Эльмар Грин - Другой путь. Часть вторая. В стране Ивана

• Название: Другой путь. Часть вторая. В стране Ивана
• Автор: Эльмар Грин
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1971

В первой части романа Грина «Другой путь» были отражены сорок лет жизни, блужданий и редких прозрений финского крестьянина Акселя Турханена. Целая эпоха прошла — были у Акселя друзья и враги, была любовь, участие в несправедливой войне против России. Не было только своего пути в жизни. В новой книге Аксель около года проводит в Советской России. Он ездит по незнакомой стране и поначалу с недоверием смотрит вокруг. Но постепенно начинает иными глазами смотреть на жизнь близкого соседа своей страны.

Неторопливо, как всегда, ведет повествование Грин. Он пристально следит за психологическими сдвигами своего героя. Все уловил художник: и раздумья Акселя, и его самоиронию, и то, как он находит наконец для себя новый, другой путь в жизни.

---

— Ты бы хоть женщин и детей постеснялся. Стыдись!

Но тот прохрипел сердито:

— Женщин! А что мне женщины? У меня еще два рейса сегодня. И ночной один.

— И все-таки придется подвезти.

— Вези! А мне не прикажешь. У меня свой начальник есть.

— Надо, чтобы и совесть своя была.

— Совесть! Х-ха! Совесть — это такой продукт: или пускай у всех будет, или совсем ее не надо.

— Она у всех есть, но в разной пропорции. У некоторых в микродолях, к сожалению.

— Ладно. Хватит мне зубы крутить! Женщины! Полезай наверх! Поехали домой!

Но женщины не полезли наверх. Они стояли на дороге и смотрели на него с укоризной. Человек с проседью сказал ему:

— Ты же смотрел документы. Неужели ничего не понял?

— А ну вас всех к…

Парень яростно хлопнул дверцей кабины и отвернулся от всех, закуривая папиросу. Человек с проседью сказал мне, застегивая на все пуговицы свой изрядно потертый пиджак:

— Едем, товарищ! Мы доставим вас в аэропорт. А оттуда через двадцать пять минут есть самолет на Ленинград.

Но я ответил, покачав головой:

— Нет, спасибо. Я лучше так… Я люблю пешком прогуляться.

Сказав это, я попробовал встать с места и уйти от них — тут же, так сказать, подкрепить свои слова действием. Но у меня ничего не получилось. Ноги не захотели подо мной выпрямиться, и я остался сидеть, как сидел. А они все стояли и смотрели на меня с дороги — взрослые и дети. И внимательнее всех смотрел полуседой сухощавый человек в потрепанном сером пиджаке и в коротких сапогах, залепленных землей. Из таких въедливых ко всему людей, наверно, и получаются у них парторги. Всмотревшись в меня сколько ему было нужно, он обернулся к остальным и сказал негромко:

— Все понятно, ребятки! Бумажник-то видели? Пустой. В деньгах все дело. Но разве он скажет? О, это такие люди — я знаю их. Сколько же стоит билет до Ленинграда? Кто знает?

Парень в майке ответил первый:

— Не знаю. В Москву летал, а в Ленинград не приходилось. Около ста, вероятно.

Человек с проседью проверил свои карманы:

— А у меня только сорок два рубля. Эка незадача!

Парень в майке сказал:

— И у меня тридцать найдется. Я сейчас!

И он побежал на картофельное поле, где их поджидали лошади, мирно поедавшие ботву. Парень в безрукавке крикнул ему вслед:

— И у меня в правом кармане возьми четвертак!

Пока парень в майке бегал туда и обратно, старшая из женщин тоже извлекла что-то из-под белого халата.

Принимая от них деньги, человек с проседью сказал весело:

Ермило парень грамотный,
Да некогда записывать,
Успей лишь сосчитать!

Потом он спросил:

— А у тебя как с деньгами, Степа?

Тот сверкнул на него свирепым взглядом и, раздавив сапогом окурок, сунул руку в кабину. Выхватив оттуда замусоленный пиджак, он не глядя вынул что-то из кармана и не глядя протянул человеку с проседью. Тот сказал весело:

— Все в порядке, ребятки! Хоть в Москву лети!

Но я к этому времени уже встал. Не сразу это мне далось. Три попытки пришлось мне сделать, прежде чем ноги выполнили мою волю. И, поднявшись на ноги, я сразу двинулся прочь от этих русских, что-то там ради меня затевавших. Не хотел я, чтобы они опять совершили относительно меня ошибку, как совершали ее много раз до этого в разных других местах своей беспредельной России. Не стоил я их заботы. Совсем другое было определено мне судьбой за мои грехи перед миром. И, помня об этом, я зашагал от них прочь к своей последней березе. Но худощавый полуседой человек закричал мне вслед:

— Куда же вы? Стойте! Ребята, держите его. Ведите сюда. С ними иначе нельзя. Они такие! Я знаю их.

Я услыхал за собой торопливые шаги и обернулся. Что надо было им от меня, этим неугомонным русским? Неужели им так трудно было оставить меня в покое? Не нуждался я в их заботе. Не хотел я ее, перкеле! Ну куда вас опять несет? Ну, выходи сюда все — сколько вас там! Выходи по десять на одну руку! Не испугался я вас!

Вышли двое, и каждый взял меня под одну руку. Я попытался вырваться, но не смог. Вежливо и настоятельно они вернули меня к дороге. А канавы я даже не коснулся ногами — так аккуратно они перенесли меня через нее прямо к машине. У машины полуседой человек опять внимательно всмотрелся в мое лицо из-под нахмуренных темных бровей и сказал:

— Ребятки, а нет ли у кого хлебца или чего другого перекусить?

Никто не отозвался на его вопрос. Тогда он покрутил головой туда-сюда и даже к детям заглянул в корзины с ягодами. И вдруг его осенило:

— А молоко-то! Дашенька, как бы это, а? Молочка бы немного — человеку подкрепиться.

Старшая женщина ответила:

— Можно бы, да ведь как? Прямо из подойника неудобно…

Тот согласился:

— Да. Кружку бы надо. — Он опять обернулся к детям, глядя на них вопросительно. Те не отозвались. Он обернулся к водителю: — Как у тебя, Степа, нет ли чего?..

Тот обвел всех таким свирепым взглядом, будто готовился приступить к всеобщему избиению и только примерялся, с кого бы начать. Полуседой человек смотрел на него спокойно снизу вверх, и его твердо сжатые губы не то чтобы улыбались, но как-то так сложились, что выдавили своими уголками ямки в его впалых щеках. Разбойный парень сверкнул на него яростно светло-серыми глазами, очень заметными на его крупном темном лице, но бить, кажется, раздумал. Сунув руку в кабину, он извлек оттуда синюю кружку, объемом в пол-литра, и протянул младшей женщине. Та поднялась в кузов, где стояли четыре больших бидона, и раскупорила один из них. Накренив его, она отлила немного молока в подойник, а из подойника налила в кружку.

Парни перестали держать меня под руки, и я уже начал подумывать о том, чтобы опять двинуться вдоль дороги своим путем. Но в это время перед моими глазами появилась полная кружка молока. Ее протягивала мне через борт кузова молодая женщина в белом халате. И, протягивая молоко, она улыбалась мне, улыбалась как-то неуверенно, виновато, словно прося извинения за то, что осмеливалась предлагать мне такой неказистый продукт. И в голосе ее была просьба, когда она сказала:

— Попейте, пожалуйста.

Хотел бы я знать, кто отвернулся бы от этого молока при таких обстоятельствах. Я не отвернулся от него. Взяв кружку в обе руки, я одним духом вытянул из нее больше половины. Молоко было теплое, парное. Как видно, они только что надоили его и теперь везли куда-то на сдаточный пункт. И едва я оторвался от кружки, чтобы перевести дух, как женщина вылила из подойника остальное, снова ее наполнив.

В три приема я осушил кружку. Ее сразу же у меня отобрали, и не успел я сказать «спасибо», как очутился в кабине грузовика рядом с желтоволосым разбойником. Он развернулся на дороге и погнал свою машину в обратном направлении.

Я не видел, куда он ее гнал, круто сворачивая на перекрестках. Что-то подступало к моему горлу, и я пытался проглотить это. А оно опять подступало, и я опять глотал.

Встрепанный разбойник сказал вдруг хрипло: «Ладно». И, не глядя на меня, тронул мое плечо, слегка стиснув его ладонью. Но после этого к моему горлу стало подступать еще обильнее и вдобавок затуманились глаза. Я отвернулся от разбойника, чтобы он этого не заметил. Черт его знает, что это со мной вдруг сделалось такое!

Минут пятнадцать неслась так машина на предельной скорости и остановилась. Дверца кабины с моей стороны открылась, и худощавый человек, заглядывая внутрь, сказал торопливо:

— Покарауль его, Степа, а я сейчас. Если билетов нет — все равно настою, чтобы взяли.

Он убежал, а я вышел из кабины, пытаясь определить, где находится север и северо-восток, чтобы при случае двинуться дальше своим путем. Ноги подо мной как будто укрепились немного. Молоко делало свое дело. Как мало надо человеку, чтобы он воспрянул!

Перед моими глазами раскинулся аэродром с несколькими самолетами, выстроенными в ряд. Тут же блистало на солнце стеклами небольшое здание аэровокзала. А по другую сторону виднелось неподалеку какое-то селение с церковными куполами и фабричными трубами. Я не успел его разглядеть. Худощавый человек тронул меня за руку и сказал: «Пойдемте». Он запыхался, и его густые волосы с проседью растопорщились на все стороны. Подтолкнув меня к выходу на аэродром, он сунул мне в руку билет, а в другую руку — что-то завернутое в газету. И еще что-то он положил мне в боковой карман пиджака.

Я плохо понимал, что он мне подсовывал и зачем. Но, видя, что передо мной открылась контрольная калитка для выхода на аэродром, я обернулся к машине, на которой приехал. Желтоволосый встрепанный разбойник стоял там в своей расстегнутой клетчатой рубахе, дымя папиросой, и смотрел в мою сторону. Перехватив мой взгляд, он тряхнул одобряюще лохматой головой и даже улыбнулся вдруг. Боже мой, он, оказывается, и улыбаться тоже умел! И какая же у него была хорошая улыбка — как у младенца. Молодая женщина, поившая меня молоком, тоже улыбнулась мне из кузова машины и даже помахала рукой. Я кивнул им и прошел в контрольную калитку. Контролерша проверила мой билет и указала самолет. Но, пройдя калитку, я тут же снова к ней вернулся, чтобы сказать «спасибо» главному хлопотуну, а вернувшись, крикнул ему совсем другое: