Дороти Сейерс - Срочно нужен гробовщик [Сборник]

• Название: Срочно нужен гробовщик [Сборник]
• Автор: Дороти Сейерс
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Классический детектив
• Год: 1992
• ISBN: 5-01-003316-Х

В сборник включены произведения английских писательниц, которые можно назвать классикой английского детектива. Герои произведений Д. Сейерс и М. Аллингем — английские аристократы, банкиры и ученые, проходимцы и чудаки — словно сошли со страниц старого, доброго английского романа. События, разворачивающиеся в лондонских предместьях и старинных особняках, необычны и захватывающи, а действующие лица — оригинальны и убедительны. Интересен объект и необычного детективного расследования в романе Дж. Тей — это легендарный Ричард III. Что происходит с героями этих романов, какие события вовлекают их в детективный сюжет — об этом читатели узнают, прочитав до конца новый сборник.

---

Ланкастеры — все трое — отличались удручающим фанатизмом, которого не было и в помине при дворе снисходительного

Ричарда II. После отречения Ричарда все сразу же переменилось: его принцип «живи и давай жить другим» был забыт, в Англии запылали костры. Еретиков жгли при Генрихе IV, при Генрихе V, при Генрихе VI. Неудивительно, что едва заметный огонек недовольства лизнул сердце рядового англичанина.

Едва теплившийся огонек разгорелся сильнее, когда перед народом предстал герцог Йоркский. Умный, влиятельный, одаренный, настоящий великий князь, к тому же наследник Ричарда II по крови. Народ, может, и не собирался обижать бедного, глупого Генриха, пусть бы только Йорк взял в свои руки власть в стране и покончил наконец с неурядицами.

Йорк пытался завоевать престол, но погиб в бою, члены его семьи были вынуждены удалиться в изгнание или скрываться по монастырям.

Но вот стих шум битв, беспорядки закончились, и на троне Англии воссел сын герцога Йоркского, воевавший бок о бок со своим отцом, — страна облегченно вздохнула под властью этого высокого, удивительно красивого молодца с льняными кудрями; был Эдуард IV дамский угодник, юбочник, но человек ума замечательного.

В войне двух Роз больше ничего, пожалуй, не поймешь.

Грант взглянул поверх книги и увидел старшую сестру, стоявшую посреди комнаты.

— Я постучала, — сказала она, — но вы читали и не слышали…

Стройная, далекая, по-своему не менее элегантная, чем Марта, она стояла, соединив руки перед узкой талией, — белые манжеты, белое облачение, ниспадающее со спокойным достоинством, с од-ним-единственным украшением — серебряным значком дипломированной медицинской сестры. Может ли что-нибудь в целом мире, подумал Грант, сравниться с невозмутимостью старших сестер больших больниц?

— Я взялся за историю, — сказал он. — Поздновато, пожалуй.

— Прекрасный выбор, — ответила она. — История позволяет увидеть все в надлежащей перспективе.

Глаза ее остановились на портрете, и она спросила:

— Вы на стороне Йорков или Ланкастеров?

— Так вы его узнали?

— Конечно. В бытность мою практиканткой я много времени проводила в галерее. Денег не хватало, за день устанешь так, что валишься с ног, а в галерее тепло и есть где посидеть. — Обратясь мыслями к прошлому, она слегка улыбнулась той часто устававшей, серьезной девушке, какой была когда-то. — Мне нравилось там бывать: в портретной галерее, как при соприкосновении с историей, обретаешь чувство пропорции. Они перед тобой, эти Важные персоны, которые в свое время понаделали столько дел. А сейчас от каждого осталось только имя. Только полотно да краски. В те дни я часто смотрела на этот портрет. — Сестра снова взглянула на открытку. — Он был глубоко несчастный человек.

— Хирург считает, что он болея полиомиелитом.

— Полиомиелитом? — заинтересовалась она. — Возможно. Я как-то об этом не задумывалась. Но мне всегда казалось, что он — воплощенное страдание. У него самое горькое, самое несчастное лицо, какое мне приходилось видеть. А я многое повидала.

— Значит, по-вашему, портрет был написан после убийства?

— Конечно. Сразу видно. Он ведь не из тех, кто относится ко всему легко. Не того калибра человек. Не мог не понимать, как тяжко его преступление.

— Вы думаете, он принадлежал к типу людей, которые не умеют себя прощать?

— Хорошо сказано! Да. Человек такого склада сначала страстно стремится к цели, а достигнув ее, сознает, что за все заплачено слишком дорогой ценой.

— Значит, вы не считаете его прирожденным негодяем?

— Нет, конечно, нет. Негодяй не стал бы переживать, мучиться, а посмотрите, сколько боли в его лице!

Минуту-две они молча глядели на Ричарда.

— Знаете, то, что потом случилось, похоже на возмездие. Вскоре после убийства он потерял своего единственного сына. Потом смерть унесла жену. Так быстро лишиться всего, что было ему дорого! Божий суд покарал его, иначе не скажешь.

— И вы думаете, он переживал из-за жены?

— Так ведь она была его двоюродной сестрой, и знали они друг друга с детства. Если не любовь, так дружба их связывала наверное. А дружба во дворцах — не частая гостья. Ну, мне пора продолжать обход. Я ведь даже не спросила, как вы себя сегодня чувствуете. Хотя, конечно, заинтересованность человеком, умершим почти пятьсот лет назад, — хороший признак.

Она как вошла, так и стояла посреди комнаты, во время разговора не двинувшись с места. Потом улыбнулась Гранту как бы издалека, чуть-чуть и, так и не разомкнув рук, пошла к дверям. Спокойная, недоступная. Как монахиня. Как королева. [139]

IV

После обеда появился запыхавшийся сержант Уильямс; он принес два толстых тома.

— Зачем было так беспокоиться? — сказал Грант. — Могли бы оставить книги внизу, у вахтера.

— Я хочу объяснить… Времени у меня было в обрез — только на один магазин, и я выбрал по дороге самый большой. Это — лучшее пособие по истории Англии, какое у них есть. Уверяют, что лучше не достать. — Сержант положил перед Грантом книгу в строгом зеленом переплете с такой миной, что и без слов было ясно: он, Уильямс, снимает с себя всякую ответственность за содержание тома. — Жизнеописаний Ричарда Третьего у них нет. Они мне, правда, дали это.

«Эго» была книжка в яркой суперобложке с гербом. Называлась она «Роза замка Рейби».

— Что это?

— Говорят, роман про его мать. Эту самую Розу из Рейби. Не могу, к сожалению, побыть у вас подольше: шеф за опоздание голову снимет. Я, кажется, справился с вашим поручением не самым лучшим образом, уж извините. Буду поблизости — обязательно загляну и, если книги не подойдут, постараюсь раздобыть что-нибудь получше.

Грант был действительно растроган и от души поблагодарил Уильямса.

Не успели еще затихнуть вдали быстрые шаги сержанта, как Грант взялся за «лучшее из пособий по истории Англии». Оно оказалось научным трудом по истории государственного строя, это была сухая компиляция, текст которой «оживляли», по мысли издателя, претенциозные иллюстрации. Так, описание крестьянского хозяйства четырнадцатого века сопровождалось разукрашенной рукописной страницей из псалтыря Латтрела, а в рассказ о Великом пожаре вклинилась карта современного Лондона. Короли и королевы Таннера не интересовали. Его внимание обращалось только к социальному прогрессу и эволюции общественных отношений наряду с такими явлениями, как «черная смерть» и изобретение книгопечатания, возникновение торговых и ремесленных гильдий и распространение пороха. Но историю делают люди, и, как это ни прискорбно, мистеру Таннеру не удалось обойти молчанием королей и их родственников всех до единого. Вот, например, рассказ об изобретении книгопечатания.

Некий человек по имени Кекстон приехал из Кента, из лесной глуши, в Лондон, устроился там подмастерьем суконщика у будущего лорд-мэра Лондона, а потом с двадцатью марками[140], полученными в наследство от хозяина, отправился в Брюгге. И когда в тоскливую осеннюю пору, под дождем, на низменном голландском берегу высадились два юных беглеца из Англии, не кто иной, как Кекстон, преуспевающий купец из Кента, оказал им поддержку и помощь. Эти беглецы были Эдуард IV и его брат Ричард; потом колесо фортуны повернулось, Эдуард возвратился в Англию и стал королем, вернулся в Англию и Кекстон, и первые английские книги, изданные в Англии типографским способом, были напечатаны им по заказу Эдуарда IV, их автором был шурин короля.

Как же безлика сухая информация! Не растрогает, не возьмет тебя за живое, думал Грант, листая «Историю». Боль всего человечества твоей собственной болью не становится, так читаешь га-зету. Прочтешь, например, «с лица земли стерт целый поселок», и по спине поползут мурашки, но сердце молчит. Известие о том, что во время наводнения в Китае погибли тысячи человек, — только материал для газетного столбца, но если в пруду утонул соседский мальчишка — это трагедия. Так и труд Таннера о социальном прогрессе английской нации был замечателен, но не впечатлял. И только там, где речь заходила об отдельных людях, пробуждался более непосредственный читательский интерес. Как, например, в приведенных Таннером отрывках из писем Пастонов. Исторические сведения в их письмах перемежались с заказами на подсолнечное масло и расспросами о том, как идут дела у Клемента в Кембридже. В одном из писем между двух заметок совершенно домашнего свойства Грант наткнулся на упоминание о том, что в лондонском доме Пастонов живут два мальчика: Джордж и Ричард, сыновья герцога Йоркского, — и каждый день их навещает Эдуард, старший брат.

Надо сказать, на английском троне прежде не было никого, кто обладал бы таким опытом обыденной жизни — жизни рядового человека, как Эдуард IV и его брат Ричард. Грант опустил книгу на одеяло и уставился взглядом в невидимый сейчас потолок. Еще, быть может, Карл II. Но Карл даже в нищете, даже во время изгнания оставался сыном короля, человеком другой породы, чем простые смертные, тогда как мальчики, жившие в доме Пастонов, были всего лишь детьми из семьи Йорков. И в лучшие для Йорков дни они не считались важными персонами, а в то время, когда писалось письмо, у них не было не только никаких видов на будущее, но и родного дома.