Клайв Баркер - Восставший из ада

• Название: Восставший из ада
• Автор: Клайв Баркер
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2004
• ISBN: 5-699-05434-0

Шкатулка, некогда сотворенная игрушечных дел мастером Лемаршаном и открывающая путь в иные измерения… Таинственный орден сенобитов, изведавших наивысшее наслаждение, которое недоступно обычному человеку… И врата самого ада, распахнувшиеся в наш мир.

«Восставший из ада» стал мировой классикой мистики, а по мотивам этого романа создан культовый сериал (режиссером и автором сценария первого фильма выступил сам Клайв Баркер).

---

— Тебе задали вопрос, — сказало существо.

Фрэнк не ответил. Какая разница, как называется этот город? Его мысли сейчас были не об этом.

— Ты нас слышишь? — вопросила фигура, стоящая рядом с первой.

Этот голос в отличие от предыдущего был звонче и воздушней — так обычно говорит возбужденная чем-то девушка. Каждый дюйм головы сенобита был татуирован сложнейшим узором, на каждом пересечении горизонтальных и вертикальных линий сверкала булавка с драгоценным камнем, глубоко уходящая в кость. Язык тоже был татуирован аналогичным образом.

— Ты хоть знаешь, кто мы? — осведомилось второе существо.

— Да, — ответил наконец Фрэнк. — Знаю.

Еще бы ему не знать, ведь они с Кернером столько ночей провели за обсуждением различных деталей и нюансов, а также намеков, почерпнутых из дневников Болингброка и Жиля де Ре. Он знал буквально все, что было известно человечеству об Ордене Гэша.

И все ж… он ожидал чего-то иного. Ожидал увидеть хоть малейший признак, намек на бесконечное великолепие и блеск, к которым имели доступ эти существа. Он-то рассчитывал, что они явятся сюда с женщинами, женщинами, умащенными благовонными маслами, омытыми в ваннах с молоком, женщинами, специально подбритыми и тренированными для любовного акта: губы их благоухают, бедра дрожат в нетерпении раскрыться, раздвинуться, зады круглые и увесистые, как раз такие, как он любит. Он ожидал вздохов, соблазнительных тел, живым ковром раскинувшихся на полу среди лепестков, ждал шлюх-девственниц, каждая щелочка которых должна была распахнуться по первой же его просьбе и чье искусство в любовных играх должно было ошеломить, потрясти его, с каждым толчком поднимая все выше, выше — к невиданному, не испытанному доселе даже в мечтах экстазу. Весь мир был бы забыт в их объятиях. И тут его похоть не встретит презрения, напротив, будет встречена с радостью и превознесена.

Но нет. Ни женщин, ни вздохов. Только эти бесполые создания с истерзанной плотью.

Теперь заговорил третий, самый изуродованный из всех. Черт его было практически не различить — бороздившие лицо глубокие шрамы гноились пузырями и почти закрывали глаза, бесформенный искаженный рот с трудом выталкивал слова.

— Что ты хочешь? — спросило оно у Фрэнка.

На этого сенобита Фрэнк смотрел уже более уверенно, чем на предыдущих двух. Страх его таял с каждой секундой. Воспоминание об ужасном месте, открывшемся за стеной, постепенно стиралось из памяти. Он остался один на один с этими древними декадентами, с вонью, исходившей от них, их странным уродством, их очевидной беззащитностью. Единственное, чего он опасался сейчас, это как бы его не стошнило.

— Керчер говорил, вас будет пятеро, — сказал Фрэнк.

— Инженер прибудет с минуты на минуту, — прозвучал ответ. — Еще раз повторяю свой вопрос: чего ты хочешь?

Почему бы не ответить прямо?

— Наслаждений, — сказал он. — Керчер сказал, вы знаете в них толк.

— О да, — откликнулся первый сенобит. — Мы способны подарить тебе все, что ты когда-либо желал.

— Правда?

— Конечно. Конечно. — Существо уставилось на Фрэнка голыми глазами. — Каково твое самое заветное желание?

Вопрос, поставленный так конкретно, смутил его. Сможет ли он передать словами природу фантасмагорических картин, создаваемых его либидо?

Фрэнк судорожно пытался подыскать правильные фразы, но тут один из сенобитов сказал:

— Этот мир… Он разочаровывает тебя?

— И очень сильно, — кивнул он.

— Ты не первый, кто устает от его банальностей, — прозвучал ответ. — Были и другие.

— Правда, немного, — вмешалось лицо в шрамах.

— Верно. Таковых мало, лишь жалкая горсточка. Но только единицы осмеливались воспользоваться Конфигурацией Лемаршана. Люди, подобные тебе, изголодавшиеся по новым возможностям, люди, которые слышали, что мы обладаем неведомым в данном мире искусством…

— Я ожидал… — начал Фрэнк.

— Мы знаем, чего ты ожидал, — перебил его сенобит. — И во всей глубине представляем себе природу твоего желания. Оно нам хорошо знакомо.

Фрэнк скрипнул зубами.

— Выходит, — сказал он, — вам известны мои желания? И вы можете предоставить мне… эти удовольствия?

Лицо существа исказилось, верхняя губа завернулась к носу, его улыбка напоминала оскал бабуина.

— Но несколько не в той форме, как ты это себе рисуешь, — прозвучал ответ.

Фрэнк пытался было возразить, однако существо вскинуло руку, призывая его к молчанию.

— Существуют пределы нервного восприятия, — сказало оно. — Пороги, за которые твое воображение, каким бы распаленным оно ни было, не в состоянии проникнуть.

— Да?..

— Да, да. О, это совершенно очевидно. Твоя драгоценная, так лелеемая похоть — детский лепет в сравнении с тем, что можем подарить тебе мы.

— Так ты готов попробовать? — спросил второй сенобит.

Фрэнк покосился на шрамы и крючки сенобитов. На какой-то миг он снова лишился дара речи.

— Готов или нет?

Там, за стенами, на улице вскоре должен был пробудиться мир. Из окна своей комнатенки Фрэнк не раз наблюдал за признаками этого пробуждения, готовясь к очередному туру бесплодных попыток, к очередным неудачам. И он знал, знал, что там, за окном, не осталось ничего такого, что могло бы по-настоящему возбудить его. Сплошная тщета, все суета. Страсти не было, были только внезапные приступы вожделения, которые так же внезапно сменяло безразличие. Однако он нашел способ утолить свою страсть. И если ради этого ему придется последовать загадочным ритуалам, практикуемым этими существами, что ж, такова цена мечты. А за исполнение своей мечты он согласен был заплатить любую цену.

— Я готов, — сказал он.

— Назад пути нет. Ты это понимаешь?

— Я готов.

И тут они приподняли завесу.

Фрэнк услышал, как скрипнула отворяемая дверь, и, обернувшись, увидел, что привычный мир, ранее располагавшийся за порогом, вдруг куда-то исчез, сменившись жуткой тьмой, той самой, из которой вышли члены Ордена. Он перевел взгляд на сенобитов, пытаясь понять, что последует дальше. Но они исчезли. Впрочем, не совсем, остались кое-какие признаки их недавнего присутствия. Сенобиты забрали с собой все цветы, оставив дощатый пол голым, а символы и знаки, развешанные на стенах, почернели, словно под воздействием какого-то сильного, но невидимого пламени. И еще остался их запах. Такой едкий и горький, что, казалось, ноздри вот-вот начнут кровоточить.

Но запах гари был только началом. Фрэнк тут же уловил в воздухе еще с полдюжины ароматов. Сперва он едва ощущал их, но внезапно они усилились, чудовищно усилились. Томительный аромат увядших цветов, резкий привкус потолочной краски и клейкая вонь древесной смолы, выделяемой досками пола, — все эти запахи моментально заполнили комнату.

Из царившей за дверью тьмы резко пахнуло тем жутким ароматом, что способны породить сотни тысяч птиц.

Фрэнк прижал ладонь ко рту и носу, чтобы как-то умерить эту атаку запахов, но от кончиков пальцев так противно пахло потом, что у него даже голова закружилась. Возможно, его стошнило бы, если б вся нервная система, от вкусовых сосочков на языке до нервных окончаний на каждом клочке плоти, не напряглась в предвкушении чего-то нового, необычного.

Похоже, что теперь он способен осязать и чувствовать все — вплоть до пылинок, оседающих на кожу. Каждый вдох и выдох раздражал и горячил губы, каждое морганье век — глаза. Глотку обжигал привкус желчи; волоконце мяса, застрявшее между зубами, вызывало легкий спазм в теле, выделив на язык остатки соуса.

И слух тоже необычайно обострился. Голова полнилась тысячью звуков, и некоторые из них производил он сам. Движение воздуха, ударявшего в барабанные перепонки, казалось ураганом, урчание в кишечнике — громом. Но были и другие бесчисленные звуки, атаковавшие его откуда-то извне. Громкие сердитые голоса, любовный шепот, рев, бренчание, треск, обрывки песен, чей-то плач.

Выходит, он теперь слышит весь мир? Слышит утро, входящее в тысячи домов? Правда, он мало что мог разобрать в этой лавине звуков, какофония лишала его возможности как-то разделять и анализировать их значение.

Но хуже всего было другое. Глаза! О, Господи милосердный, он и не предполагал, что глаза способны доставлять такие муки, — он, который думал, будто ничто в мире уже не способно его удивить. Теперь же перед глазами все завертелось, казалось, они сами завертелись в бешеном круговороте. Везде и всюду — зрелище!

Гладкая побелка потолка на деле отражала чудовищную географию мазков кисти. Ткань его простой, непритязательной рубашки — невыразимо хитроумное сплетение нитей. Он заметил, как в углу шевельнулся клещ на отрубленной голубиной голове и подмигнул, перехватив человеческий взгляд. Слишком уж много всего! Слишком!