просторный кабинет.

Заместитель начальника главка поднял глаза от бумаг, которые читал, смерил Григоренко с ног до головы.

— Разве не видите, что я занят?

— Я директор комбината, — ответил Григоренко.— Из Днепровска, — и подал подготовленное им отношение об отпуске ЩКД-8.