Карел Чапек - Чапек. Собрание сочинений в семи томах. Том 3. Романы

• Название: Чапек. Собрание сочинений в семи томах. Том 3. Романы
• Автор: Карел Чапек
• Издательство: "Художественная литература"
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1975

Третий том Собрания сочинений Карела Чапека составили философская трилогия («Гордубал», «Метеор», «Обыкновенная жизнь»), примыкающая к ней повесть «Жизнь и творчество композитора Фолтына» и одно из последних произведений писателя «Первая спасательная» (1937).

С иллюстрациями Карела и Иозефа Чапеков. В томе использованы рисунки Иозефа Чапека, — элементы оформления разных книг (заставки, концовки, виньетки и др.).

---

Ну, хватит предисловий, теперь мы можем странствовать путями, на которых возникал наш рассказ. Мы знаем, что дан человек, который не долетел до цели, и в его падении трагически сочетались случайность и необходимость. Итак, даны случайность и необходимость. Больше мы ничего не знаем, стало быть, примем их за исходный пункт, либо за след, по которому надо идти. Попытаемся воссоздать эту индивидуальную судьбу, исходя из двух основных факторов — случайности и необходимости, так, чтобы конечная гибель человека была обусловлена ими закономерно и убедительно.

Согласитесь, что такое начало многообещающе. Случайность сулит нам свободный полет фантазии. Причудливый и непостижимый случай — это рог изобилия, из которого сыплются возможности, это волшебный ковер-самолет. Какой это изменчивый и прихотливый материал для писателя, легкий, пестрый и неповторимый, мягко ложащийся таинственными складками материал, из которого можно создать что угодно; это крылья, которые донесут нас в любой конец света. Что может быть романтичнее случая? Ему противостоит необходимость, судьба, скрытая под личиной неизбежности, сила, постоянная и неизменная. Необходимость — это строй и порядок, она прекрасна, как колоннада, и незыблема, как закон.

Да, так оно и есть, именно в этом дело. Случайности мне и недостает! Случай может бог весть куда унести нерешительного домоседа, которого так трудно оторвать от стола. Случай, полный стремительных приключений, случай — этот сумасбродный ветрогон, закружит и увлечет меня… Стареем мы, приятель, и жизнь становится для пас скучной привычкой! Ладно, ну, а другой фактор, другая сила, категоричная и неоспоримая? Хотел бы я подчинить всю свою жизнь необходимости наконец твердо и бесповоротно увериться, что всеми своими поступками я выполняю некое предопределение; слава богу, я совершил именно то, что мне суждено. Так вот оно что — человек, чью судьбу определяют необходимость и случайность, — это я сам! Я пойду путями заблуждений и неизбежности и заплачу за это всеми страданиями, какие только сумею изобрести. Ибо такое паломничество — не увеселительная прогулка…

Итак, во славу божью, возьмемся за дело. А если мы не будем знать, как поступить дальше, да помогут нам необходимость или случай. С чего же начать? Каковы будут мои первые слова о человеке с Антильских островов? Начнем с самого начала: „Жил мальчик, у которого но было матери…“

Плохо! Так ничего не выйдет. Ведь у пациента Икс нет ни лица, ни имени, значит, у него нет личности, он Неизвестный. Если же мы дадим ему дом и семью, мы будем знать его, как говорится, с пеленок. Он перестанет быть неизвестным, утратит свой главный и самый выразительный признак. Чтобы остаться самим собой, он должен сохранить инкогнито. Да будет же он человеком без происхождения и без документов. Давайте соблюдать принятое условие, держаться того, что дано. Он упал к нам с высоты, и это характерно для него. Надо, чтобы к в нашей повести он как-то „свалился с неба“, чтобы появился в ней внезапно бог знает откуда, как порождение случая, вполне сложившийся и совершенно неизвестный.

Итак, у нас есть персонаж, и он уже появился на месте действия. Место определено заранее: это остров Куба. Это мог быть любой остров Антильского архипелага, любое место в мире, лишь бы оно было достаточно отдаленно. Отдаленность дана тем, что он летел неизвестно откуда. Это далекие и экзотические края именно потому, что они нам неведомы. Деньги, найденные у него в карманах, позволяют предположить, что это Антильские острова. Правда, есть и другие страны, где соседствуют американские, британские, французские и голландские владения, — это берега моря, которое омывает Филиппины, Аннам, Сингапур и Суматру, и ничто не исключает такой возможности. Мне пришлось выбирать, и я, по чисто личным мотивам, выбрал Антильские острова: я уже говорил вам, что в них для меня таится особое очарование. Именно туда меня всегда тянуло убежать. Наверное, я никогда не попаду туда, но этот край живет в моей душе ярче, чем страны, где я побывал.

Таковы исходные данные нашего повествования, остается определить его terminus ad quem[58]. Разумеется, это падение человека, не долетевшего до места назначения. Но тут возникает важный вопрос: летел он в какое-то новое место или возвращался домой? Нам известно одно: он страшно спешил и летел в бурю. Можно считать, что, когда человек едет в чужие края, в новую, незнакомую обстановку, он обычно колеблется, даже опасается, и это как-то сдерживает его. И наоборот, человек, возвращающийся домой, нетерпелив: для него важна только цель, а дорога, которая ведет к ней, досадная помеха. Я сказал бы, что наш человек очень спешил именно потому, что возвращался, и я принимаю эту правдоподобную гипотезу, как факт. Не говорю уже о том, что улетать можно во всех направлениях розы ветров, ибо возможности выбора неограничены, а возвращаясь, можно лететь только в одно единственно мыслимое место, к цели, определенной в самом начале пути, к цели, необходимой и неизменной. Обратный путь всегда определен точно. Итак, вот он, конец нашей повести, а теперь можно перейти к началу.

Начало ее туманно и неясно, как случайность. Дело происходит где-то на Кубе, среди живых изгородей бугенвилей. За кем-то гонятся, слышны револьверные выстрелы, и на дороге, похожей на Млечный Путь, остается лежать Неизвестный. Он ранен в шею. Ранен широким ножом для сахарного тростника…

Дочитав до этого места, хирург недовольно фыркнул и бросил рукопись на стол. Чушь! Ведь у пациента Икс нет шрама на шее. Есть только шрам над правым соском, но и эта рана была нанесена не широким ножом, а тонким кинжалом. Поверхностное ранение: оружие наткнулось на ребро.

XXIII

Итак, где-то на Кубе среди живых изгородей бугенвилей… За кем-то гонятся, хлопают револьверные выстрелы, и на дороге, похожей на Млечный Путь, остается лежать Неизвестный. Он ранен в шею, ранен широким ножом для сахарного тростника. Метрах в десяти лежит еще какой- то человек, руки и ноги у него широко раскинуты, как у марионетки. Он мертв.

Над раненым склонились трое мужчин и тихо чертыхаются. А он уже поднимается на ноги, бормоча: „Ч-чего вам надо? Н-не лезьте ко мне!“ Он трогает свою шею, удивленно кривит рот, заметив кровь, и переводит взгляд с окровавленной ладони на трех незнакомцев. Мать честная, да он же пьян в доску!

— И на кой черт ввязался этот осел! — сердится один из троих и чешет в затылке. — Que mierda![59] Отнесите его в дом, ребята.

Раненого хватают за руки и за ноги и, шаркая башмаками, волокут его по дороге, как мешок кукурузы, оставляя след на пыльной дороге. Пеоны, пыхтя, тащат этого бродягу по „Млечному Пути“: протрясись, протрясись, проклятый, так тебе и надо.

Его кладут за дверью, и какая-то старуха светит ему в лицо фонарем и поминает всех святых, а хозяин дома — воротила, судя по злой, багровой физиономии и свирепым бровям, — наклоняется и говорит:

— Что за свинью вы сюда принесли?

Тот, кто чесал затылок, подмигивает человеку с косматыми бровями.

— Чтобы он не удрал, ваша милость. Когда тот кабальеро вышел отсюда, мы услышали выстрелы и выбежали поглядеть, что случилось. Там лежал вот этот даго[60], в руке у него был револьвер. Неподалеку валялся тот бедняга. Мертвый, бог его прости!

Двое других слушали, разинув рты, и, видимо, хотели возразить. Хозяин вопросительно поднял брови.

— Вы уверены, что он мертв?

Долговязый пеон перекрестился.

— Загнулся, ваша милость! Не меньше трех пуль получил в затылок… А в руке у него был нож. Видно, защищался, когда напал этот бандит. Убийца хотел удрать, но тут мы его и схватили. Вы свидетели, ребята, а? Ну-ка, подайте голос!

Только теперь те двое смекнули, в чем дело, и их лица расплылись в широкой улыбке: да, да, ваша милость, бог свидетель, так все и было, святая правда. Он застрелил того кабальеро и хотел дать тягу. А в руке у него был пистолет…

— Надо вызвать полицию, пусть заберет его, — предложил долговязый и вопросительно посмотрел на хозяина.

Тот гладил свой сизый подбородок и хмуро размышлял.

— Нет, Педро (или Сальвадор, имя я не выбрал), лучше не надо. Если бы полиция искала его… другое дело. — Он пожал плечами. — А зря я его не выдам. Это было бы непорядочно. Заприте его где-нибудь в сарае и дайте ему спиртного.

Верзила развел руками.

— Ваша милость, он и так пьян в доску.

— Дайте ему выпить, — нетерпеливо повторил хозяин. — И пока что не болтайте о нем попусту, понятно?

— Понятно, ваша милость, желаем покойной ночи… Налейте ему, ребята, рому в глотку, пусть совсем обалдеет. Что делать такому бродяге около дома нашего хозяина, зачем ему совать нос в чужие дела? Он, правда, не похож на метиса, но все равно, один черт. Какой-нибудь голландец или бродяга-янки, судя по тому, как он опустился. Буль, буль, еще… влейте в него еще малость рому, пусть-ка хлебнет, выбьем из него последние остатки памяти!