Карел Чапек - Чапек. Собрание сочинений в семи томах. Том 3. Романы

• Название: Чапек. Собрание сочинений в семи томах. Том 3. Романы
• Автор: Карел Чапек
• Издательство: "Художественная литература"
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1975

Третий том Собрания сочинений Карела Чапека составили философская трилогия («Гордубал», «Метеор», «Обыкновенная жизнь»), примыкающая к ней повесть «Жизнь и творчество композитора Фолтына» и одно из последних произведений писателя «Первая спасательная» (1937).

С иллюстрациями Карела и Иозефа Чапеков. В томе использованы рисунки Иозефа Чапека, — элементы оформления разных книг (заставки, концовки, виньетки и др.).

---

— Да-да, — еле слышно прошептал Fatty, преданно моргая, но на его пухлых щеках был написан ужас, и пот у него выступил на лбу при одной мысли о стаде овец и пастушеской песне любви. Ладе задали торжественный марш языческого военачальника. Это будет примерно так, с готовностью отозвался Ладичек и забарабанил по столу варварский марш. Мне пан Фольтэн выдал какие-то стихи, чтобы я положил их на музыку. Кажется, хор женщин, оплакивающих ужасы войны. Стихи мне показались чудовищными. На каждом шагу: «О, горе, горе!» — и тому подобное. Но рука пана Фольтэна на сей раз была еще щедрее, и мы постарались угодить ему, как только могли.

— Знаешь что, Fatty, — говорю я, — давай я тебе сделаю стадо овец со свирелью и песнь любви; всякие «бе» да «ме» и мечта любви — это как раз по моей части. А ты за это положи на музыку «О, горе, горе!» Ты ведь прямо создан для «О, горе!» и хора жен и матерей, а пан Фольтэн не догадается, кто что писал.

Песнь любви получилась у меня такая, что добродетельный Fatty только краской заливался — такое это было воркование и страстные стоны.

— Послушай, — защищался он, — я не могу ему это отдать, он меня засмеет. Разве похоже, чтоб я мог такое сочинить?

Зато с каким совершенством сконтрапунктировал он «О, горе!» в виде cantus firmus; многоголосие оттенялось легким эхом, и все завершалось протяжной монотонностью звучащих в унисон альтов — прямо мороз подирал по коже.

Когда мы сдали пану Фольтэну работу, он не скрыл своего удовлетворения; только на Fatty глянул поверх моей пасторали почти с укором.

— Холодная музыка, — произнес он с сожалением. — Разработка отличная, но нет страсти.

— Да, — промямлил несчастный Fatty.

Видно, наш меценат решил к нему придираться!

— Вы еще не любили, не так ли?

— Нет, — прошептал Fatty покаянно.

— Это плохо, — заявил пан Фольтэн. — Артист должен, должен любить — страстно, безудержно, дионисийски…

— Да, — снова выдохнул Fatty и в ужасе заморгал глазками; он, видимо, боялся, что к следующему разу наш меценат потребует от него доказательств безудержной страсти. Вместо этого ему всего-навсего была поручена тема «девы, идущей с амфорой к колодцу». У Fatty отлегло от сердца — тема была как раз для него. Мне достался речитатив герольда, возвещающего о войне, а Ладе — любовный дуэт пастуха Эзрона с какой-то Юдифью. Дуэт сочинил я, Ладичек обработал герольда, потому что любил фанфары; он ввел туда шесть трубачей — шесть труб, голубчик, наслаждался он, это уже кое-что!

Пан Фольтэн чуть ли не обнял нас, когда мы принесли ему свои партитуры. Он был прямо по-отечески счастлив.

— Эти листы, юноши, я спрячу до тех дней, когда вы станете великими музыкантами. Я вижу, вы делаете успехи.

Мы его и правда любили. Он был великодушен и обожал музыку — чего еще требовать от человека? Он стал расспрашивать нас, как мы живем, с кем встречаемся, и тому подобное.

— Так нельзя, юноши, — решительно объявил он, — придется мне ввести вас в свет. Большой художник должен уметь держаться и в самом высшем обществе. Он должен быть как князь. Настанет время, когда вы будете сидеть за одним столом с королями и любить благороднейших принцесс…

Fatty глаза вытаращил от ужаса, зато Ладичек только подмигнул, будто хотел сказать: что до принцесс, так я хоть сейчас.

— Так вот, — продолжал пан Фольтэн, — у меня почти каждую неделю собирается музыкальное общество. Выдающиеся артисты, интеллектуалы, критики… Совершенно интимное общество, но вам эти люди могли бы быть полезны, а? Вы приобретете ряд знакомств — артисту это не помешает. По крайней мере, вам откроется путь к успеху. Какие у вас костюмы, юноши?

Оказалось, что все лучшее было на нас.

Пан Фольтэн критически осмотрел нас и сморщил нос.

— Нет, это не годится, — сказал он. — Знаете что, я закажу для вас отличные смокинги. А вы придете ко мне на вечер и сыграете что-нибудь из своих сочинений. Решено? Это для вас — лучший старт в жизнь.

Он был явно рад, что может оказать нам и такую услугу. Он направил нас к первоклассному портному и велел прийти показаться ему, когда все будет готово.

Ну, что ж, мы пришли. Был знойный летний день, и нам чудилось, что все оборачиваются на трех молодых людей, шествующих по улице среди бела дня в вечерних костюмах. Высокий Ладик шел небрежно, словно прекрасный благородный принц, я чувствовал себя как в день конфирмации, а несчастный Fatty потел и надувал щеки, будто его ведут на казнь, а смокинг нестерпимо жмет под мышками. Пан Фольтэн всплеснул руками при виде наших сорочек и ботинок.

— Юноши, это не годится, — заявил он. — Вы должны купить себе приличные галстуки-бабочки, сорочки и лакированные туфли; в следующий четверг приходите сюда в восемь часов вечера, соберется общество. Я буду рад, если вы исполните композиции, которые посвятили мне.

Ладно, мы явились в полной сбруе, как только часы пробили восемь: Ладичек, небрежный, как князь, я, торжественно взволнованный, и Fatty Микеш — весь одеревеневший от страха. Мы позвонили, и нам открыл двери лакей в шелковых чулках и напудренном белом парике.

— О господи, — только и выдохнул Микеш, но Ладик прошел в двери величественно, будто у него самого дома был десяток лакеев, и откуда только у скрипачей такие повадки?

В передней было пусто.

— Господа — музыканты? — опросил лакей. — Пожалуйте сюда, я о вас доложу.

Он завел нас в маленькую комнатку и оставил одних любоваться друг другом. Через некоторое время появился пан Фольтэн в коричневом бархатном сюртучке и с развевающимся галстуком.

— Привет, привет, юноши, — произнес он рассеянно и скороговоркой, — я сейчас распоряжусь, чтоб вам дали поесть.

И исчез.

Вскоре в комнату вплыла горничная с подносом.

— Вам надо поесть, — объявила она.

Ладик с бутербродом в зубах начал приставать к служанке. Она принимала это как нечто вполне естественное и лишь попискивала: «Ах вы, такой-сякой» или «ах, оставьте, что это вы, право», — и тому подобное. У Микеша, видно, горло перехватило — он не мог есть, а я, младший член нашего трио, был смущен непонятно отчего. Когда горничная удалилась, показав Ладику язык, Ладичек, высоко подняв брови, заметил:

— Братцы, похоже на то…

— На что? — спросил F atty сдавленным голосом.

Ладичек пожал плечами:

— Я бы лучше пошел домой.

Тут в дверях возник лакей:

— Маэстро Фольтэн вас ожидает.

Мы гуськом поплелись за ним. В большом салоне стоял пан Фольтэн в своем коричневом сюртучке, а рядом с ним — не очень красивая, будничная, неуверенно улыбающаяся пани.

— Дорогая моя, — обратился к ней пан Фольтэн совсем по-рыцарски, — позвольте мне представить вам моих юных друзей.

Мы промямлили что-то насчет особой чести и по очереди приложились к ее короткой, мягкой руке. А пан Фольтэн уже радостно приветствовал первого гостя.

— Проходите, проходите, — восторженно восклицал он, — будьте как дома!

Потом появился второй, третий гость; пан Фольтэн уже не обращал на нас никакого внимания. Ладик толкнул меня локтем:

— Смотри, никаких смокингов!

Мы трое стояли в углу черным островком, в то время как радушный пан Фольтэн у дверей издавал приветственные клики, а его пани, неуверенно и мило улыбаясь, подавала входящим руку. Гости входили один за другим и, бросив на нашу черную группку вопрошающий отчужденный взгляд, упругой походкой направлялись в соседний салон, где, по-видимому, находился буфет. Чем дальше, тем пуще обливало нас жаром: в смокингах не было никого. И никто с нами не разговаривал.

— Что нам делать? — прошептал я.

— Подожди, — зашипел Ладичка и ткнул в ребро Fatty, который стоял в оцепенении, будто коротенький толстый идол. — Слушай, да пошевелись ты хоть немножко.

Fatty и впрямь моргнул и начал дрожать.

— Нам бы надо рассредоточиться, — зашептал Ладик в ярости, — чтобы мы не так бросались в глаза.

— А как? — выдохнул совсем потерявшийся Fatty.

Страдания его, по-видимому, достигли предела, и он готов был расплакаться — от унижения или еще от чего; его детские губы кривились и дрожали. Ладичек побледнел и нахмурил брови. В ту минуту он выглядел великолепно. Как раз в этот момент пан Фольтэн провожал в буфет какую-то знаменитость, если судить по восторгу, какой источал хозяин, Ладичек сделал два шага вперед и слегка поклонился.

— Позвольте, сударь, — сказал он громко, — представить вам композитора Микеша.

Знаменитость растерянно взглянула на нас, а бедняжка Fatty в испуге отвесил поклон, будто мешок муки наклонился. Пан Фольтэн покраснел и глотнул слюну.

— Да-да, — промолвил он поспешно и нервозно, — очень способный композитор. А это… пан… пан… пан Прохазка.

Ладичек протянул знаменитости руку с бесстыдством урожденного принца.