Габи Шёнтан - Мадам Казанова

• Название: Мадам Казанова
• Автор: Габи Шёнтан
• Издательство: Локид
• Жанр: Любовные романы
• Год: 1996
• ISBN: 5-320-00062-6

Роман Габи фон Шёнтан «Мадам Казанова» предназначен читателю, сохранившему верность магическому образу великого честолюбца и великого полководца Наполеона, способного и спустя полтора века вызывать в женском сердце невольный трепет. Реальные события здесь щедро приправлены выдумкой, реальные исторические лица перемешаны с вымышленными персонажами, точно колода карт в руках искусного игрока. А любая игра всегда таит в себе неожиданные ходы, драматические повороты, непредвиденную развязку. Так что, чтение такого увлекательного романа, как этот — тоже своего рода азартная игра, маленькая передышка в однообразной череде дней.

---

— Да ведь это ж просто собака, — утешали меня. Но для меня Малышка была не просто собакой, а маленьким, любящим и бесконечно преданным мне сердцем. И я попросту была избалована ее постоянной, не допускавшей ни малейшего сомнения любовью.

У меня были потом другие собаки, но Малышка навсегда осталась для меня единственной. Ведь она прошла рядом со мной через все ужасы французской революции, разделила тяготы жизни у Бонапартов, бегство из Франции. Мы вместе голодали и бедствовали, а потом вместе поднялись наверх, к жизни в роскоши. И она всегда любила меня — в хорошие и в плохие времена. А ведь на это способен далеко не каждый человек.

Я похоронила Малышку под кустом сирени на улице Мелькер-Бастай. На голых ветках уже начали появляться почки с зелеными клювиками. Скоро этот куст покроется сиреневыми гроздьями. Прохожие будут любоваться цветами и наслаждаться их благоуханием, и никто из них так и не узнает, что здесь я закопала часть моей жизни.

Смерть Малышки ускорила принятие решения. Чтобы скрыть следы слез и переживаний, я наложила на лицо толстый слой пудры и румян, затем отправилась к князю Долгорукому.

— Я все обдумала, — сказала я ему. — Еду с тобой.

Князь просиял.

— Я брошу всю Россию к твоим ногам. — И тут я подумала: в России мне будет легче дождаться момента, когда Наполеон совершит свою первую ошибку.

Глава девятая

Первую ошибку Наполеона мне пришлось ждать не один год. И хотя нельзя сказать, что вся Россия лежала в это время у моих ног, зато я хорошо узнала самого могущественного в этой стране человека — ее императора Александра I. Вначале этот человек был моим добрым покровителем, затем другом, любовником и, наконец, опять другом и покровителем; частые и порою неуловимые изменения в наших с ним отношениях зависели от его императорской прихоти. Нельзя сказать, что все это сколько-нибудь помогло мне приблизить полное и окончательное падение Наполеона, однако я оказалась вполне подготовленной к этому событию.

Когда я прибыла с князем Долгоруким в Санкт-Петербург, то находилась в довольно легкомысленном настроении. В качестве иностранки, не известной никому леди Сэйнт-Элм, я могла позволить себе делать все, что мне заблагорассудится.

Хотя я заранее старалась представить себе жизнь в России по описаниям князя Долгорукого, действительность превзошла мои самые смелые ожидания. Знать жила здесь в такой роскоши и в таком великолепии, что в сравнении с этим меркло все, что мне когда-либо доводилось видеть.

Дом, который князь Долгорукий приготовил для меня, напоминал шкатулку для драгоценностей. Стены комнат, искусно выложенные мозаикой из кобальта, оникса и малахита, были вдобавок украшены драгоценными камнями. Пол покрывали плиты из полированного мрамора, составленные таким образом, что естественный рисунок камня образовывал причудливые узоры. Толстые ковры, шелковые и бархатные драпировки, массивные бронзовые люстры, позолоченные канделябры, посуда из тончайшего расписного фарфора, чеканные серебряные подносы, ножи и вилки из филигранного золота — вся эта обильная, неслыханная роскошь попросту обворожила меня. В моей спальне возвышалась огромная кровать на массивных серебряных ножках. Все остальные предметы обстановки также были украшены серебром и имели обивку из бархата цвета морской волны. Вокруг кровати лежали серо-белые шкуры полярного волка; ходить по их густому меху босыми ногами было невообразимо приятно.

Вскоре после нашего приезда князь Долгорукий отправился в Москву на церемонию коронации императора Александра I. Я, впрочем, не скучала, поскольку вокруг было так много интересного и мне хотелось многое увидеть и узнать, я даже совершенно забыла о времени.

В конюшне у меня стояли несколько великолепных лоснящихся лошадей буланой масти. Каждый раз, когда я садилась в карету, чтобы отправиться осматривать Санкт-Петербург, кучер с рыжевато-коричневой бородой до самого пояса непременно целовал подол моего платья. Под косыми лучами осеннего солнца красиво вспыхивали медные купола церквей; при ярком дневном свете еще отчетливее проступало великолепие дворцов местных аристократов и отчаянное убожество жилищ тысяч простых горожан. В сравнении с русским мещанином самый бедный корсиканец выглядел настоящим господином, поскольку был независим в своих поступках, мог думать и говорить все, что ему захочется. В России же было полным-полно подневольных крепостных, а мещане не смели сказать лишнего. Мне постоянно приходилось наблюдать здесь контрасты.

В Санкт-Петербург князь Долгорукий вернулся в чине первого адъютанта Его Императорского Величества. Он сулил мне золотые горы и вообще ожидал очень многого от правления Александра. Юный император был полон планов, рассчитывал провести реформы. Он отправил в ссылку заговорщиков, убивших его отца, и окружил себя новыми людьми — молодыми идеалистами, примером для которых была английская система управления государством с ее гуманностью и либерализмом. Среди приближенных были польский князь Адам Чарторыкский, Павел Строганов, знавший Европу лучше, чем Россию, граф Новосильцев, великолепный администратор, — все они отстаивали перед императором принципы равенства и братства.

К членам другой группы приближенных, объединившихся вокруг князя Долгорукого, относились князь Волконский и граф Комаровский, те придерживались диаметрально противоположных взглядов, однако столь же внимательно выслушивались императором. Таким образом, между ними происходил свободный обмен мнениями, что невольно способствовало общему подъему в государственной деятельности. Новый император отменил деспотические меры своего отца: священники, мелкопоместные дворяне и купцы не могли отныне быть подвергнуты телесному наказанию, а крепостных запрещалось продавать, если при этом происходило разделение семей. Крестьяне наделялись определенными правами, а религиозные секты получали защиту государства. Россияне ликовали и не переставали превозносить императора — своего «отца родного». Они целовали следы от колес его кареты, а увидев его, падали на колени и благодарили.

Охватившее всех радостное возбуждение не могло оставить меня равнодушной. Приятно было видеть повсюду довольные, улыбающиеся лица, чувствовать общую приподнятость духа.

Когда князь Долгорукий впервые привез меня на прием в императорский дворец, я увидела там еще больше золота и серебра, потрясающие туалеты и драгоценности. В огромном, величественном зале на троне восседал император с короной на голове и тяжелым скипетром в руке, а вокруг него расположились члены императорской семьи. Я почти не замечала важных сановников, всей этой знати и разряженных дам, мое внимание было направлено только на императора Александра. Он возвышался на своем сверкающем троне, словно икона, на нем был красный далматик, а поверх него — отделанная горностаем накидка из золотой парчи. Я увидела его русые волосы и худощавое молодое лицо, но мне удалось прочесть порывистость, некоторую неуверенность, жажду наслаждений, а также настойчивое стремление заявить о себе и как-то выделиться на фоне своих знаменитых предков. Затем на лице появилась сияющая, обворожительная улыбка — именно так улыбается игривая, непостоянная кокетка. Императрица выглядела бледной. Рядом со своим блистательным супругом она казалась не слишком-то молодой и здоровой.

Как сообщил мне позже князь Долгорукий, императрица потеряла двоих детей и теперь никак не могла оправиться от тяжелой утраты. Я недоумевала — как могут складываться отношения между этой болезненного вида женщиной и столь живым, пылким мужчиной? И действительно, как я вскоре узнала, никаких отношений не было. Они всего лишь появлялась вместе на разных церемониях и встречались исключительно во время дворцовых балов и царских приемов. У императора было достаточно своих дел, а императрица пребывала в постоянном мрачном отчаянии из-за невозможности подарить России будущего наследника престола.

Когда-то князь Долгорукий хвастливо пообещал бросить к моим ногам Россию. Сейчас мы покоряли с ним Санкт-Петербург. Пыжась от гордости и тщеславия, он представлял свою приятельницу леди Сэйнт-Элм столичному высшему обществу, принимавшему меня вполне открыто и благожелательно.

Князь Волконский и граф Комаровский бывали у меня каждый день с визитом. Хотя ревнивая настороженность князя Долгорукого не давала им особой свободы, они отпускали на мой счет изощренные комплименты, за которыми угадывалось с трудом сдерживаемое влечение, а их взгляды говорили мне красноречивее любых слов.

Я смогла также познакомиться со многими другими господами. Князь Чарторыкский оказался, например, серьезным и мрачным фанатиком с глубокими складками вокруг рта, которые как бы подчеркивали его склонность к страданиям и придавали трагический вид даже его улыбке. Павел Строганов любил хорошо поесть, обожал крепкую водку и женщин моложе двадцати. Граф Новосильцев отличался хорошими манерами, непомерными амбициями и думал лишь о своей карьере на избранном поприще в своем Министерстве юстиции.