Карел Чапек - Чапек. Собрание сочинений в семи томах. Том 4. Пьесы

• Название: Чапек. Собрание сочинений в семи томах. Том 4. Пьесы
• Автор: Карел Чапек
• Издательство: "Художественная литература"
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1976

В четвертый том Собрания сочинений Карела Чапека вошли пьесы Карела Чапека, написанные только им и в соавторстве с братом Иозефом Чапеком. Большинство пьес неоднократно переводилось в Советском Союзе («RUR», «Белая болезнь», «Мать» и др.); две пьесы («Любви игра роковая» и «Адам-творец») переводятся впервые.

С иллюстрациями Карела и Иозефа Чапеков.

Перевод всех пьес выполнен по книгам: Bratři Čapkové. К. Čapek. Hry. Praha, 1958; Hry. Praha, 1959.

В томе использованы рисунки Иозефа Чапека:

Стр. 6. Фрагмент обложки к первому изданию пьесы.

Стр. 44. Фрагмент иллюстраций к циклу «Как это делается».

Стр. 124. Элементы оформления разных книг.

Стр. 204. Фрагмент иллюстрации к книжному изданию пьесы «Из жизни насекомых».

Стр. 280. Фрагмент обложки к третьему изданию пьесы «Средство Макропулоса».

Стр. 358. Фрагмент иллюстрации к циклу «Как это делается».

Стр. 446. Фрагмент обложки И. Чапека к пьесе «Средство Макропулоса».

Стр. 518. Фрагмент обложки к книге Яр. Кратохвила «Путь революции», 1928 г.

Стр. 590. Фрагмент иллюстраций к циклу «Как это делается».

На переплете даны фрагменты иллюстраций к книжному изданию пьесы «Из жизни насекомых».

---

Корнель. Ты этого не понимаешь, мамочка. Ружье требует большего. И время от времени из него надо стрелять. (Подходит к матери и кладет ей руку на плечо.) Не беспокойся ни о чем, мама. Все будет в порядке, вот увидишь.

Мать. А Петр вернется?

Корнель. Вернется, вернется, мамочка. (Уходит с винтовкой.)

Сумерки сгущаются.

Мать (смотрит ему вслед). Ты говоришь мне неправду, Корнель, я знаю… (Ходит по комнате и то тут, то там что-нибудь поправляет.)

Вдали несколько выстрелов.

Господи, что с Петром! (Садится в кресло и молитвенно складывает руки.) Господи Иисусе, спаси и помилуй моего Петра! Милосердная матерь божья, смилуйся надо мной, спаси моих детей! Господи Иисусе Христе, верни мне Петра! Пресвятая богородица, моли бога за моих детей! Господи, распятый на кресте, помилуй моих детей!

Петр показывается в дверях; на нем только брюки и распахнутая рубашка. В комнате почти совсем темно.

Петр. Здравствуй, мама!

Мать (вскакивает). Петр! Тебя освободили!

Петр. Какое… Просто мне не о чем больше с ними разговаривать, мамочка.

Мать (спешит к нему). Я так боялась за тебя… Иди же скорее ко мне, мой мальчик!

Петр (уклоняется). Не надо, мамочка. Прошу тебя, сядь там.

Мать (тянется к нему). Да что с тобой, сыночек? Где твой пиджак?

Петр (по-прежнему уклоняется). Там… Там. Они его, наверно, пришлют. Они ведь такие строгие любители порядка.

Мать. Кто?

Петр. Они. Белые, понимаешь? Не надо, не зажигай света, мамочка… Мне очень тяжело, но я должен тебе кое-что сказать. Я, собственно, затем и пришел. Пожалуй, лучше, если я тебе скажу это сам.

Мать. Что случилось, Петр? (Старается до него дотронуться.) Пойди же ко мне!

Петр (отодвигаясь). Ты только не сердись на меня, мамочка, но, право, я никак не могу отвечать за это. И Корнель не может.

Мать. За что?

Петр. Ах, мамочка, какая ты непонятливая! Ведь этого надо было ждать. И Корнель это знал. Ну, теперь уж дело прошлое…

Мать (с возрастающим ужасом). Что — дело прошлое?

Петр. И произошло страшно давно, мама… Больше получаса тому назад.

Мать. Что произошло?

Петр. Ну… расстреляли меня.

Мать. Петр! (Шатается и без чувств падает на пол.)

Петр. Ах, мама! Господи, да что же это я… Помогите кто-нибудь! Ондра!

Из мрака выбегает Ондра в белом халате.

Ондра. Что случилось?

Петр. Да вот мама…

Ондра (опускается на колени возле нее, щупает пульс). Дай-ка, мамочка…

Из мрака выходит Отец в офицерской форме.

Отец. Что с ней?

Петр. Не знаю… Вдруг повалилась…

Отец. Надо быть осторожнее. (Опускается на колени возле матери.) Душенька, что с тобой?

Из мрака появляется Иржи в комбинезоне летчика.

Иржи. Здравствуй, Петр. Что, маме нехорошо? (Зажигает лампу на письменном столе.)

Ондра (на коленях возле матери). Сердце. Такие перебои… Бедняжка!

Отец. Если б мы могли кого-нибудь позвать!

Ондра. Зачем? И нас довольно. Теперь она некоторое время пролежит без сознания. Нервное потрясение. Лучше всего оставить ее в покое. Дайте какую-нибудь подушку.

Петр (собирает диванные подушки). На, бери.

Иржи (несет целую груду подушек). Вот, возьми.

Ондра. Приподыми ей голову, папа. (Подкладывает подушки.) Ну, теперь лежи себе тихонько, мамочка. (Встает.) Отойдите от нее, пусть полежит спокойно.

Отец (встает). Чем ты ее так напугал, Петр? И скажи, пожалуйста, как ты вообще здесь очутился?

Ондра. Одну минуту, папа! (Поворачивает Петра к свету и осматривает ему лоб.) Так! Одна, другая. (Раскрывает у него рубашку и водит пальцем по груди.) Одна, две, три. Эта вот — прямо в сердце.

Отец. Покажи-ка! Меткий выстрел. Собственно говоря, это очень похоже на… Как-то раз у нас поставили к стенке одного араба, угостили его по-военному свинцом… Послушай, сынок, с тобой-то это как случилось?

Петр. Поставили к стенке, папа.

Отец. Эге, братец ты мой! И стреляли, видно, солдаты.

Петр. Солдаты, папочка.

Отец. Надеюсь, Петр, ты не изменил родине?

Петр. Нет, папа. Я боролся за великое и благородное дело.

Отец. Против солдат? Что-то я никак не возьму этого в толк, мой милый!

Петр. И на нашей стороне тоже есть солдаты, папа.

Отец. На обеих сторонах солдаты?

Петр. Да.

Отец. Наши против наших?

Петр. Да, папа.

Отец. Это мне что-то не нравится, Петр. Это у вас, ребята, какая-то путаница… Ну, и ты, значит, был разведчиком, Петр?

Петр. Нет, папа. Я только писал в газетах.

Отец. Не ври, Петр. За это не расстреляли бы. У нас казнили одних шпионов да изменников.

Иржи. Теперь, папа, другие времена.

Отец. Да, по-видимому. Очевидно, мои милые, теперь у вас какие-то новые правила игры. (Поворачивается к матери.) Ну, как она?

Ондра (сидит, склонившись над матерью). Ничего. Пока еще в обмороке. Можно подумать, спит.

Петр. Ну и хорошо. Она одна может нас слышать…

Ондра. И говорить с нами. Только мамочка может нас видеть. Она еще не утратила с нами контакта.

Петр (рассеянно вертит глобус на письменном столе). Доложу вам, мои милые, мучительная была минута, когда пришлось сказать ей…

Иржи. Знаю, знаю, дружище. Чувствуешь себя невероятно глупо, как будто ты должен сознаться в какой-то проделке. (Открывает ящик письменного стола и роется в нем.) Знаете, мамочка хранит даже наши трубки?! Ну, какая же она хорошая, эта мама! А ведь при жизни, бывало, только и слышишь: «Не дыми ты здесь, пожалуйста!» (Привычным жестом курильщика машинально берет в рот пустую трубку и посасывает.) Ммм… Честное слово, здесь чувствуешь себя совсем как дома.

Выстрелы на улице.

Отец (подходит к окну). Как будто стреляют. Тахтах! Это солдатские винтовки. (Прислушивается.)

Петр (передвигает с места на место пепельницы и пресс-папье). Это наши. Наши стреляют!

Иржи. И мои тетради тоже здесь. Нет, в самом деле, чего только она не хранит, эта мама! (Перелистывает тетрадь.) Ага, мой чертеж. Так, безделка! Я пробовал набросать новый профиль крыльев.

Петр (ставит на стол негритянскую фигурку, которая стояла на шкафу). Пусти-ка!

Иржи. Зачем ты ее притащил?

Петр. Да так… Сам не знаю. От нечего делать.

Отец (оборачивается, продолжая стоять у окна). Оставь его, Иржи. Это просто беспокойство мертвых. Им хочется обратить на себя внимание, отметить, что они здесь побывали. У него со временем пройдет… Послушай, Петр! Ты, по крайней мере, держал себя… как мужчина?

Петр (переставляет коробку с табаком). Конечно, папа. Не сплоховал.

Отец. Это хорошо. Не посрамил фамилию!

Ондра (сидит возле матери). Должно быть… дьявольски неприятное чувство, когда тебя вот так… расстреливают.

Петр. И не говори! Стоишь со связанными за спиной руками, а против тебя шестеро солдат — простых деревенских парней… Мне их было ужасно жаль. Я бы не хотел быть на их месте.

Отец. Но глаза у тебя не были завязаны?

Петр. Нет, папа. Я не позволил.

Отец. Молодец! А кто командовал?

Петр. Какой-то щуплый, писклявый лейтенант. Страшно хорохорился, чтобы не было заметно, что ему не по себе. Тут же на моих глазах зарядил свой револьвер: на всякий, мол, случай, если солдаты промажут.

Ондра. Вот дьявольщина!

Отец. Так полагается, Ондра. Иначе нельзя.

Петр. Черт бы его побрал; он действовал мне на нервы, этот хлыщ! Ну, я ему и сказал: «Пошел прочь, болван, не мозоль мне глаза. Я сам скомандую!»