Анна Пань - Страсти Евы

• Название: Страсти Евы
• Автор: Анна Пань
• Жанр: Боевая фантастика
• Год: 2015
• ISBN: 978-1-77192-229-6

Судьба слепа и безразборно дробит кости богачам и нищим, удобряя обезображенной плотью сырую землю и питая безродной кровью благословенные воды. Судьба круто меняет и жизнь Евы, запуская цепную реакцию страстей: она открывает тайну устройства мирового порядка, познает свое предназначение и отдает сердце мужчине возрастом многим старше – уважаемому доктору, вхожему в состав акционеров могущественной биологической корпорации. Любовь ему чужда – его рассудком давно повелевает беспросветная тьма разных мастей, граничащая с жестокостью и безумием. Запретная связь с ним грозит Еве неминуемой смертью. Колесо судьбы неусыпно вращается. На роковой арене бушуют эмоции на грани психоза, пылает чувственная страсть до дрожи, бесчинствуют пороки и предательства, процветает насилие, безжалостно вспарывает рубцы прошлое, вместе с тем грядет война за бессмертную власть и погибель человечества от опасного вируса.

ОГРАНИЧЕНИЕ ПО ВОЗРАСТУ 18+

---

− Кхм… прошу прощения за мою назойливость, − аккуратно обращаюсь я к нему, подходя чуть ближе, но не настолько близко, чтобы визуально лишить его крыльев. − Вы тут один. Вдали от всех гостей. Вам не нравится праздник? Или вас впечатлил архангел, пришедший за праведниками?

− Быть может, перед вами − архангел, несущий мучительную смерть грешникам? − надменно растягивает слова низким тембром с хрипотцой стоящий спиной мужчина.

Его голос настолько волнителен, что у меня возникает ощущение, словно и не голос то вовсе, а властные мужские руки, умело ласкающие мое податливое тело.

− Доктор Гробовой Гавриил Германович к вашим услугам, госпожа Воронцова, − представляясь официально, разворачивается он.

«Гавриил!» − я теряю дар речи, испытывая противоречивые чувства. Прямо передо мной стоит воплощение из плоти и крови того самого незнакомца из сегодняшнего сна − идеально сложенный взрослый мужчина ростом около двух метров. У него безупречная алебастровая кожа, волевой подбородок, прямой римский нос и непослушные светло-русые волосы, концы которых ласкают острые скулы, в каскаде ниспадая на высокий ворот кипенно-белой сорочки. Одет он в шикарный черный костюм из тонкой шерсти, к нему добавлен неброский консервативный галстук в тон к сапфировым запонкам. Синева драгоценных камней меркнет перед синевой глубоких проницательных глаз мужчины, пристально разглядывающего меня из-под черных, как воронье крыло, ресниц.

Ночной кошмар преобразовался в реальность, поэтому для приведения себя в нормальное состояние я проделываю старый трюк − до боли вонзаю ногти в ладонь.

Сказать по правде, терпеливо ожидающий продолжения нашего разговора доктор Гробовой не похож на одержимого кровавой жаждой Зверя из сна − ему присуще благородство архангела Гавриила и поразительная внешняя схожесть с анимационным героем Данте из первородной версии любимой компьютерной игры Никиты «Devil May Cry».

− Очень рада нашему знакомству, Гавриил Германович, − отыскивается мой голос где-то в основании гортани.

− Примите мои наилучшие поздравления с совершеннолетием, госпожа Воронцова, − кидает он дежурные любезности. − Воистину вы прекрасны и заслуживаете самого лучшего торжества.

Смущенно бормоча слова благодарности, я приветливо улыбаюсь его непроницаемому лицу и с немалым изумлением обнаруживаю на нем доселе упущенный из виду шрам − ровная длинная полоса, вернее всего, нанесенная холодным оружием, проходит симметрично скуловой кости. За новым открытием меня занимает мысль − жив ли тот камикадзе, что в здравом уме полоснул по лицу мужчину с такими габаритами и черт знает какими тараканами в голове?

− Гавриил Германович, ваши корни уходят к славянским народам с чешских земель? − что попало говорю я от незнания, как правильно завязывают разговор со взрослым мужчиной, который оказал мне честь быть подле него в силу хорошего тона.

− Можно и так сказать, − равнодушно протягивает Гавриил Германович, поскольку его уже целиком и полностью поглотило живописное творчество Д. Ф. Уотса − мастера мистических сюжетов.

Полиптих из шести полотен художника викторианской эпохи вливается в одну композиционную линию. В сердцевине бок о бок стоят две картины, выполненные в сдержанной темной гамме: «Время, Смерть и Приговор» − прообраз триединства в человеческих обличиях, и «Аллегория Надежды» − отождествление с угнездившейся на земном шаре богиней судьбы, плетущей на веретене людские судьбы с завязанными глазами. Крестом соединены Всадники Апокалипсиса, преследующие меня с прилета в Санкт-Петербург: «Всадник на белом коне», «Всадник на рыжем коне», «Всадник на вороном коне» и «Всадник на бледном коне». Четыре ипостаси заката цивилизации в библейском Судном Дне. Символичный приход на Страшный Суд Вестников: Раздора, Войны, Голода и Мора.

Молчание затягивается, но строгий профиль Гавриила Германовича отбивает у меня желание отвлекать его от любования произведением искусства. Во всем господствующем мужском естестве этого холеного доктора чувствуется подавляющая энергетика. Я не побоялась бы даже сказать, ему подвластно подчинять себе чужую волю и завладевать чужими мыслями, раз мысль расстаться с ним пугает меня аж до ломоты в костях. Сама не зная почему, я ощущаю себя маленькой капризной девочкой, которая хочет с упрямым бешенством вцепиться в него, как в куклу, и никому не отдавать. Честно говоря, ранее настолько диких чувств у меня не возникало.

− Вы увлекаетесь живописью? − набираюсь я храбрости.

− Живопись вдохновляет меня, − Гавриил Германович даже не соизволяет оторвать взгляд от полиптиха. − Что до вас, моя дорогая?

− Я не большой знаток живописи и дилетант в области искусства, − скромничаю я, опуская глаза к шипящим пузырькам в бокале. − Если судить об аллегориях Уотса, то они настолько проникновенные и страстные, что своей динамикой и точной светопередачей увлекают меня в эпицентр происходящего действа. Когда я смотрю на задумку полиптиха, то вижу вечную борьбу между светом и тьмой внутри самого человека. Выбирая тот или иной путь, мы строим свою жизнь.

Драматичный взмах длинных ресниц Гавриила Германовича обращается в мою сторону, его проникновенный взгляд под стать расслоенному настроению полиптиха − в одиночестве вечной мглы проглядывается слабый проблеск света.

− Я полностью разделяю ваше мнение, − охотно соглашается он. − На войне же мы будем биться до победного конца, пока в результате не смиримся с неизбежностью.

− Нельзя сдаваться. Нельзя во всем полагаться на волю случая. Право выбора пересечения черты остается за нами. Мы решаем: творить добро или причинять зло.

− «Во всем есть черта, за которую перейти опасно; ибо, раз переступив, воротиться назад невозможно», − смотря мне прямо в глаза, возражает он цитатой из «Преступления и наказания» Достоевского.

− Есть еще «искупление», «всепрощение» и «вознесение», − неустанно доказываю я обратное своими словами, боясь разрушить созданную между нами идиллию, которая так неумолимо ускользает. − Для этого на полиптих помещена «Аллегория Надежды».

− У вас тонкий вкус, − поощрительно произносит Гавриил Германович, не выказывая внешних эмоций. − Я буду счастлив видеть вас у себя в родовом имении на севере Чехии. Вы сможете насладиться картинной галереей подобной тематики.

− Спасибо за приглашение, − мямлю я, рассеянно уставившись обратно на полиптих, чтобы унять дрожь в руках. − Я не представляла, что вы настолько любите живопись. Могу я узнать, вы только коллекционируете картины или пишете сами?

− Пишу… иногда… для себя, − с нежеланием признается он, как будто признание из него вытягивают клещами. − Уверяю вас, бездарная мазня, не более.

− Вы чересчур самокритичны.

− Вы даже не представляете, до какой степени, − его губ касается слабая улыбка, взгляд остается серьезен.

«Ах, вы посмеиваетесь надо мной, доктор Гробовой!»

− Представляю. Вы из тех мужчин, которые все берут по максимуму, − в тон ему замечаю я.

В глазах Гавриила Германовича мелькает удивление, которое к моему ответу фактически не имеет отношения.

− Абсолютная правда, я всегда и во всем сверху.

− Ничем не брезгуете? Идете по головам?

На мой бестактный пассаж он и бровью не ведет:

− Меры кнута и пряника.

− Ух ты, какая жестокость, − саркастично качаю я головой, и откуда у меня взялось столько бесстрашия? − Лично я за принцип диалога. Кнут и пряник применяют варвары для дрессировки животных.

Стрела попадает точно в цель. За считанные секунды между нами возникает пауза, отдаляющая нас друг от друга на недосягаемое расстояние. Гавриил Германович раздраженно щурится, в его видящих насквозь синих глазах сквозит ледяной блеск, от которого у меня сводит мышцы где-то глубоко в животе.

− Быть может, моя дорогая, когда диалог заходит в тупик, − острым взглядом он обводит мое лицо с тем же успехом, что движется скальпель по горлу, − кнут отлично решает созданную проблему.

Слова походят на предостережение, которое разнится с безобидной полуулыбкой, внезапно возникшей на его устах. С ювелирной точностью вымерена грань черного и белого − игра маньяка с жертвой перед расчленением.

«Никогда бы не легла под нож такого доктора-хирурга!»

− Шестое чувство мне подсказывает, что вы бесчеловечны не только по отношению к себе.

− Не более чем к самому себе, уверяю вас, моя дорогая.

− Скажите, Гавриил Германович, вы приветствуете дрессировку?

− Жесткая дисциплина − двигатель успеха.

«Мир родил диктатора!»

− Могу я узнать, род вашей деятельности? Вы доктор в области диктатуры?

Гавриил Германович изумленно изламывает свою изящную бровь и склоняет голову на бок, отчего концы его волос послушно скользят по острым скулам, точно по лезвию скальпеля.

− Вашему дерзкому рту я бы преподал один весьма полезный урок диктатуры. Впредь будьте осторожны, госпожа Воронцова. Время от времени мы с вами будем видеться в ОМА.