Михаил Слонимский - Лавровы

• Название: Лавровы
• Автор: Михаил Слонимский
• Жанр: Роман
• Год: 1964

Тема романа «Лавровы» (1924) — расслоение интеллигенции. Герой романа — Борис Лавров — стремится понять сущность революции. Революция особенно резко противопоставлена войне и понята как логически выверенное искусство организовать восстание. Лично Лавровым она осознана еще не как классовая практика, а как «деятельность теоретическая». Найти свое место в революции — значит решить ее собственные судьбы, так думают Лавров и сам автор.

---

Вот что писала Надя:

«Милая Клара Андреевна, большое спасибо вам за ласковый прием. Мое свидание с Борисом кончилось не так, как я вам сказала. Ни вы, ни он ничего больше обо мне не услышите. Прощайте».

Почерк у Нади был мелкий, но очень четкий.

Клара Андреевна дочитала Надино письмо и осталась тихо сидеть на стуле. Потом встала, чтобы немедленно как-то исправить все это, изменить, устроить. Но как? Ведь в письме ясно сказано: «Больше обо мне не услышите». Ехать в Вологду? А вдруг окажется, что Надя повесилась? Кто будет виноват? Уж не Клара ли Андреевна, потерявшая ее письмо? Нет, нет, уж лучше забыть, ничего не устраивать, не исправлять.

— Этот Клешнев! — бормотала она и, не выпуская письма из рук, тихо, как убийца, пошла в столовую. Она долго искала поднос, нашла, поставила на него подсвечник со свечой, взяла с буфета спички и зажгла свечу. Потом стала рыться в карманах кофты, ища пенсне. Пенсне не было.

— Этот Клешнев! — бормотала Клара Андреевна. Ей казалось, что Клешнев виноват решительно во всем.

Она шагнула к буфету, и что-то хрустнуло под ее ногой. Это было пенсне, упавшее, когда она искала поднос. Клара Андреевна заплакала. Без пенсне, щуря глаза, она поднесла Надино письмо к огню. Письмо вспыхнуло.

Клара Андреевна выпустила горящую бумажку только тогда, когда огонь обжег ей пальцы. Она задула свечу и осталась бессмысленно сидеть перед подносом.

Клара Андреевна ни на что больше не надеялась и ничего не ждала от будущего, кроме смерти. Она видела с полной ясностью, что все, чем она жила, что создало и поддерживало ее, кончилось навсегда.

XLVII

Работая в районном Совете, Борис ежедневно встречался с десятками самых разных людей. С каждым днем у него появлялись все новые и новые друзья. Это были люди с заводов и фабрик, обращавшиеся к нему за помощью. Предприятия района одно за другим вступали в строй. Каждую неделю Борис организовывал субботники по очистке заводских территорий от мусора и снега. После того, как он удачно провел один из таких субботников, за ним установилась прочная репутация хорошего организатора.

На этот раз группа работников Совета во главе с Борисом расчищала двор большого завода, расположенного по берегу Невы. Заводские цехи вместе со складами, силовой станцией, пожарным сараем, гаражом, проходной конторой и прочими помещениями образовали целый городок, окруженный высокой каменной оградой. Улицы этого городка, на которых затейливо перекрещивались пути заводской узкоколейки, были сплошь занесены снегом.

Вооружившись лопатами и кирками, люди долбили мерзлый снег, грузили его на большие листы фанеры, тянули к Неве и сбрасывали на лед. Работа была не из легких, но Борис умел так расставить людей и распределить между ними обязанности, что никто не мешал друг другу и дело заметно двигалось вперед.

Сам Борис трудился наравне с остальными. Он с ожесточением долбил киркой смерзшийся снежный пласт, когда к нему, слегка прихрамывая, подошел высокий худощавый человек в шинели и папахе:

— Узнаешь?

— Малинин!

Это был комиссар того отряда, которым Борис командовал под Псковом.

На фронте Малинин и Борис всегда обращались друг к другу на вы, но сейчас им казалось, что они, конечно, всю жизнь были на ты, — с такой силой вспыхнуло в них обоих воспоминание о последнем совместном бое. Борис вспомнил распахнутый полушубок, ушанку, свалившуюся со стриженой головы, серые удивленные глаза и едва удержался от слез.

— Ну, ну, — сказал Малинин таким же, как тогда, нежным и одновременно строгим голосом. — Вот и свиделись. А я только вчера прибыл. По ранению. Видишь, хромаю немножко… Гляжу — неужто Лавров? Командир!.. — Они опять обнялись. — Задал ты нам тогда тревоги. Да потом узнали, что жив, работаешь…

Он толкнул Бориса в грудь, словно, испытывая, крепко ли стоит на ногах его бывший командир.

С радостной улыбкой глядя на худощавую фигуру Малинина, Борис вспомнил свой старый разговор с Клешневым.

Клешнев спросил у него, с кем из товарищей по роте он особенно сдружился. Тогда Борис не сумел ответить на этот вопрос…

— Я здесь токарем работал, — продолжал между тем Малинин. — Хозяином был один толстосум. Ну и сволочь! Драпанул с двумя своими сынами. А теперь мы с тобой тут хозяева, командир! Вместе отстояли, вместе и работать будем! — И он, взяв Бориса за плечи, с силой потряс его.

Прямо с завода Борис повел Малинина к себе. Они шли по узенькой набережной. Ледяная белизна Невы подступала здесь чуть ли не к самой трамвайной колее. Тротуар жался к простой деревянной ограде над крутым невысоким скатом.

По набережной промчался широкозадый тяжелый грузовик с хлебозавода. В открытых ящиках покачивались коричневые буханки. Вслед за ним прогромыхал еще один грузовик. Широкие веера соломы торчали у него из кузова.

— Скоро вся наша земля очистится от врагов, — говорил Малинин. — Вернутся ребята с фронтов, и такая жизнь пойдет, — он взмахнул рукой, — помирать не надо!..

Клешневы были дома.

— Очень, очень рад, — сказал Малинин, пожимая Клешневу руку и вглядываясь в него пристальными добрыми глазами. — Давно хотел познакомиться. А командир все такой же горячий, — показал он на Бориса. — С киркой управляется, куда там…

— Кто? Борис?

Клешнев с интересом посмотрел на Бориса.

— Горяч, очень горяч, — убежденно говорил Малинин. — Я его и в боях видал. Не удержишь. Первым всегда в атаке. Деньки были!.. — Он покачал головой. — Я тогда под его командой, можно сказать, боевое крещение принял…

В голосе его послышалось уважение, и Борис вдруг понял, что в те дни он, Борис, казался Малинину опытным, обстрелянным командиром, на которого нужно было равняться в бою… Неужели это в самом деле было так?

— Ого! — воскликнул Малинин, увидев на столе у Бориса книги по технике. — Обучаешься? — Он прочитал несколько названий. — Да ведь это на инженера, — с уважением промолвил он. — Инженером будешь?

— Буду ли — не знаю, да хотелось бы, — ответил Борис.

— Легко дается?

— Я всегда любил математику.

— Ну, это хорошо. Это я одобряю. Пойду к тебе в цех, под твою команду.

— А вы питерский? — спросила Лиза.

Малинин весело взглянул на нее, на Клешнева, словно и они были его старыми друзьями.

— Питерский, — отозвался он, улыбаясь и поглядывая на Клешнева, на Лизу, на Бориса. — Значит, вместе будем, в одном цехе, — сказал он Борису. — Это ты хорошо придумал — быть инженером.

— Фома Григорьевич посоветовал.

Малинин кивнул головой:

— О вас, Фома Григорьевич, мне много раз приходилось слышать. Каширина помните? От него я про вас много узнал. — Малинин помолчал. — Погиб Каширин. Рядом дрались. Погиб. — Он опять помолчал. — Ну, да теперь будет время обо всем рассказать. Теперь все время — наше…

— Что ж это я, — вдруг спохватилась Лиза, — все слушаю да слушаю, а кто же вас кормить будет? — Она вышла из комнаты.

Следом за ней вышел и Клешнев.

Малинин взглянул на Бориса и не столько спросил, сколько сказал утвердительно:

— Ты сейчас партийный.

— Нет, — ответил Борис, — но я заявление подаю…

Возвращаясь как-то домой вместе с Борисом, Клешнев спросил его: «Почему ты в партию не подаешь?»

Борис ответил ему с той откровенностью, которая стала обычной в разговорах между ними. Это был, в сущности, не столько ответ, сколько подробный и честный рассказ о своей жизни. И спросил: «Вы меня знаете, Фома Григорьевич. Вы бы дали мне рекомендацию?»

«Дал бы», — спокойно ответил Клешнев.

Выслушав Бориса, Малинин крепко пожал ему руку и обнял его.

— В добрый путь, — сказал он, и в голосе его снова послышалось знакомое Борису нежное и вместе с тем строгое выражение.

Когда он ушел, Клешнев сказал:

— Славный парень! — Затем помолчал, шагая по комнате и поглядывая на Бориса так, словно перед ним стоял не Борис, а какой-то другой человек. — Уважает тебя. Видел в бою и уважает. — Клешнев остановился, все так же глядя на Бориса. — Да и я тебя тоже видел. В Октябрьские дни видел. С Николаем Жуковым.

Он очень медленно выговаривал слова, и было в его голосе нечто такое, что шло от самого сердца.

Вдруг он спросил:

— А что тебе Надя писала?

— Ни одного письма от нее не было.

— Как так? С месяц назад было.

— Нет, я не получал.

— Странно, — удивился Клешнев. — Твоя мать приносила мне это письмо. Я читать не стал, но она говорила… — Он нахмурился, вспомнив свою последнюю встречу с Кларой Андреевной. Потом усмехнулся: — Боюсь, что твоя мать и на этот раз сумела тебя запутать…

— Надя приезжала… — начал Борис и вдруг замолчал. Только сейчас он понял, что Надя приехала тогда вслед за своим письмом, в котором она, может быть, писала ему нечто важное для них обоих… — Как бы мне узнать ее адрес? — добавил он и озабоченно посмотрел на Клешнева.