Карел Чапек - Чапек. Собрание сочинений в семи томах. Том 3. Романы

• Название: Чапек. Собрание сочинений в семи томах. Том 3. Романы
• Автор: Карел Чапек
• Издательство: "Художественная литература"
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1975

Третий том Собрания сочинений Карела Чапека составили философская трилогия («Гордубал», «Метеор», «Обыкновенная жизнь»), примыкающая к ней повесть «Жизнь и творчество композитора Фолтына» и одно из последних произведений писателя «Первая спасательная» (1937).

С иллюстрациями Карела и Иозефа Чапеков. В томе использованы рисунки Иозефа Чапека, — элементы оформления разных книг (заставки, концовки, виньетки и др.).

---

Мария взяла его под руку и повела в глубь сада.

— Представьте себе, — сбивчиво и взволнованно заговорила она, — они не хотели отпустить меня сюда. — Американская девушка в ней была оскорблена этим до глубины души, а кубинка в гневе сжимала кулачки. — Я буду вести себя, как захочу, — запальчиво грозила она, но это была неправда. Во всяком случае, так она не хотела, не собиралась поступать: в тенистой глубине сада шаль соскользнула у нее с плеч, и сама она повисла на шее человека, который зашатался в отчаянии; Мария подняла к нему лицо, ее полуоткрытые губы молили о поцелуе.

— Здесь служанка, сеньорита! — предостерегающе бормочет Кеттельринг, сжимая девушку в объятиях, но Мария лишь качает головой и тянется к нему губами, влажной тенью губ: возьми, выпей! Она оцепенела, глаза у нее закатились, и вдруг она бессильно опустила руки и поникла в его объятиях. Кеттельринг отпускает ее. Едва удержавшись на ногах, девушка закрывает лицо руками, беззащитная, покорная. Он поднимает шаль и накидывает ей на плечи.

— Сейчас вы пойдете домой, Мери. А я… я еще вернусь. Не как Кеттельринг, а как мужчина, который вправе прийти за вами. Вы понимаете меня?

Она стоит, склонив голову.

— Возьмите меня с собой… сразу, сейчас!

Он берет ее за плечи.

— Идите домой. Свидетель бог, насколько мне тяжелее, чем вам.

Она послушалась — лишь бы чувствовать на плече его горячую тяжелую руку.

Из-за кустов выступил высокий пеон.

— Va, сеньорита, — хрипло говорит он. — Adentro![92]

Она оборачивается к Кеттельрингу и смотрит на него сияющими глазами.

— Adios![93] — произносит она тихо и протягивает руку.

— Я вернусь, Мери, — подавленно бормочет este hombre, сжимая ее пальцы.

Девушка вдруг быстро наклоняется и влажными губами целует его руку. Кеттельринг чуть не вскрикивает от ужаса и любви.

— Va, va[94], сеньорита! — хрипит пеон, отходя в сторону.

Мери крепко прижимает руку Кеттельринга к своему сердцу и подставляет ему губы.

— Adios! — шепчет она, целуя его в губы, и по щекам ее бегут слезы.

Старая индианка берет ее за талию.

— Ау, ау, senorita, va a la casa, va a la casa.[95]

Мери покорно уходит, словно незрячая, бахрома ее шали волочится по земле.

Кеттельринг стоит как истукан, комкая в руке крохотный, благоуханный кружевной платочек.

— Va, сеньор, — словно утешая, бормочет пеон.

— Где камагуэно?

— Ждет вас, сеньор. — Пеон чиркает спичку о брюки и дает Кеттельрингу прикурить. — Вот там.

Старый кубинец сидел за столом и считал деньги. Кеттельринг посмотрел на него и усмехнулся.

— Это для меня, не правда ли?

Камагуэно поднял глаза.

— Да, для вас, Кеттельринг.

— Жалованье или доля прибыли?

— Все вместе. Можете проверить.

Кеттельринг сунул деньги в карман.

— Но знайте, камагуэно, — очень отчетливо произнес он. — Я приду за ней.

Кубинец побарабанил пальцами по столу.

— К сожалению, в документах Кеттельринга значится, что он женат. Что поделаешь!

— Кеттельринг больше не вернется, — медленно возразил este hombre.

Камагуэно насмешливо взглянул на него.

— Ну конечно, документы всегда можно купить по сходной цене, не так ли? За несколько долларов.

Este hombre без приглашения сел и налил себе вина. Сейчас он был трезв как никогда.

— Может быть, и так, камагуэно, — сказал он. — Может быть, иначе не выйдет. Но крупное состояние не хуже доброго имени, вы не находите?

Кубинец покачал головой.

— У нас, на Кубе, доброе имя ценится слишком дорого.

— Сколько приблизительно?

Кубинец усмехнулся.

— Эх, Кеттельринг… я могу еще называть вас так? Ведь вы сами знаете, каково примерно мое состояние.

Кеттельринг свистнул.

— Будьте благоразумны, камагуэно! Столько я не заработаю за всю жизнь.

— Верно, не заработаете, — усмехнулся кубинец. — Теперь уже не прежние времена, и они не вернутся.

Кеттельринг снова налил себе вина и задумался.

— Вы правы, сэр. Но если за несколько лет ваше состояние изрядно уменьшится, тогда… тогда мне легче будет догнать вас, а?

Оба пристально посмотрели друг на друга. Итак, козыри теперь на столе.

— Представьте себе, камагуэно, что есть человек, который знает все ваши дела и сделки как свои пять пальцев. Он ведь может кое-что предпринять, а?

Кубинец протянул руку к бутылке, позабыв о своей больной печени.

— Без денег, — сказал он, — ничего предпринять нельзя.

Кеттельринг указал на свой карман.

— Для начала мне хватит, сэр.

Камагуэно показал в усмешке длинные желтые зубы. Но глаза его превратились в узкие, скрывающие злобу щелки.

— Желаю удачи, Кеттельринг. Я дал вам кучу денег, а? Ну, ничего не поделаешь. Salud![96]

Кеттельринг поднялся.

— Я еще вернусь, камагуэно!

— Adios, muy senor mio![97]

Хозяин поклонился на старинный кубинский манер, провожая дорогого гостя до дверей.

— Покойной ночи, сеньор, покойной ночи!

Высокий пеон захлопнул за Кеттельрингом решетчатую калитку.

— Покойной ночи, сеньор.

И пациент Икс уходит. Он идет мимо ограды из цветущей бугенвилеи по дороге, белеющей в звездной ночи, как Млечный Путь…

XXXIII

Теперь это уже не апатичный человек, равнодушно созерцающий калейдоскоп гаваней и плантаций. Теперь это муж, который отправился завоевывать, боец с высоко поднятой головой, нетерпеливый возлюбленный с напряженными, почти звенящими мускулами. Он словно родился заново. А на самом деле, не в этом ли высочайшая эротика любви? Разве не рождаемся мы из груди и чресел женщины, которую любим, и не для того ли ее лоно жаждет нас? Отныне ты мой, ибо тебя, молодого и прекрасного, я родила в муках. И разве свершение любви не становится для нас началом новой и цельной жизни? Иллюзия, скажете вы. Но не порождена ли иллюзия столь же глубокими причинами, как и разочарование?

Итак, последуем за Кеттельрингом сначала на Гаити. Там, говорят, есть болото с залежами черного битума. Зловоние, мол, там такое, что не выдерживают ни птица, ни жаба, ни даже негр. Кеттельринг отправился туда верхом из… скажем, из Гонаивы, но вынужден был оставить лошадь на дороге и вместе со своими неграми прорубать мачете путь в колючих зарослях и острой, как бритва, траве. Негры вскоре разбежались, пришлось вернуться за ними и заплатить им втрое. Прекрасная плата не спасла их от гибели, двое негров умерли по дороге, одного укусила змея, с другим приключилась какая-то чертовщина — начались судороги, изо рта ползла желтая пена, и он испустил дух, — видимо, это было отравление. Но негры уверяли, что его умертвили злые духи джамбо, и отказались идти дальше. Наконец Кеттельринг добрался до болота и увидел, что не так уж оно страшно. Над болотом вились тучи комаров — стало быть, живые существа могут здесь дышать. Но место было жуткое — черная, гнусная трясина, прокаленная солнцем; кое-где булькает и пенится нестерпимо зловонная жижа.

Кеттельринг вернулся в Гонаиву, купил эти участки и подписал контракт с каким-то жуликоватым мулатом на постройку дороги к «Асфальтовому озеру», как Кеттельринг несколько пышно назвал свое болото. После этого он уехал… скажем, в Пуэрто-Рико.

И вот Кеттельринг начал свою игру. Игру против камагуэно, то есть против сахарного тростника. Раньше он не раз писал старому кубинцу, что конъюнктура на сахар будет ухудшаться, но камагуэно не хотел этому верить. Дни высокой конъюнктуры на сахарном рынке сочтены. Можете но сомневаться, что старый лис прогорит на этом. Кеттельринг знал людей, которые охотно купили бы земельные участки камагуэно, его долю в деле или одно из его предприятий. Он повидался с этими людьми и осведомился, сколько они намерены дать за покупку. Столько-то? Ладно, гарантирую вам, что вы заплатите половину. И за это дадите мне такой-то куртаж. Кубинец по уши увяз в сахаре, ему придется продавать в спешке, чтобы хоть как-нибудь выкарабкаться. Но надо еще немного поприжать его. Кеттельринг устремился на Барбуду, в Бас-Тер, на Барбадос и Тринидад и обнаружил там, что камагуэно уже почуял опасность и начал сбывать товар, стремясь спасти свои капиталы. Кеттельринг, засучив рукава, ринулся в бой. «Погодите, погодите, — уговаривал он дельцов, — предложите ему четверть цены, расторгайте контракты, не уступайте ему, жмите изо всех сил! Предстоит небывалый сахарный крах. Сахарные заводы и плантации будут продаваться за гроши. Цены на сахар катятся вниз, треть нынешнего урожая лежит на складах. Куда его денешь, его даже не сожжешь, разве что выкинуть в Атлантический океан… Заварим кашу да подсластим ее, господа!»

Сахарный крах нарастал, как лавина, всякий старался избавиться от сахара, продать, продать во что бы то ни стало! Вот пусть теперь старый камагуэно попробует найти покупателей на свои плантации и сахарные заводы! Что правда, то правда, старик оборонялся умело, но и в его предложениях уже чувствуется смятение. Хотел бы я видеть, как ходят сейчас вверх и вниз его мохнатые брови! М-да, крах разорит немало людей, но что поделаешь? А разве кто-нибудь щадил беднягу Пьера? Старые плантаторы бродят, повесив нос, не понимая, что творится. Никто не покупает у них ни сахарного тростника, ни кофе, за ваниль платят гроши, бананы гибнут от Панамской болезни. И даже нельзя уехать отсюда, потому что никто не покупает обработанной земли и не берет ее в аренду. И этот край несколько лет назад называли Золотыми Антильскими островами!