Геннадий Прашкевич - Толкин

• Название: Толкин
• Автор: Геннадий Прашкевич
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Филология
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-235-03799-1

Уже много десятилетий в самых разных странах люди всех возрастов не только с наслаждением читают произведения Джона Р. Р. Толкина, но и собираются на лесных полянах, чтобы в свое удовольствие постучать мечами, опять и опять разыгрывая великую победу Добра над Злом. И все это придумал и создал почтенный оксфордский профессор, педант и домосед, благочестивый католик. Он пришел к нам из викторианской Англии, когда никто и не слыхивал ни о каком Средиземье, а ушел в конце XX века, оставив нам в наследство это самое Средиземье густо заселенным эльфами и гномами, гоблинами и троллями, хоббитами и орками, слонами-олифантами и гордыми орлами; маг и волшебник Гэндальф стал нашим другом, как и благородный Арагорн, как и прекрасная королева эльфов Галадриэль, как, наконец, неутомимые и бесстрашные хоббиты Бильбо и Фродо. Писатели Геннадий Прашкевич и Сергей Соловьев, внимательно изучив произведения Толкина и канву его биографии, сумели создать полное жизнеописание удивительного человека, сумевшего преобразить и обогатить наш огромный мир.

знак информационной продукции 16+

---

И в высший миг этой борьбы, когда чертоги сотряслись и трепет пронесся по дотоле недвижимому безмолвию, Илуватар поднялся в третий раз, и ужасен был его лик. Он поднял обе руки — и единым аккордом, глубже Бездны, выше Сводов Небес, пронзительнее света глаз Илуватара, музыка оборвалась.

И молвил тогда Илуватар:

— Могучи Айнуры, и самый могучий из них — Мелькор. Но должно знать ему и всем Айнурам, что я есмь Илуватар. То, о чем вы пели, я покажу вам, чтобы знали вы, что сделали. А ты, Мелькор, увидишь, что нет темы, истоки коей не лежали бы во мне, равно как никто не может изменить музыку мне назло. Ибо тот, кто попытается сделать это, окажется лишь моим инструментом в создании вещей более дивных, чем он сам мог бы представить…»[140]

«…нет темы, истоки коей не лежали бы во мне…»

Для Толкина это, видимо, стало главным открытием.

Всё — во мне. И Бог во мне. И мир, который есть Бог.

И не важно, какими словами это было выражено в «Книге утраченных сказаний», главное, что найденные слова были связаны единым стилевым решением, может, и бессознательным, зато естественным. И больше никакой ужас, никакой дым, никакие отравляющие газы, убивающие стрелы, груды разлагающихся трупов на полях Европы не могли отменить Красоту мира. Конечно, настоящий христианин не должен так думать — не должен ставить себя на место Бога. Но вряд ли Толкин мог избежать соблазна, хотя бы ненадолго о себе подумать именно так, когда писал «Книгу утраченных сказаний». Конечно, он постоянно напоминал себе о необходимости смирения и старался не пропускать ни одной исповеди. Пытаясь осмыслить ощущение собственной творческой мощи, которая чувствуется в его словах, он начал развивать теорию человека как «вторичного творца», так сказать, творца по доверенности, который сотворен Богом для того, чтобы творить в свой черед.

«И они увидели пред собой новый Мир — шар в Пустоте, который был укреплен там, в Пустоте, но не рожден из нее».

Не правда ли, это напоминает первую Книгу?

«И о многом другом поведал в то время Илуватар, и они помнят его речи и знают, что́ каждый из них вложил в созданную им музыку; потому Айнурам известно многое, что было, что есть и будет, и немногое сокрыто от них. Есть, однако, то, чего и они провидеть не могут ни в одиночку, ни советуясь друг с другом, ибо никому, кроме себя самого, не раскрывает Илуватар всех своих замыслов, и в каждую эпоху появляются вещи новые и непредвиденные, так как они не исходят из прошлого (курсив наш. — Г. П., С. С.). И потому, когда видение Мира раскрывалось пред Айнурами, они увидели в нем вещи, о коих не думали. И с удивлением узрели они приход Детей Илуватара, и жилище, что было приготовлено для них; и поняли, что сами, творя Музыку, были заняты сотворением этого дома — и, однако, не знали, что в музыке их лежит цель превыше собственной красоты. Ибо Дети Илуватара были задуманы им одним: они пришли с третьей темой, их не было в теме, которую задал вначале Илуватар, и никто из Айнуров не участвовал в их создании. Но тем более полюбили их Айнуры, увидав создания странные и вольные, не похожие на них самих, в коих дух Илуватара открылся по-новому и явил еще одну каплю его мудрости, которая иначе была бы сокрыта даже от Айнуров…»

12

Собственно, с этого началась толкиновская мифология.

«Среди всех чудес Мира, его обширных пространств и чертогов, его кружащихся огней, Илуватар избрал место для жилья Перворожденных и Пришедших Следом в Глуби Времен и между бесчисленных звезд».

Написав такое, трудно сбиться с пути.

Появление «Хоббита» и «Властелина Колец» было предопределено еще тогда, за много лет до их создания.

Сначала Толкином был создан язык квенья. Затем — первобытный синдарин. И вот, наконец, появились герои и их деяния. Хотя сразу скажем, чтение «Сильмариллиона» (завершил и издал книгу после смерти Толкина его сын Кристофер) — дело нелегкое. Счастье долгих перечислений нередко остается счастьем самого автора, и, конечно, далеко не всё, что приводило в восторг Толкина, отзывалось в сердцах его будущих читателей — ведь читатели (как Айнуры) сами склонны вплетать в чужую музыку собственные мотивы.

«Манвэ и Варда разлучаются редко и всегда живут в Валиноре. Чертоги их над Вечными Снегами, на Ойолоссэ, вершине Таниквэтиль, высочайшей горы Земли. Когда Манвэ восходит на трон и озирает Мир, то, если Варда подле него, он видит дальше всех — сквозь туманы, и тьму, и лиги морей. И если Манвэ с Вардой, она слышит яснее всех — голоса, что звучат на востоке и на западе, в долинах и на холмах, и в темных теснинах, что сотворил на Земле Мелькор. Из всех духов Мира эльфы более всего любят и почитают Варду. Они зовут ее Эльберет и взывают к ней из мглы Средиземья, и возносят ей песни при восходе звезд…»

«Ульмо — владыка Вод. Он одинок. Он нигде не живет подолгу, но передвигается по своей воле по всем глубинам — на земле и под землей. По могуществу он уступает только Манвэ и до сотворения Валинора был его ближайшим другом; но после редко появлялся на советах валаров — только если обсуждались вещи великой важности. Ибо он думает обо всей Арде и не нуждается в месте для отдыха. Кроме того, он не любит ходить по Земле и редко облекается плотью, как это делают иные духи. Если Дети Эру видят Ульмо — они исполняются великого страха; ибо явление Морского Царя ужасно, он подобен огромной волне, что шагает на сушу в темном пенногребном шлеме и кольчуге, мерцающей серебром и мглистой зеленью. — (Вот он, детский повторяющийся сон Толкина: огромная волна нависает над деревьями и зелеными полями, грозя все смыть, все уничтожить. — Г. П., С. С.). — Громки трубы Манвэ, но голос Ульмо глубок, как глубины океана, которые доступны лишь ему. Тем не менее Ульмо любит эльфов и людей и никогда не отворачивался от них, даже когда над ними тяготел гнев валаров. По временам он невидимо приходит к берегам Средиземья или углубляется далеко в пределы земли по заливам моря, и играет на больших рогах — Улумури, сделанных из белых раковин; и у тех, кто слышал эту музыку, она всегда звучит в душе, и тоска по морю не покидает их…»

«Ауле по могуществу уступает Ульмо. Но он владеет всеми веществами, из которых сотворена Арда. В начале начал он сделал многое в содружестве с Манвэ и Ульмо; и облик всех земель — творение его рук. Он кузнец и знаток ремесел, и искусен во всем — как малом, так и великом. Все драгоценные камни созданы им, и дивное золото, и величественные стены гор, и глубокие чаши морей. Нолдоры учились у него и переняли многое; он был им другом. Мелькор завидовал Ульмо, и между ними была долгая борьба, когда Мелькор портил и разрушал все, что создавал Ауле, и Ауле устал восстанавливать и исправлять создаваемый Мелькором беспорядок. Оба они желали создавать вещи новые и никем не предвиденные, и любили восхваление своего мастерства. Но Ауле оставался верным Эру и подчинял все свои труды его воле; и не завидовал другим, но искал и давал советы, — а Мелькор истощал свой дух в ненависти и злобе, и не смог создать ничего, кроме подражания замыслам других, а их творения он разрушал, если мог…»

И так — десятки страниц.

Конечно, читать это могут не все.

Но, с другой стороны, никто же не читает словари или учебники подряд, как приключенческий роман. Может, и хотелось бы авторам сочинять словари и учебники как романы, все равно чтение их требует знаний, осмысления. «Книгу утраченных сказаний» вполне можно издавать как учебник — со схемами и рисунками, со многими примечаниями. Чтобы на всю жизнь западали в память запоминающиеся подписи под рисунками, как в давних советских учебниках истории: «Спартак, пораженный в бедро, отбивается от нападения сзади», или «Ассирийские воины переплывают реку на бычьих пузырях». А может, для массовых изданий вообще нужно обращаться к специальным переложениям, ведь перелагают же простым языком и греческие мифы, и «Калевалу», и Махабхарату, и Гильгамеша; совсем не случайно Толкин приложил к «Сильмариллиону» обширный «Словарь имен и названий», облегчающий понимание созданной им мифологии.

ЭЛЬФЫ — Перворожденные. Старшие Дети Эру, первыми пришедшие в мир. Считалось, что эльфы бессмертны; они жили долго и были вечно юны, а умирая, не уходили из Круга Мира, но возрождались.

ЛОС — «снег» в ОЙОЛОССЭ (квенийское ОЙО — «вечно» и ЛОССЭ — «снег, снежно-белый»); синдаринское ЛОСС в АМОН УЙЛОС и АЭГЛОС.

ЛОТ — «цветок» в ЛОТЛОРИЭН, НИМЛОТ; квенийское ЛОТЭ в НИНКВЭЛОТЭ, ВИНГИЛОТЭ.

13

«Подробно рассказать, — писал Хэмфри Карпентер, — о том, как именно Толкин использовал свои эльфийские языки для создания имен персонажей и географических названий, конечно, невозможно. Однако вкратце дело обстояло примерно так. Работая над планом повествования, Толкин тщательно подбирал имена, вначале придумывая значения, а потом разрабатывая форму слова, сперва на одном языке, потом на другом. В конце концов, предпочтение отдавалось синдаринскому варианту. Но это в теории; на практике же Толкин часто позволял себе вольности. Это может показаться странным, если принять во внимание его страсть к добросовестному продумыванию; однако в пылу творчества Толкину случалось создавать имена, которые на тот момент более всего казались ему подходящими для тех или иных персонажей, не обращая особого внимания на их происхождение с лингвистической точки зрения. Позднее он отверг многие имена и названия, возникшие таким образом, как „бессмысленные“, а другие подверг тщательному анализу, пытаясь выяснить, каким образом они могли принять такую странную, на первый взгляд необъяснимую, форму. Эту особенность его воображения необходимо принимать в расчет тому, кто пытается понять, как именно творил Толкин. С течением времени он все больше и больше относился к своим вымышленным языкам и историям как к реальным, настоящим языкам и как к настоящим реальным историческим хроникам, которые надлежит внимательно исследовать и комментировать. (Он, конечно, не думал, что эльфы, гномы, тролли или злобные гоблины существуют в нашем мире, но так могло быть, — Г. П., С. С.) Толкин не говорил о кажущемся противоречии в повествовании или не устраивающем его названии: „Это мне не нравится, это надо исправить“; нет, вместо этого он говорил себе: „Что бы это значило? Надо выяснить“. И не потому, что он сошел с ума и перестал отличать реальность от фантазии. Отчасти это была игра, просто интеллектуальная игра — своего рода пасьянс (Толкин обожал пасьянсы); отчасти же игра эта обусловливалась глубокой верой Толкина в то, что его мифология — истинна. Однако же в некоторых случаях Толкин был готов вносить (и вносил) серьезные изменения в основополагающие аспекты всей структуры своего повествования. Такой подход, несомненно, противоречив; но Толкин и в этом отношении был человеком контрастов»[141].