Эльмар Грин - Другой путь. Часть вторая. В стране Ивана

• Название: Другой путь. Часть вторая. В стране Ивана
• Автор: Эльмар Грин
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1971

В первой части романа Грина «Другой путь» были отражены сорок лет жизни, блужданий и редких прозрений финского крестьянина Акселя Турханена. Целая эпоха прошла — были у Акселя друзья и враги, была любовь, участие в несправедливой войне против России. Не было только своего пути в жизни. В новой книге Аксель около года проводит в Советской России. Он ездит по незнакомой стране и поначалу с недоверием смотрит вокруг. Но постепенно начинает иными глазами смотреть на жизнь близкого соседа своей страны.

Неторопливо, как всегда, ведет повествование Грин. Он пристально следит за психологическими сдвигами своего героя. Все уловил художник: и раздумья Акселя, и его самоиронию, и то, как он находит наконец для себя новый, другой путь в жизни.

---

Тут он принялся перечислять женские имена, вызвав этим новую волну говора и колыханье цветных косынок в рядах сидящих. От них он опять перешел к мужским именам, называя не только тех, кто работал в поле, но и строителей и заготовителей леса за рекой. Упомянул он также про тех двух стариков, которые очищали молотками церковные кирпичи. Оба старика сидели в первом ряду и похвалу приняли с достоинством, как должное. Упомянул он других стариков и старушек, что-то полезное сделавших. Упомянул изобретателя, соединявшего на их гумнах молотилки с веялками. Упомянул пастухов, доярок, свинарок, птичниц и коневодов. Упомянул садоводов, пробующих выращивать новые культуры. Упомянул пасечников и работников дома отдыха. Не забыл он похвалить и детей, помогающих взрослым в поле, в садах и на пасеке. Из них тоже кое-кто был здесь, устроившись на траве среди взрослых.

Я плохо слушал парторга, выбирая момент, когда можно будет незаметно отступить за развалины церкви и спуститься к нижней дороге, чтобы уйти по ней на пристань. Парторг меня видел — и ладно. Больше мне тут незачем было оставаться. А про их колхозные дела я уже все знал и теперь не улавливал в словах парторга ничего для себя нового. К тому же говорил он здесь почему-то другими словами, в которых не сквозила местная певучесть. Похоже было, будто он даже не говорил, а читал что-то длинное из газеты. А газеты я и сам умел читать. Но, когда я сделал к развалинам первые два-три шага, парторг сказал:

— Тут среди нас есть один финский товарищ, живущий временно в Советском Союзе. Он может нам порассказать кое-что о том мире, где каждый думает лишь о своей выгоде. — И, обратясь ко мне через головы сидящих, он сказал:

— Вот вы прожили у нас в колхозе три дня, товарищ Турханен, и повидали кое-что. Расскажите нам свои впечатления. Кстати, здесь присутствует наш секретарь райкома. Ему будет интересно услышать мнение о нашем колхозе со стороны.

И он кивнул на сидящего с ним рядом видного мужчину. Я остановился. Неудобно было после этого продолжать пятиться за развалины. Лица всего собрания обратились ко мне, и двести пар любопытствующих глаз принялись меня прощупывать вдоль и поперек. Я спросил парторга:

— А что я мог бы вам рассказать? Объясните, будьте добры, не откажите в сомнении.

Он сказал:

— Расскажите, что вам у нас понравилось и что нет.

— Все понравилось.

Так я ответил, помня, у кого находился в гостях и чей хлеб ел целых три дня. Но он возразил:

— Не может быть, чтобы все понравилось. У нас еще много недостатков и в хозяйстве, и в быту, и в самих людях.

— Я не заметил недостатков.

Это я сказал, все еще помня свое место у них, так радушно меня принявших. Тогда поднялся с места тот, кого парторг назвал секретарем райкома. Он оказался таким же рослым, как парторг, и на вид скорее моложе, чем старше. У парторга лицо было худощавое, обветренное, темное, и крупный нос облупился от солнца. А у секретаря райкома загар едва наметился на легком румянце щек, и все лицо было гладкое, без единой морщинки. Может быть, он и не был старше парторга, только держал себя солиднее, потому что занимал где-то там, в райкоме, повыше должность.

Я уже читал у них кое-что про секретарей райкомов и в книгах, и в газетах, и в журналах. По их книгам выходило, что это были умные и справедливые люди, умеющие при необходимости быстро и решительно искоренить зло там, где оно проявилось. Иногда, правда, он представлялся в их романах плохим человеком. Но это были очень редкие случаи. И во всех таких случаях с ним не менее решительно разделывался тогда секретарь обкома.

Обком — это, иначе говоря, областной комитет, а райком — это районный комитет. В них работают партийные люди. С ними всегда соседствуют областной Совет и районный Совет. В них не обязательно партийные люди. Но в них те, кто представляет собой Советскую власть. Моя женщина тоже представляла собой Советскую власть. Она была депутатом областного Совета. Ей подчинялся районный Совет, а районному — сельский. Это я уже знал. А вот кому подчинялся колхоз — этого я еще не установил.

В колхозе хозяином был председатель. Так мне до этой поры казалось. Он мог довести колхоз до такого состояния, когда все поля в нем зарастают бурьяном и кустарником. Он же мог привести колхоз к достатку и даже завести в нем дом отдыха. Почему один председатель разорял свой колхоз, а другой укреплял его — это для меня оставалось тайной. Знал я только одно: председатель был хозяином колхоза. Но вот я видел председателя, который сказал: «Назначайте вместо меня другого». Значит, была и над ним чья-то власть. Но чья? Он сказал: «Меня избрали», но не добавил к этому: «Избирайте вместо меня другого». Нет, он сказал: «Назначайте». Выходит, что одни могли его избрать, а другие — назначить. Отсюда следовало, что над председателем колхоза было по крайней мере два начальства. Но нуждается ли крестьянин в начальстве над собой? Разве не знает он сам, что и как выращивать на своей земле? Нуждается он только в том, чтобы ему не мешали. И без того есть над ним постоянный и неизбежный начальник — это тот, кто скупает его продукт.

34

Секретарь райкома не сразу со мной заговорил. Он сперва обдумал свои слова. Ему нельзя было не обдумать. Романы, повести, кинофильмы и пьесы сделали из него здесь, в России, человека, изрекающего только умные и серьезные вещи. Он знал это и потому не хотел показаться отклонением от нормы. В другом случае он, может быть, вел бы себя иначе. По молодости лет и избытку здоровья ему шло скорее быть веселым, подвижным, беспечным. И, может быть, в кругу своих близких он таким и был, смеясь, прыгая и валяя дурака. Но здесь на него выжидательно нацелились двести пар глаз, и это не давало ему права ронять свое достоинство перед заезжим-ти гостем. Поэтому он обдумал предварительно свои слова, а обдумав, обратился ко мне, стараясь говорить размеренно и внятно, чтобы я понял:

— Ну, хорошо. Допустим, что вам все понравилось. Допустим. В таком случае вы вот что нам расскажите. Расскажите вы нам, что стали бы вы делать, если бы эта земля вдруг стала вашей. Я понимаю, что допускать это нелепо. Но мы все же допустим. Наступил какой-то фантастический день — и вот эта земля стала вашей собственностью. Что вы стали бы на ней делать?

К такому вопросу требовались уточнения, и я спросил:

— Какая земля?

Он повел рукой вокруг:

— Хотя бы вот эта — бывшая корневская.

— А что в нее входило, в бывшую корневскую?

— Что входило? А вот смотрите. В этом направлении — все до реки. В том — сама деревня и все, что за ней, до кривулинской ветряной мельницы. Туда — до того двойного отдаленного холма. А здесь — до футбольного поля включительно. Обширные угодья, не правда ли? Так вот, как бы вы ими распорядились?

Тут опять надо было кое-что уточнить, и я спросил:

— Кто — мы?

Он пояснил:

— Вы — финны, разумеется.

— Какие финны?

— Ну, допустим, те, с которыми вы жили.

— С которыми я жил в одной деревне?

— Да.

— В Кивилааксо?

— Как вы сказали?

— Кивилааксо. Так называется наша деревня.

— А-а. Ну, ну… Вот и расскажите, что стали бы делать жители деревни Кивилааксо, получив эти угодья.

— Все пятеро?

— Ах, вас всего пятеро было в деревне?

— Нет, я был шестой, но я не имел земли.

— Вот и прекрасно. А здесь вы ее получили. Какую бы часть из всего этого вы пожелали бы себе выбрать?

Я посмотрел вокруг. А вокруг было далеко видно с этого бугра. Конечно, я пожелал бы выбрать все, что простиралось перед моими глазами по обе стороны реки до самого горизонта, залитое сверканием солнца. Но надо было помнить о других. И, вспомнив, я сказал:

— Трудно так сразу сообразить. Вот эту часть с родником и весь тот солнечный скат с пшеницей взял бы, конечно, Арви Сайтури. Кусок низины у реки он тоже взял бы себе, и ту лощину, где футбольное поле, — тоже, потому что стадо у него большое. Те два холма с рожью он тоже никому бы не уступил, а на этом бугре, где была церковь, построил бы себе дом. Он любит высоко селиться. С высоты ему удобнее высмотреть, где и что можно еще прибавить к своей земле.

— А кто такой этот Арви Сайтури?

— Это наш самый крепкий крестьянин.

— Зачем же ему, крепкому крестьянину, давать первому право выбора? Вы не давайте.

— Не давать? Ему? Арви Сайтури? Как же ему не дать? Он сам возьмет, если не дать.

— Хм… И все-таки не давайте. Вы по жребию распределите: кому что выпадет.

— По жребию? Все равно, и по жребию ему выпадет именно этот бугор и вся та земля, потому что такой он человек…

— Ничего. Допустим, что не выпадет. Допустим, что по жребию это достанется тому, кто победнее. Есть у вас в деревне бедняки?

— Есть. Ахти Ванхатакки.

— Как вы сказали?

— Ахти Ванхатакки. Это у нас одинокий старик. У него полтора гектара.