Рустам Агишев - Луна в ущельях

• Название: Луна в ущельях
• Автор: Рустам Агишев
• Издательство: "Советская Россия"
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1967

Сюжетную основу нового романа Р. Агишева составляет история открытия и промышленного освоения на Дальнем Востоке богатого месторождения фосфоритов. Но за этой историей стоит проблема более широкого плана, проблема гражданской ответственности, государственного отношения к своему делу. В этом смысл настойчивой борьбы за скорейшую разработку вновь открытого месторождения, которую ведут, преодолевая узковедомственную бюрократическую косность, инженер- геолог Стырне и начальник поисковой партии Сырцов. Большое место в романе уделено личным судьбам героев, очень различным, порою тяжелым и трудным. На их пути много жизненных испытаний, и только сильным суждено выдержать эти испытания.

---

После ужина геолог разулся, с наслаждением ощущая жаркими, натруженными за день ступнями прохладу выскобленного дочиста пола. Левую пятку порвал-таки проклятый гвоздь. Вадим залил ранку йодом из походной аптечки и стал выворачивать наизнанку пропитанное дегтем голенище злосчастного сапога. Подав ему плоскогубцы, Аянка принялся набивать трубку самосадом.

— Старуха-то права, — проскрипел он, раскашлявшись после первой затяжки, когда хозяйка, прибрав на столе, ушла спать в боковушку за печкой. — Какой завод в лесу без дорог? Или рекой ходить будут?

— На Большом Пантаче рудник откроем, — Вадим выломал гвоздь — острый, ржавый и до чего же крепкий, дьявол! — Протянут, стало быть, туда ветку, да и ваш завод прихватят, конечно.

— Хорошо бы, — Аянка оживленно потер руки. — Да что ты там возишься с сапогами — утром починю тебе.

— Утром я уже буду далеко. Ты разве меня не проводишь, Аянка?

Лесник оценивающе оглядел рослую фигуру Сырцова, энергичное загорелое лицо с отросшей уже бородкой и кивнул головой.

2

Тропа сначала круто ползла вверх по лесистому нагорью, потом пошла полого по гребню сопки. Навстречу неслись уже прихваченные утренником бурые дубки, полыхала листва кленов, цеплялась за ноги торчащая из-под снежной пелены колючая багула. Снег еще неплотно прикрывал землю, и лыжи местами со скрипом пропарывали щебенку. Студеный утренний воздух, пронизанный солнцем, приятно холодил лицо и открытую шею. То и дело попадались сопки с обгорелыми торчащими стволами, напоминая издали щетину на подбородке.

Вадим поглядывал по сторонам, почти уже не замечая примелькавшихся пейзажей. Да… тысячи и тысячи квадратных километров пустующей земли… Редкие прииски по золотоносным ключам, малолюдные поселения рыбаков да немногие леспромхозы. Нетронутые, еще даже не разведанные недра, таящая несметные богатства для рода человеческого тайга, да река Каргинь с ее неистощимыми стадами лосося.

Здесь все — от перезрелых седых кедров до выходящих на дневную поверхность самозагорающихся угольных пластов, годами тлеющих и ввинчивающих в небо спирали синих дымков, от поросших чемерицей и диким маком полей до расплодившейся видимо-невидимо серой белки — все кричало, звало, жаждало, томилось, изнемогало, умирало без хозяйских рук. Край требовал заселения, и геологи прокладывали первые стежки…

Солнце перевалило за полдень, когда Вадим сделал, наконец, первый большой привал. Место было живописное. Из-под высокой тенистой скалы выбивался и со звонким журчанием бежал по обледенелому каменному желобу веселый ключ. Вот именно: прежде всего напиться. Вода была студеная и прозрачная. Набрав сушняку, Вадим запалил костер и подвесил котелок для чая. Потом, разувшись, с наслаждением растянулся на еловых лапах, наломанных тут же, у ручья. Так, лежа, распустил на рюкзаке шнур, вывалил на плащ-палатку консервную банку, завернутый в тряпицу шматок сала, сахар, сухари. Вместе с продуктами упало несколько увесистых осколков фосфорита с жирными номерными значками, нанесенными черным карандашом, и небольшие черные камушки, напоминающие ломтики залежавшегося маковника, который так любят дети.

Геолог досадливо поморщился. Пошарив в рюкзаке, извлек развязавшийся кожаный мешочек, в который положены были драгоценные «маковники». Это было не что иное, как настуран — разновидность урановой смолки. Смолка! Тот самый некогда заурядный минерал, из которого еще всего каких-нибудь полвека назад выделяли не слишком почитаемый элемент. Та смолка, которую теперь предпочитают и золотым самородкам, и алмазным россыпям, и жемчугам любой величины.

Вадим усмехнулся и стал складывать в рюкзак фосфориты — похожие на известняк крепкие камни, окрашенные в теплые тона с золотисто-атласным переливом. Такой камень хорош для облицовки цокольных этажей. В былые времена, когда еще не знали применения фосфора, он и шел на эти нужды. А теперь… теперь требуются сотни миллионов тонн. Найденное Сырцовым месторождение утолит голод тысяч гектаров истощенной земли.

Так, раздумывая, он склонился над своим отражением. С зыбкой водной глади смотрело заросшее худое лицо, на котором выделялись одни глаза да высокий, облупленный, как ранняя картошка, нос. Что сказала бы Динка, увидя его в таком виде… Впрочем, как раз ей-то, дочери геолога, не привыкать. С трех лет колесила с отцом и матерью из конца в конец страны. Но, быть может, именно поэтому не захотела кончать геологический и перешла на химфак. А захочет ли со мной, Вадимкой Сырцовым, разделить эту беспокойную полукочевую жизнь? Вот в чем вопрос!

С аппетитом уничтожал Вадим холодную медвежатину, изрядный ломоть которой положила ему в дорогу заботливая Генэ. По телу разливалась приятная истома. Крутой горячий чай слегка отдавал дымом. Вдруг он едва не вскрикнул от острой боли в челюсти и вместе с кусочком зуба выплюнул на ладонь мелкие камушки величиной с булавочную головку. Такие привесы нередко встречаются в пшенной или гречневой каше. Но каким образом камушки могли оказаться в медвежатине? Вот черт, откуда… А, еще несколько крупинок в хлебной крошке! Да… чертова перечница! Сейчас он вспомнил, что за последние месяцы после открытия месторождения, в спешке, в бивачной сутолоке, он уже не раз выплевывал эти проклятые камушки.

Это был все тот же настуран. «Вот будет дело, если я уже порядочно наглотался этой дряни…»

Забыв про боль в поврежденном зубе, Вадим с холодным бешенством стал подбирать с плащ-палатки крупинки драгоценной радиоактивной руды. Ссыпав в кожаный мешочек, он туго перевязал его и положил на самое дно рюкзака — так было надежнее. Не много потребовалось времени, чтобы с грехом пополам покончить с обедом, выкурить цигарку, залить костер, — и легкие камусные лыжи Аянки понесли его дальше.

3

Круто уходящие вверх высокие лесистые сопки с причудливыми обнажениями пород настраивали на раздумье. В таежных дебрях, в этой оглушающей тишине, как-то особенно ощущается ход времени. Здесь века будто замедляют движение, не торопятся. И стынут втуне, в недрах земли сопряжения могучих внутриатомных сил и лучистой энергии, расходуемой лишь на то, чтобы пронизывать камни. Не лучше ли поработать на человека? Но попробуй, доберись… За семью замками запечатаны недра… А вот выбежал из расщелины легкомысленный ручеек, рассек как саблей зеленые сопки и побежал, поскакал по распадку, выбалтывая сокровенные тайны недр. «Тут слюда!» — как бы кричит ручей, вынося прозрачные, упругие чешуйки мусковита. «А тут золото!» — и блеснет из-под волны неяркой благородной желтизной. Ударит тут человек кайлом, пробьет первую копушу и, нащупав рудное тело, крикнет скалам: «Конец покою! Хватит вальяжничать, пора за работу».

Поздней осенью дни уже коротки, быстро падающая ночь длинна и студена, и не поздоровится путнику, застигнутому в дороге. У Вадима поверх рюкзака болтался свернутый спальный мешок, спички были, и он не беспокоился за ночлег. Только вот если опоздает к самолету, на котором улетает главный геолог в Москву, — весь переход окажется напрасным. Мысль эта подхлестывала, и он гнал и гнал вперед.

Лыжи привычно скользили по насту, как вдруг одна с треском переломилась пополам, наткнувшись на что-то твердое. Вадим успел увидеть низкую корявую березку и в следующее мгновение полетел кувырком и ударился головой о припорошенный снегом камень. В глазах сверкнули разноцветные круги — и все погасло.

Когда он очнулся и открыл глаза — была уже ночь. Над чернильно-синей кромкой леса чуть мерцал отсвет каких-то далеких огней. Хлопьями валил снег, еще больше сгущая мглу, но Вадим его не видел, а только ощущал лицом. Талая вода змейками стекала за ворот, сильно знобило. Нащупав настывшую флягу, он глотнул спирту и попробовал было подняться на ноги. Острая боль в правой ступне бросила его назад в снег… «Дело, кажется, дрянь», — вслух проговорил он.

Прежде всего необходимо хладнокровно оценить обстановку и не паниковать. Повреждена нога, а все остальное вроде в порядке. Это уже неплохо. Спички, трехдневный запас продуктов и образцы пород налицо — совсем хорошо. Только куда подевался спальный мешок? По-видимому, отлетел при падении. Доносится едва слышный плеск воды и невнятное шуршание — стало быть, он на берегу реки. Мысль, что мешок могло унести течением, заставила Вадима поежиться. Геолог приуныл. Он привык к теплому своему мешку — более надежному, чем костер или даже охотничья заимка с ее жадным и быстро остывающим камельком, он помнил мягкий, ласковый ворс цигейки, крепкую ткань чехла. «Не однажды ты спасал меня от невзгоды, старый приятель…»

Волоча вывихнутую ногу, Вадим пополз к деревьям, смутно маячившим в темноте. Глаза заливал едкий противный пот, пересохшим ртом он жадно глотал снег, который начинало крутить и взметывать. Вот ведь, не хватало еще поземки… Добравшись до ближайшей ели, геолог облегченно откинулся на спину, перевел дух. Ель была старая, вся в лишайниках, и снег пластами лежал на широких лапах, пригибая их к земле. Оттуда ударило в нос терпким, тяжелым. Пришлось спешно ползти дальше, как можно дальше от логова. С маху уперся он в дерево с толстой пластинчатой корой. Ствол его, не меньше десяти обхватов, был почти лишен ветвей, и только вверху угадывалась круглая опавшая уже крона. Осокорь! Значит, уже долина, осокори не растут в горах.